Первопроходцы: кто открывал Сибирь и Дальний Восток
- 8 лекций
8 историй о путешественниках, военных, купцах и ученых, которые исследовали самые неизведанные места от Урала до берегов Тихого океана — и даже дальше
8 историй о путешественниках, военных, купцах и ученых, которые исследовали самые неизведанные места от Урала до берегов Тихого океана — и даже дальше
Когда мы говорим о первопроходцах Сибири и Дальнего Востока, мы имеем в виду русских первопроходцев, потому что, как показывает современная археология, самый первый первопроходец Сибири появился там около 40 тысяч лет назад. Конечно, речь идет об открытии Сибири для нас — Европейской России. А когда речь заходит о продвижении русских в Сибирь, неподготовленный человек первым делом вспомнит Ермака.
Когда мы говорим о временах Древней Руси, о XII веке, надо учитывать, что она не выступает на исторической арене как некое единство: это разные государства, у каждого из которых свои интересы. И в основном мы будем иметь дело с одним из таких древнерусских государств — с Господином Великим Новгородом. Именно его первопроходцы первыми окажутся за Уралом — по крайней мере, именно они будут первыми названы по именам.
На любой российской школьной карте Древней Руси весь север европейской части России рисуется в цвета Новгорода: новгородские владения занимают огромную территорию, они уходят прямо до Северного Ледовитого океана. Логично, что именно эта область первая доходит до Урала, а первые славяне, которые попадают за Урал, — это новгородцы.
Основной источник, из которого мы про это
Самые ранние известия о том, что русский человек
Это значит, что к рубежу XII века
Что там нужно новгородцам? Что их влечет на Север, в очень трудные экспедиции? В первую очередь, конечно, меха. Это тот ресурс, за которым пойдут в Сибирь русские люди, и это будет продолжаться еще не одну сотню лет — мех начнет иссякать только к концу XVII века, уже при полностью освоенной Сибири. Но пока, в XII веке, до этого очень далеко, только-только начинается разведка запасов соболя. Ну а способов заполучить
Другой источник, который дает информацию о таких контактах и походах, — археология. Она выявляет наличие за Уралом новгородских импортов — предметов, попавших к обским племенам в результате торговли.
Что, собственно, происходит в это время за Уралом? Известен целый ряд довольно развитых археологических культур с собственным литейным производством, с хорошей обработкой кости, с первыми укрепленными поселениями. Уже есть и легендарные тексты хантов и манси — записанные в более позднее время легенды о богатырях, которые ведут
По стоянкам и селищам этих зауральских племен попадаются русские импорты. Западносибирские археологи, занимающиеся исследованиями этих культур, каждый год находят там
Итак, мы знаем Гюряту Роговича, который посылал своего отрока в югру; знаем, что туда хотят безымянные данники. Но когда же появится первопроходец — то есть с точки зрения хронологии уже, видимо, не первопроходец, но первый известный нам по имени новгородец, который ходил на Урал и за Урал? Гюрята Рогович не назвал своего отрока по имени, и мы его не знаем — это такая полулегендарная фигура. А первый летописный факт похода с известными именами — это 1194 год.
Древнейшая из новгородских летописей — Новгородская первая летопись. У нее есть две редакции, или, как с XIX века принято писать, два извода: старший и младший. Рассказ об этом походе мы встречаем и в старшем, и в младшем варианте, но они будут немного различаться, одной деталью.
Итак, на Севере наконец случилось событие, которое удостоилось попасть на страницы летописи, причем в виде подробного рассказа. «В то же лѣто идоша из Новагорода въ Югру ратью съ воеводою Ядреемъ…» — так начинается этот рассказ. «Пошли из Новгорода в югру ратью» — то есть войной, перед нами военный поход. У него начальник — военный профессионал. Воевода для XII века — это именно военный предводитель, военачальник, и зовут этого воеводу Ядрей. Наверное, это первое известное имя человека, отправившегося за Урал, в изложении Новгородской летописи: его зовут Ядрей. «…И придоша въ Югру и възяша городъ…» — то есть поход туда успешен. Можно допустить, что они идут по хорошо известному пути и достаточно хорошо вооружены, чтобы взять
Вот такой городок Ядрей берет, а дальше у него начинаются сложности: «…и придоша къ другому граду, и затворишася въ градѣ, и стояша подъ городомъ 5 недѣль» — войско Ядрея приходит к другому городку, югорцы запираются в городе, и Ядрей стоит под городом пять недель. Для древнерусского войска осада города — довольно сложное дело, особенно в тайге и на огромном расстоянии от
Но югра, которая сидит в городе, тоже, видимо, не может своими силами справиться с русским войском, и они начинают переговоры: «…и высылаху къ нимъ Югра, льстьбою То есть «лживо». рекуще тако, яко „копимъ сребро и соболи и ина узорочья, а не губите своихъ смьрдъ и своеи дани“…» Очень интересная фраза, сейчас мы ее разберем. Итак, югра начинает врать и тянуть время. Что они говорят? «Копимъ сребро и соболи и ина узорочья» — вот состав югорской дани, вот, что нужно новгородцам. Не вполне понятно, какое серебро имеется в виду. Серебряных монет там, мягко говоря, не много. У югры есть привозное серебро, в основном в виде украшений. Украшения туда в это время попадают с юга (из Средней Азии, с Прикаспия), есть славянские древности — например, там иногда находят серебряные височные кольца,
Итог печален: «…а льстяще ими, а вое копяче» — то есть, пока они врут, они собирают воинов. Видимо, осада Ядрея под этой крепостью позволяла югре копить войско: не вполне понятно, как он под ней стоял.
Такие вопросы возникают по очень многим летописным рассказам — не только про Сибирь и Север. Любой летописный рассказ вызывает такие вопросы. Почему? Потому что летопись пишется не для нас, не для историков XX–XXI веков — она пишется все-таки для своих современников, которым было понятно, что происходит. Так и с именами новгородцев: даже в XIII веке, спустя сто-двести лет после описываемых событий, новгородцы, скорее всего, знали родственников Ядрея и родственников участников похода — и у них сразу выстраивалась определенная картинка. Уже через 200–300 лет читать это было сложнее, хотя новгородцам и тогда многое было понятно.
Итак, «и яко скопиша вое» — то есть когда в этом городке собралась
Дальше, судя по этому рассказу, их истребляют отдельными партиями, не всех сразу: «…и пояша ихъ 30 муж вячьшихъ, и тѣх исѣкоша и потомь 50». В то время, пока продолжается это частичное истребление новгородцев югрой, в осаждающем войске начинаются проблемы с продовольствием: «И яко изнемогоша голодомь, стояли бо бяху 6 недѣль, слушаюче льстьбѣ ихъ, — то есть пока они, слушая вранье югры, стояли там шесть недель, начался голод, — и на праздьникъ святого Николы Имеется в виду Никола Зимний, 6 декабря, день смерти святителя Николая Мирликийского. вылѣзъше из города, исѣкоша вся; и бѣ туга и беда останку живыхъ; бѣ бо осталося ихъ 80 муж». После долгой стоянки новгородцев под городом югра выходит на вылазку и истребляет значительную часть новгородцев, но не всех: 80 человек ушли. С большим трудом — «и бѣ туга и беда останку живыхъ» — они начинают путь обратно в Новгород: без дани, потеряв товарищей и своего воеводу Ядрея.
В Новгороде ждали, что с этим походом за данью они обернутся ну по крайней мере
Тут мы должны будем обратиться к рассказу младшей Новгородской первой летописи — к другому варианту текста, в котором эти первые приключения новгородцев в югре описаны значительно более подробно. До того места, где их избивают: сначала самого Ядрея, Ивана Легена и с ними лучших мужей, потом еще 30, а потом еще 50, рассказы совпадают. А вот дальше, как чертик из табакерки, на страницах летописи младшего извода появляется персонаж, которого зовут Савка. Отчества у него нет, прозвища тоже — он просто Савка.
«Потомъ рече Савка князю югорьскому» — пока происходит это истребление новгородцев,
И вот с таким югорским князем советуется некий Савка, который
В итоге оказалось, что перед нами нормальное предательство. Савка,
Что делает, вернувшись в Новгород, «избыток живых» — то есть 80 выживших человек из войска Ядрея? Они начинают убивать: «И убиша Събышку Волосовица и Негочевица Завиду и Моислава Поповица самѣ путникы, а друзии кунами ся окупиша; творяхут бо я съвѣт державъше съ Югрою на свою братью…» Видимо, новгородцы, которые пострадали в югре и вернулись в таком сильно убавившемся числе назад, прекрасно знали, кто стоит за предательством: корни предательства уходили в Новгород. Не вполне понятно, кто эти три товарища: Сбышка — то есть Сбыслав — Волосович, Завид Негочевич и Моислав Попович, но путники, которые пришли из югры, их убивают, «а друзии кунами ся окупиша» — то есть другие заплатили за себя выкуп и таким образом спаслись от гнева этих новгородцев.
Надо учитывать, что из предыдущего рассказа мы знаем, что о погибших в югре сожалели князь и весь Новгород.
Что вся эта история дает нам в более глобальном плане? Выясняется, что по отношению к племенам, которые платят (или в данном случае не платят) дань, Новгород не выступает как нечто единое — по крайней мере, в XII веке. Новгород — это политически довольно сложная структура, может быть, одна из наиболее сложных в истории Руси. Там происходит постоянная и довольно сложная внутриполитическая борьба. Политика Новгорода держится на балансе интересов нескольких таких группировок, которые иногда имеют противоречащие друг другу интересы, а иногда — когда
По-видимому, процесс взаимодействия с югрой находился в сфере деятельности отдельных корпораций. К XV веку даже появилась купеческая корпорация с собственным названием «Югорщина», которая имела свою церковь. Это уже реалии немного более позднего времени, но в данном случае, видимо, подобная родовая корпорация, занимавшаяся взаимодействием с югрой и получавшая от этого выгоды, посчитала, что общеновгородский поход будет ей невыгоден: он сломает ту систему отношений, которая уже была к этому времени более-менее отлажена. Этой системой отношений могла быть торговля. Возможно, что
В дальнейшем югра достаточно эпизодически, но регулярно появляется на страницах Новгородской летописи: Новгород взаимодействовал с югрой разными способами до XV века.
Что такое северо-восточный путь в Китай? В начале XVI века североевропейские купцы могли представить себе плавание в Китай в трех направлениях. Одно из направлений — на юг, вокруг Африки и Индии, по путям, которые только-только начали исследовать португальские и испанские мореплаватели. Для голландских или английских купцов этот путь был закрыт, потому что им пришлось бы преодолевать сопротивление испанцев и португальцев — такое они не могли себе позволить. Оставались плавания в Северном полушарии. Северо-западное направление — в обход Северной Америки, по узкому проходу между Северной Америкой и большим континентом, который картографы того времени размещали на Северном полюсе. Этот путь получил название Северо-Западный проход. Его поиски начались в XVI веке и продолжались до конца XIX века. Путь на восток вокруг современной Евразии, он же Северо-Восточный проход, в некотором отношении был более привлекательным, потому что Китай, в конце концов, тоже лежит
В XVI веке на Кольском полуострове появился торговый пост и крепость Кола — сейчас примерно в этом же месте находится город Мурманск. И с 1520-х годов купцы осваивают торговый путь вокруг Скандинавии из Северного моря в Колу. А в 1553 году экспедиция английских купцов под командованием Хью Уиллоби открыла Новую Землю Новая Земля — архипелаг, который находится в Северном Ледовитом океане между Баренцевым и Карским морями. Состоит из двух больших островов — Южного и Северного, разделенных проливом Маточкин Шар, и множества маленьких островов., и в Европе стало известно, что плавание в северных морях восточнее Колы в принципе возможно: они не покрыты льдом круглый год, и, возможно, через эти моря можно пройти на восток в неведомые земли с неведомыми товарами. Конечно, прежде всего с пушниной.
Кроме того, в это время европейские географы очень активно обсуждают существование земли в северном море. Айсберги, встречаемые в северном море, состояли из пресной воды. Соответственно, многие географы пришли к выводу, что они рождаются из пресной воды
Интересно, что уже с 1562 года на европейских картах изображена большая река Обь, которая вытекает из некоего большого озера в центре континента. Неизвестно, какое озеро они имели в виду: Обь в принципе имеет в своих верховьях Телецкое озеро, известное тем, кто сейчас путешествует по Алтаю, но это небольшое озеро в стороне от торговых путей, и вряд ли оно стало прообразом большого континентального Китайского озера, которое можно видеть на картах; возможно, речь шла о Байкале или об Аральском море.
Сведения о реке Обь и о северной части Евразии восточнее Белого моря европейцы получали, скорее всего, от агентов семьи Строгановых. Семье Строгановых принадлежит особая роль в раннем освоении Сибири. Это успешные предприниматели, которые действовали в бассейне современной реки Камы, на Северном Урале, в Северном Предуралье. Они были успешны в различных бизнесах и снаряжали торговые экспедиции на север региона, так что их люди выходили к низовьям Оби и вступали во взаимодействие с местным населением — так называемыми самоедами. Эти же Строгановы либо финансировали, либо вообще организовали экспедицию Ермака, который вошел в историю как покоритель Сибирского ханства. И от Строгановых, точнее от их агентов, европейские картографы получали
Одним из таких людей был Оливье Брюнель. О нем известно, что он родился, скорее всего, в Лёвене, в юности прибыл в Колу, изучал там русский язык, а затем интригами английских купцов оказался в тюрьме в Ярославле. В этой ярославской тюрьме он просидел до 1570 года, когда был освобожден при посредничестве Строгановых и поступил к ним на службу. Обстоятельства этого дела неизвестны, но в контексте истории Северо-Восточного прохода они и не имеют значения. В 1577 году этот человек в Нидерландах вел переговоры от лица Строгановых и затем вернулся в Россию. Возможно, он был одним из тех, кто способствовал появлению нового торгового центра в устье реки Двины — нынешнего города Архангельска. Перемещение центра торговых операций из Колы в Архангельск по ряду причин было выгодно голландцам, а не англичанам, и считается, что он этому способствовал, приняв участие в связанных с этим интригах.
В 1581 году знаменитый географ Меркатор получил письмо от некоего Балакуса, который обращается к Меркатору «мой дорогой и единственный друг». Об этом Балакусе ничего не известно — его судьба была предметом интереса нескольких поколений историков географии, однако прояснить детали его биографии не удалось, так что его существование сейчас вообще оспаривается. Возможно, автором этого письма был сам Оливье Брюнель. Балакус — чье имя, конечно, происходит из Ветхого Завета Имя Балакус, или Балак, созвучно имени библейского царя моабитян Балака, или Валака. В XVI веке ветхозаветное имя было знакомо большинству читателей. и могло для современников Брюнеля звучать как явный псевдоним — пишет о том, что его навестил некий купец, движущийся из Московского царства в Голландию, чтобы провести там переговоры о большой торговой экспедиции. Этот купец произвел на него очень хорошее впечатление, и он рекомендует его Меркатору: Балакус считает, что встреча с этим купцом будет интересна им обоим — и Меркатору, и самому этому купцу.
Купец этот намерен пройти вдоль побережья Евразии и, миновав устье реки Печоры, остров Вайгач и острова Новая Земля, выйти в Карское море. В Карское море впадает река Обь. Ему нужно будет подняться по реке Обь, преодолев всю Западно-Сибирскую низменность, выйти в Центральную Азию и уже оттуда искать проход в Китай:
«И если он сможет на своем корабле пройти против течения до первого и наиболее удобного порога на том месте, где он бывал прежде с несколькими сибиряками, расположенного от конца реки или от начала моря примерно в 12 днях пути, то он будет считать, что самое большое препятствие позади».
Этим купцом был голландец Оливье Брюнель. Местные жители рассказывали ему, что река Обь вытекает из большого озера, которое называется Китайским и от которого, собственно, происходит название народа — китаи. И, поднявшись по реке, он сможет установить торговые отношения с этим народом — китайцами.
Сейчас мы знаем, что такое путешествие было бы невозможно, но в то время об этих районах не был известно в Европе ничего. На картах рисовались
Обращает на себя внимание упоминание о том, что Оливье Брюнель уже бывал в этих местах, достигая устья Оби по суше.
В то время картография была важнейшей частью экономической разведки. И Меркатор под страшным секретом сообщил об этом письме своему партнеру, великому картографу и аналитику Геклейту в Лондон. Собственно, Геклейт и опубликовал это письмо в одном из томов своих сочинений.
Оливье Брюнель, однако, не смог сразу же отправиться покорять северные моря. Он совершил экспедицию в Гренландию на службе корабля Дании и таким образом заручился поддержкой датской короны.
В 1584 году Оливье Брюнель наконец отплыл из Энкхёйзена, крупнейшего порта Северных Нидерландов. Его корабли обогнули Скандинавию и после захода в Колу отплыли на восток. Из краткого сообщения, полученного через несколько лет в Голландии, не совсем ясно, куда именно его корабли смогли приплыть. По мнению некоторых специалистов, Оливье Брюнель первым проплыл пролив Маточкин Шар, то есть узкий пролив, разделяющий острова Новой Земли, и вышел в Карское море. Но, по мнению других специалистов, в Карском море он оказаться не мог, а то, что он описывает как пролив, было одним из заливов на побережье Новой Земли.
Однако продвинуться дальше этой экспедиции не удалось. В это время северные моря переживают один из самых холодных периодов в истории последних 400 лет — так называемый малый ледниковый период. Период навигации в это время был очень коротким, и те проливы, которые в другое время освобождаются ото льдов, в то время оставались перекрытыми. Можно сказать, что климатические колебания воспрепятствовали голландцам в освоении бассейна Карского моря и низовьев реки Оби.
На обратном пути корабли Брюнеля по неясной причине затонули, однако сам он спасся,
Итак, от Оливье Брюнеля картографы Северной Европы узнали о возможностях плавания в северо-восточном направлении и об особенностях тамошней навигации.
Эта идея продолжала обсуждаться коммерсантами из Англии, Дании и Нидерландов на рубеже XVI и XVII веков, а в Англии даже говорили о возможности колонизации устья Оби и создания там постоянно действующей фактории Фактория — торговое поселение европейских купцов на территории другой страны или колонии.. В это время там уже существовал крупный торговый порт Мангазея. Именно риск конкуренции с английскими и голландскими купцами заставил царское правительство в 1619 году закрыть северные моря для плавания иностранцев. Этот запрет в перспективе привел к тому, что знаменитая златокипящая Мангазея потеряла свое значение крупного торгового центра на Севере, дорога через Урал стала единственным возможным путем для проникновения в Сибирь, а освоение северного пути было отложено на целых 200 лет.
Хотя Оливье Брюнель сравнительно мало известен историкам освоения Сибири, ему принадлежит своеобразная роль человека, который сделал доступным для европейских картографов, а следовательно, и для европейских политиков и негоциантов сведения о плавании в северо-восточном направлении от Белого моря. И он был первым европейцем, который посетил низовья Оби. Интересно было бы узнать, что этот уроженец Соединенных провинций чувствовал там, на краю света, прислушиваясь к разговорам тех русских, с которыми он путешествовал, с местными — так называемыми самоедами. Европейцы в то время практически ничего не знали о населении этих территорий — сведения о них черпали у Птолемея, Геродота и ранних латинских авторов. Были известия о неких псоглавцах, о людях, которые половину года живут в горах, и так далее. В России в это время появляется сочинение под характерным названием «О человецех незнаемых на восточной стране и о языцех розных». Вот Оливье Брюнель имел возможность своими глазами увидеть жителей той территории. Он не оставил после себя никаких географических трактатов, но,
Слово, которым обозначают покорителей Сибири и Дальнего Востока — а их зовут землепроходцами, — появилось довольно поздно, это
Обычно историю покорения Сибири в литературе начинают с Ермака, хотя процесс этот гораздо более ранний, более сложный и уходит корнями в новгородские времена. Но его наиболее яркая страница — это XVII век, когда после Смутного времени случился очень сильный рывок от Западной Сибири, к этому времени уже более или менее освоенной, с городами и воеводским управлением, — к берегам Тихого океана. Движение стремительное: переход занял буквально лет тридцать — и к 16
Итак, у нас на повестке дня крайний восток Сибири: современная Якутия, Чукотский автономный округ — вот эти местности. Освоение бассейна Лены и земель к востоку от нее началось в
В целом можно описывать эту территорию в терминах так называемого фронтира, то есть ситуации подвижной границы. Правда, подвижной эта граница была только до
Русское население этого края тоже было достаточно разнообразным.
Управление из Якутска осуществляет воевода; иногда их два, иногда один. Это очень серьезная государственная должность, обычно на ней находится служилое дворянство, иногда — родовитые князья. Получив назначение, воевода нередко должен расследовать злоупотребления своих предшественников — в Якутске это достаточно частый случай из-за колоссальной удаленности от центра. При воеводе состоит канцелярия в виде приказной избы, которая занимается решением денежных вопросов — то есть финансированием походов (в нашем случае это очень важно), выплатой жалованья людям, которые находятся на государственной службе, решением имущественных тяжб. И второй, совсем центральный орган, который курирует всю Сибирь целиком, — это Сибирский приказ в Москве. Воевода подчиняется Сибирскому приказу: он получает оттуда наказы или инструкции — и, в свою очередь, пишет наказы для наших землепроходцев, которые отправляются по сибирским рекам.
Во-вторых, это промышленники, или промышленные люди, — русские охотники за соболем. И в-третьих, торговые люди, которые решали свои торговые задачи, пользуясь поддержкой государственных властей. Они, в свою очередь, поддерживали власть материально, например спонсируя экспедиции или даже непосредственно их организуя. Так, в экспедицию мог отправиться служилый человек, но все его материальное обеспечение принадлежало
На другом полюсе этого взаимодействия находилось местное население. Этническая карта Якутского уезда не совпадала с нынешней. Если мы сейчас посмотрим на карту Якутии, мы увидим очень широко расселившихся якутов, а тогда якуты жили только в центральных областях. Значительную часть остальной Якутии занимали тунгусы и эвены — два очень близкородственных народа. Эвены жили восточнее, а тунгусы — ближе к Охотскому морю и к южной Якутии. Ну а весь север Якутии, начиная от Лены и дальше на восток до Анадыря, занимали юкагирские племена. Их было много разных. К сожалению, до наших дней этот народ почти не сохранился, а тогда это была достаточно большая языковая и племенная стихия, разные племена от Анадыря до Лены. Они могли объединяться в союзы, могли друг с другом воевать, могли выступать в союзе в эвенами — или в союзе с русскими против эвенов.
Во все нюансы местных отношений между племенами, между конкретными вождями, а также между живущими на этой территории промышленниками приказный человек должен был вникать как администратор. Он мог быть более успешен или менее успешен, мог заниматься вымогательствами — а мог, наоборот, успешно защищать местных жителей от других местных жителей. Ну или от русских торговых людей, такое тоже бывало.
Вообще власть старалась всеми мерами беречь ясачных иноземцев. На этот счет существовало много инструкций, которые требовали от приказных, чтобы они хорошо обращались с ясачным населением и давали подарки. Что такое подарки? Больше всего местным было нужно железо, поэтому это наконечники копий, топоры, так называемые «куяшные полицы», то есть пластинки для куяков — доспехов. Раздавали бусы, но брали их не все — сохранилась интересная отписка с Алазеи, в которой приказ написал, что ему нечем давать подарки: ни «куяшных полиц», ни котлов нет, а бусы они не берут.
Приказные сидят на зимовье в среднем по два года — так называемую двоегодицу. По истечении этой двоегодицы приказного можно либо оставить, либо поменять, и нередко основанием для смены или, наоборот, продления его службы на зимовье служат слова ясачных иноземцев. Это не бесправное забитое население, которое все обирают, — нет, наши иноземцы, юкагиры или тунгусы, находятся в определенном правовом поле. Они могут жаловаться. Для этого надо прийти в ясачное зимовье и составить челобитную: русский приказный человек подробно запишет с их слов, что
То есть работа приказного человека на фронтире была очень тонкой и сложной. Он должен был учитывать очень много разных нюансов на своей территории, притом что судебной власти у него не было: он не имел права сам выносить решение — например, если у него один промышленник обокрал другого на его территории (а такие случаи бывали), он должен был его определенным образом арестовать и отправить в Якутск, провести
Один и тот же служилый человек мог выступать как землепроходец — когда он брал отряд казаков и отправлялся искать новую реку — или как администратор, когда уже на новой (или старой) реке с отрядом людей назначался на ясачное зимовье и в этом зимовье занимался сбором ясака и контролем за разнообразным населением, которое там жило. Но именно землепроходцем его делают, конечно, походы на новые реки и
В чем состоит их задача? Чем они, собственно, занимаются? Из разных источников, чаще всего от местных жителей, они получают информацию о том, что
При продвижении к Северному Ледовитому океану, помимо соболей — а чем дальше к северу в тундру, тем меньше соболя, — получил большое значение другой ресурс: моржовая кость, моржовые клыки. Их добывают на лежбищах в океане. В середине
Та область, где происходили географические открытия, получила общее название «дальние заморские реки». Вообще река для людей времен Стадухина и Дежнёва — это структурный элемент мира: они понимали мир по рекам. Есть Лена как основная артерия Восточной Сибири. На ней находится Якутск. Следующая серьезная база на Лене — это Жиганский острог в ее низовьях, промежуточная остановка на пути из Якутска к морю. Дальше Лена впадает в Северный Ледовитый океан — и начинаются переходы по океану. Открытия новых рек происходили двумя путями: можно было либо с моря попасть в устье реки — но это только в летнее время, в навигацию, — либо продвинуться туда сушей, «каменными путями», то есть через водоразделы. Иногда разные партии казаков открывали одну и ту же реку с двух концов, сверху и снизу.
Для освоения рек был также важен их ресурс. Например, реку Яну ее первооткрыватели сочли безрыбной — а если в реке нет рыбы, значит, там нет пищевой базы для русских людей. Конечно, им была нужна и мука — ее с большими сложностями завозили из Якутска по Ледовитому океану торговые люди, — но основным ресурсом была рыба. Посник Иванов, описывая открытие Индигирки, писал: «А Юкагирская де, государь, землица людна и Индигерская река рыбна». То есть там можно собирать ясак и кормить служилых людей и аманатов.
И вот в открытии рек непосредственно участвовали наши герои. Давайте уже посмотрим на каждого из них поближе.
Итак, Михаил Васильев Стадухин — землепроходец, родом,
К этому времени уже есть ясачные зимовья на Яне, Индигирке, Алазее, открытой в 1641 году. К этим зимовьям приписан определенный круг юкагирских и эвенских предводителей, которые вносят туда ясак; там живут аманаты. Эти люди так или иначе взаимодействуют с приказными людьми и служилыми казаками. И в этой среде, в первую очередь на Колыме, начинаются разговоры о том, что дальше Колымы на восток есть река, которую тоже можно открыть и осваивать.
Стадухин, прибыв в Якутск, рассказывает о новой реке воеводе Пушкину. Название этой реки передают
Здесь надо заострить внимание на том, как происходят их перемещения. Летом они передвигаются на судах. Здесь сразу выходит на первый план наш знаменитый и много раз описанный — не всегда достоверно — поморский коч: характерный тип севернорусского судна для суровых морей. Облик кочей до сих пор в точности неизвестен. Известно, что это очень прочные, довольно большие суда, сделанные в технике шитья можжевеловыми вицами, то есть без гвоздей. Кочи строились и в Якутске, и иногда непосредственно на дальних реках. На таком коче надо было из Лены выйти в океан и идти в устье Яны, там останавливаться в зимовье, из этого зимовья перебираться в устье Индигирки, а из устья Индигирки уже можно идти в Колыму. Прямые переходы были редкостью: они удавались только при очень хороших ледовых условиях. Конечно, коч, как и любое деревянное судно, зажимался льдами, но раздавливался он с меньшей вероятностью. Хотя коч, наверное, не был таким уж революционным ледовым судном, но лучшего для передвижения по ледовым морям в то время действительно в мире не было. Если его зажимало льдом, команда высаживалась на лед и пыталась добраться до берега. И любая задержка коча во время перехода из одной реки в другую могла привести к зимовке промышленника на той или иной реке.
Зимой переход с реки на реку был тоже возможен: это санный путь, нарты, запряженные собаками и иногда оленями (но собаки известны больше). Иногда нарты использовали дополнительные паруса: у нас есть документы с упоминанием «нартинных парусов». Но такой путь был опаснее, чем путешествие по воде, из-за ясачных иноземцев, которые могли устроить на этом пути засаду.
Итак, 1648 год, Стадухин отправляется из Якутска обратно на Колыму уже с инструкцией на розыск новой реки Погычи. Но не он один хочет открыть новую реку. Годом раньше из Якутска без всякой воеводской санкции, а скорее, наоборот, от воеводских притеснений на восток убежал другой известный служилый человек, Василий Ермолаев Бугор. Там образовалась очень пестрая компания, с которой он и отправился на Колыму. Кроме того, поисками Погычи занимаются два работающих в связке человека — как раз такое единение торгового капитала и служилых казаков: это экспедиция Семена Иванова Дежнёва и Федота Алексеева по прозвищу Холмогорец. К этому времени Стадухин уже знает, что первая попытка Дежнёва была неудачной. Поход на Погычу еще одного служилого человека, Семена Пустозерца, через Айонский ледяной массив тоже был неудачным. Им всем не удается пройти — и они возвращаются. Хорошо, если при этом кочи не разбиваются и им не приходится высаживаться на берег, потому что побережье Чукотки враждебное.
В 1648 году Стадухин довольно благополучно достигает Колымы, и здесь узнает, что Дежнёв и Федот Алексеев уже снова отправились морем искать эту реку Погычу. Но он прибывает, когда море уже замерзает, никаких известий об ушедшей русской экспедиции у него нет. Может быть, это свойство его характера, может быть, ему непременно хотелось
Он прошел
Стадухин,
Позже от юкагиров стало известно, что на Анадырь можно пройти и по суше. Естественно, Стадухин за эту идею ухватился, и в 1650 году он «через камень» вместе с еще одним служилым человеком, Семеном Ивановичем Моторой, наконец достигает верховий Анадыря. И на Анадыре он обнаруживает уже обосновавшегося там Дежнева. Тот жив, здоров, поставил там ясачное зимовье, интегрировался в местные племена и собирает ясак.
Мы помним, что Дежнев до этого был подчиненным Стадухина; он был младше его по казачьим званиям. Поэтому, видимо, тут добавилась и личная обида. Об этом можно судить только косвенно, потому что язык документов XVII века скуповатый, он подчинен жестким казенным формулам, но тем не менее кое-что можно извлечь. И Стадухин предпринял сепаратные экспедиции — на него поступила жалоба, что он разгромил «анаульских мужиков», то есть племя анаулов, с которыми взаимодействовал Дежнёв и с которых он брал ясак. Возник конфликт — на Анадыре Стадухин с Дежнёвым не ужился.
Стадухин уходит с Анадыря и начинает свое самое длинное и самое богатое по открытиям путешествие. Он уходит в сторону побережья Охотского моря, открывает Гижигу, добирается до реки Тауй. Наконец, уже в 1657 году он появляется со своими сподвижниками в Охотском остроге на реке Охоте — а оттуда через горы, выдерживая бои с тунгусами и эвенами, идет в Якутск, где появляется в 1659 году. Двенадцать лет продолжался его рейд по маршруту Якутск — Колыма — Анадырь — Охотское побережье — Тауй — Охотск — и дальше Якутск. Он открыл ряд новых рек и описал огромную территорию — таким образом, его географические заслуги довольно велики.
Мы довольно мало знаем о тех периодах жизни наших землепроходцев, когда они не совершают открытий и не ходят по рекам, потому что наш основной источник об их приключениях — это их отписки или отписки тех, кто с ними соприкасался. В отписках будет описание рек, описание боев с иноземцами, иногда описание самих иноземцев, обычно не очень подробное. Когда человек после всех служб приходил в Якутск, он начинал на основании этих своих отписок добиваться жалованья, потому что очень часто в походы из Якутска люди отправлялись без материального снабжения, за свой счет: они либо покупали все сами, либо залезали в долги к торговым людям, которые снаряжали эти экспедиции. Поэтому они подробно перечисляют и описывают все свои службы, обосновывая необходимость выплаты им жалованья за прошлые годы. И это главный источник об их походах. Но в самом Якутске ничего такого не происходит — разве что
На этот раз его отправляют уже на административную работу: приказным на Индигирку. Но когда Стадухин выдвинулся пешим путем на Индигирку, в районе Зашиверского зимовья началась война между казаками во главе с приказным Козьмой Лошаковым и альянсом эвенов и юкагиров. Стадухин об этом не знал, потому что информация двигалась очень сложными путями и довольно медленно. Сначала эвены и юкагиры напали на острог. Их отбили, и они взяли его в осаду: их отряды постоянно передвигались вокруг острога. Стадухин попал в засаду к такому отряду и погиб в бою. Отряд, шедший с ним на Индигирку, был уничтожен полностью. Вот так окончилась его жизнь и служба в Сибири, в Якутском уезде.
Историки обычно характеризуют Стадухина как человека надменного, жесткого и сурового, хотя и не такого сурового, как Ерофей Хабаров на Амуре. Возможно, под этим
Когда речь заходит о землепроходцах и русских открытиях в Сибири и на Дальнем Востоке, едва ли не первым всплывает в памяти имя Семена Иванова Дежнева. В первую очередь благодаря славе его открытия, ведь он обогнул северо-восточную оконечность Азии и впервые прошел по Берингову проливу, который получил свое имя спустя много лет. Это действительно эпохальное плавание, очень яркое открытие — и, естественно, оно обросло разными подробностями и отчасти вымыслами. Но давайте посмотрим повнимательнее, каким он был.
Если обратить внимание на имена и прозвища людей, которые осваивали Дальний Восток, Якутский уезд и открывали новые реки, мы увидим огромное количество прозвищ, происходящих от названий северорусских деревень и городов: Сысольцы (Усть-Сысольск — это современный Сыктывкар); Усть-Цилемцы с Печоры; Пинежане из Беломорского бассейна, с реки Пинеги; в большом количестве Устюжане. Действительно, довольно большой поток колонизаторов Сибири направлялся именно с Русского Севера. С Русского Севера происходит и Дежнев, как и его соратник, конкурент и начальник Михаил Васильев Стадухин.
Дежнев попал в Сибирь в 16
На Колыме Дежнев застал очень интересные разговоры, которые велись в среде казаков, служилых людей и торговых людей, об открытии новых рек. В первую очередь имелась в виду река Погыча, которая находилась к востоку от Колымы. Что это за река, точно неясно — есть разные мнения. Но в любом случае открыть ее тогда хотелось, об этом шли разговоры, и торговые люди предпринимали на свой страх и риск такие попытки. Особенно интересовался Погычей Федот Алексеев Попов — якутский приказчик богатого московского купца Усова. Правда, он только в одном документе называет себя Поповым — чаще всего в своих отписках он себя называет Федот Алексеев Холмогорец. Это, опять же, северянин, выходец из Холмогор, очень старинного русского города под Архангельском. И именно этот Федот Алексеев выступает активным инициатором и спонсором походов на поиски новой реки Погычи.
Первую попытку Алексеев и Дежнев предпринимают в 1647 году. Дежнев отправляется в качестве военного командира и представителя власти, а Попов — как организатор материальной стороны похода. Из Колымы они выходят на кочах — специальных судах, которые
Первая попытка Дежнева и Попова пройти на реку Погычу оказывается неудачной. И в 1648 году Дежнев и Федот Алексеев предприняли второй поход. Это была большая экспедиция: больше двухсот человек, порядка семи кочей. Вместе с Дежневым и Алексеевым отправился некий Герасим Анкудинов — служилый человек из Якутска, который тоже добрался до Колымы. Есть челобитная с обвинениями Анкудинова в воровстве — не буквально, а в противозаконных деяниях. И вот вся эта компания отправилась на восток. Вышли хорошо, по достаточно чистой воде, но уже в районе побережья Западной Чукотки два коча были разбиты льдом, а их экипажи оказались на берегу. Не вполне ясно, чьи кочи это были — возможно, Анкудинова. Но год спустя, когда в этих местах оказался Михаил Васильев Стадухин, местные жители, которых Стадухин определил как коряцких иноземцев, рассказали ему, что здесь разбило льдом и бурей два русских коча и, оказавшиеся на берегу, люди были уничтожены.
Как бы там ни было, Дежнев дальше продолжал свой путь, и в итоге этот поход ему удался. Сложно сказать, в какой мере дело было в его мореходном мастерстве — хотя, конечно, он в этом разбирался. Но, возможно, роль сыграло и определенное стечение обстоятельств, потому что любой переход вдоль Чукотки очень сильно зависел от состояния льдов — так было и тогда, и много лет спустя. Даже позже, уже в конце XVII века, использовалась формула «как льды пропустят».
Любое открытие на побережье Северного Ледовитого океана было интересно, потому что там был моржовый клык, моржовая кость — «рыбий зуб», как тогда говорили, очень важный и ценный ресурс. И в данном случае поиски моржовых лежбищ, то есть источников «рыбьего зуба», были более приоритетны, чем основной двигатель землепроходцев на дальние реки — соболиные шкурки, или пушнина. Кроме того, они, конечно, пытались и найти новых людей для объясачивания. Но в этой области уже жили чукчи, с которыми ясачные технологии не работали.
Итак, Дежнев двигается на восток и достигает места, которое позже он сам обозначит в своих отписках как Большой Каменный Нос. Он его обходит и видит за этим мысом
Дальше они выходят в будущий Берингов пролив, но еще не зная, что это пролив: они просто видят, что земля — Каменный Нос — кончилась и за ней открылось новое море, которого там никто не ждал. Выйдя в него, они попадают в страшнейший шторм, который разносит их суда в разные стороны. Дежнёв и Федот Алексеев теряются, и дальше о судьбе друг друга долгое время ничего не знают. В конце концов коч Дежнева с частью экспедиции прибивается к побережью Олюторского залива — оно находится южнее устья Анадыря. И оттуда они начинают путь на север, сталкиваясь по дороге с жителями этого края коряками, и достигают Анадыря, где основывают зимовье.
О судьбе Федота Попова им было ничего неизвестно, пока пару лет спустя в схватке с коряками они не отбили «якутскую бабу», как она названа по документам, —
Ну а Дежнев обосновался на Анадыре и начал его осваивать. Он интегрировался в местные племена и добился от них выплаты ясака. На Анадыре живут юкагиры, но не те, которых русские люди хорошо знали, а их восточные языковые родственники — анаулы и ходынцы. Дежнев обосновался в среде анаулов. Их взаимодействие не всегда было мирным, бывали и военные столкновения, но в целом оно получилось. Ситуация ухудшилась, когда в 1652 году туда пришел Стадухин и начал с погрома анаулов. Видимо, он попытался их заново объясачить, не зная, что это уже делает Дежнев, и этим, конечно, вызвал отторжение от русской власти. Это было совершенно произвольное действие, но Стадухин был замечен в таком и ранее, еще во время своей службы на Колыме в конце
Пришедший вместе со Стадухиным Семен Иванов Мотора остался на Анадыре, и они с Дежневым там мирно взаимодействовали, пока Мотора не погиб в очередной стычке с местными жителями. Стычки были постоянными: сталкивались то анаулы с ходынцами, то анаулы и ходынцы с коряками — в то время нападения коряков были в этой области постоянной реальностью. Спустя несколько десятилетий, уже ближе к началу XVIII века, юкагирское население Анадыря сильно сократилось — отчасти из-за войн, а отчасти из-за эпидемии оспы. Таким образом исчезла прослойка между коряками и чукчами, и с тех пор между ними начали возникать очень жестокие конфликты.
В 1654 году на Анадыре появляется еще один служилый человек; его зовут Юрий Селиверстов. Он тоже приходит из Якутска через Колыму, и поначалу у него с дежневцами тоже возникает конфликтная ситуация. Селиверстов начинает жаловаться в Якутск — и его подробная жалоба представляет собой очень интересное описание конфликта двух землепроходцев.
Селиверстов тоже хотел собирать ясак, но Дежнев ему делать это не давал, да и анаулы не хотели с ним взаимодействовать. И Селиверстов написал жалобу в Якутск, в которой обвинил Дежнева и его команду, во-первых, в том, что они враждовали лично с ним, нападали на него и ему угрожали. В частности, Федот Емельянов Ветошка, один из сподвижников Дежнева, замахивался на него пищальным дулом — «дулом пищальным примахивал». Но главный грех Дежнева — в том, что он перебил анаулов, и теперь Селиверстову не с кого взять на Анадыре ясак. Он написал, что раньше представителем якутской власти тут был Мотора, но его убили, а Дежнев и его товарищ Микита Семенов были «в Моторино место выбраны». И теперь они там сидят и собирают ясак, но не для якутской власти, пишет Селиверстов, а «для своих бездельных нажитков» — это очень распространенная в документах формула, которая использовалась, когда
Конфликты такие бывали и раньше: это постоянное явление еще с тех времен, когда енисейские служилые люди разными отрядами, имевшими разных отправителей и разные задачи, начали проникать на Лену. Воеводская власть на Лене в первые годы своей работы должна была заниматься урегулированием вот таких вопросов, чтобы с одной и той же реки не брали ясак два раза разные люди в пользу разных зимовий.
В конце концов Селиверстов с Дежневым стали взаимодействовать. Они совершали совместные походы, отбивались от коряков и занимались промыслом моржей в устье Анадыря, где Дежнев нашел богатое моржовое лежбище — так называемую коргу, то есть отмель.
В общей сложности Дежнев провел на Анадыре десять лет. Только в 1659 году он сдал зимовье другому приказному, приехавшему из Якутска, а сам отправился в Якутск: повез моржовую кость и меха. В Якутске он составил подробные отписки о своих приключениях, часть из которых сохранилась и стала достоянием историков в XVIII веке.
Надо сказать, что никакие обвинения, которые возводили на Дежнева его противники, якутская власть не приняла во внимание. Успешность и эффективность его службы была вполне очевидна, поскольку у нее был реальный результат в виде того, что он привез в Якутск. В конце концов его с большим грузом отправили в Москву. Это было очень почетное назначение, говорившее об очень высоком доверии. В Москве он получил звание казачьего атамана, получил хорошее денежное жалованье — и потом вернулся к якутской службе. Но она уже не была связана ни с новыми открытиями, ни с дальними заморскими реками. Он служил в континентальной Якутии, на реках Яна и Оленёк к западу от Лены, на реке Вилюй. В 1670 году он снова был отправлен в Москву и там в начале 1673 года умер.
Вот такая получилась у него биография — очень интересная. Для казака из Якутии это пример очень удачной карьеры: он прошел путь от рядового казака до казачьего атамана и в службах своих путешествовал от Анадыря до Москвы. И конечно, самое важное, что осталось в веках от Дежнева, — это его открытия.
Надо сказать, что, хотя представление о том, что на побережье в районе Большого Каменного Носа можно вести моржовый промысел, после никуда не делось, тем не менее походов вокруг Носа больше никто не предпринимал. В русских текстах конца XVII века появилась устойчивая формула: «нос пошел под восток и загнулся в сивер, а конца ему никто не ведает». Интересно, что на первых картах, которые появились в
Надо сказать, что открытию Дежнева повезло, что мы о нем знаем, что сохранились документы. В истории освоения Сибири есть эпизоды совершенно безвестных экспедиций, сделавших большие открытия. О том, что они были сделаны, говорит только археология. Это, например, знаменитые находки на острове Фаддея и в заливе Симса на Таймыре. Они относятся даже к более раннему периоду, чем экспедиция Дежнева. На побережье Таймыра были найдены русские вещи: монеты, предметы декоративно-прикладного искусства, маленький солнечный компас, остатки жилищ, — и из этих находок стало понятно, что
Витус Беринг родился в 1681 году, то есть на самом излете XVII века. Величайший путешественник, именем которого названо множество географических объектов: знаменитый пролив, который отделяет Азию от Америки; самое северное море, принадлежащее к бассейну Тихого океана; реки, рифы; древняя, давно исчезнувшая суша, которая соединяла Азию с Америкой, — Берингия; остров, о котором мы сегодня поговорим, поскольку он сыграл определенную трагическую роль в судьбе этого человека… То есть его имя отразилось на географической карте в массе разных объектов. Чем же он заслужил эту известность, которая уже почти триста лет заставляет людей вспоминать о нем?
Беринг — датчанин. Родился в Дании в семье среднего класса, как мы бы сказали сейчас: его отец был таможенным чиновником и одновременно церковным старостой. С молодости Беринг пристрастился к морю: в то время морские путешествия и плавания были очень популярны. Он был сначала юнгой, после — младшим офицером; на датских судах посетил Индию, ездил по Европе и по Балтике. И еще молодым человеком, в двадцать два года, он попадает на русскую службу. Это эпоха Петра I, который, открыв «окно в Европу», пытался превратить Россию в настоящую европейскую страну, что ему удалось. Чтобы решать огромные задачи, которые он ставил перед собой, он привлек на службу России, в том числе русскому флоту, большое количество европейцев.
Беринг приехал в Петербург, который тогда только-только был создан. И в 1725 году Петр I задумал Камчатскую экспедицию и по рекомендации Адмиралтейства предложил Берингу ее возглавить. В 1725 году Беринг выехал из Петербурга в Сибирь. И в том же самом году умер Петр I — император, который задумал этот дерзкий план.
Беринг действительно добрался до Камчатки и прошел через Берингов пролив, тем самым доказав, что Америка с Азией не соединяется. Уже впоследствии не менее выдающийся путешественник Джеймс Кук присвоил этому проливу имя Беринга — с тех пор он и называется Беринговым проливом.
Первая экспедиция длилась пять лет, и уже в 1730 году Беринг вернулся в Петербург. После этого он имел дело уже с наследниками Петра — в частности, императрицами Екатериной I и Анной Иоанновной. Они решили продолжить начатое Петром дерзкое предприятие и освоить дальневосточные пространства, к которым Россия только-только протянула руку.
Камчатка, которая была основным объектом плавания Беринга, сравнительно недавно, за несколько десятков лет до того, была освоена первопроходцами — казаками и промышленниками. Любопытно, что они пришли на Камчатку не с моря, как, казалось бы, полагалось выдающимся мореплавателям, а с севера: Камчатка была открыта с Чукотки. Анадырский острог, находившийся недалеко от того места, где сейчас стоит город Анадырь, был центром, откуда двигались эти казаки, первопроходцы. Это были лихие ребята, которые в основном по суше и по рекам достигли этого огромного полуострова на северо-востоке Азии. Атласов — человек, которому, как считается, Россия обязана присоединением Камчатки, — был всего на двадцать лет старше Беринга.
И возникает идея Второй Камчатской экспедиции: надо не просто проплыть через этот пролив и доказать, что Америка не соединяется с Азией, а достичь самой Америки и понять, действительно ли это Америка или это
Вторая экспедиция выехала из Петербурга в 1733 году, то есть только через четыре-пять лет после возвращения Беринга из первой экспедиции. Она состояла из множества разных отрядов, в числе которых были выдающиеся мореплаватели и путешественники: братья Лаптевы, Шпанберг, которому было поручено из Камчатки найти путь в Японию, и многие другие. В том числе Чириков, который должен был вместе с Берингом на двух кораблях добраться до Америки. Сама идея — достичь американских берегов через Тихий океан — была осуществлена им впервые, если не считать испанских конкистадоров, которые переходили Тихий океан не на севере, а в тропической зоне.
Человек, который об этом ничего на знает, подумает, что Беринг в Петербурге сел на корабль и поехал. Но какой корабль и куда ехать? Безусловно, корабли были в Петербурге, но куда плыть? Где находится эта Камчатка? Не было никаких карт, никаких лоций Лоция — руководство для плавания по морям и рекам, которое содержит их описание, а также метеорологические и другие данные.. Наконец, было непонятно, можно ли вообще туда проплыть, Северный Ледовитый океан непроходим. Значит, надо было проехать через всю Сибирь сушей, чтобы добраться до никому не известной земли Чукотки, которая непонятно где и как соединяется с сушей. И оттуда надо было на
И вот представим себе: из Петербурга отправляется огромная толпа. Экспедиция росла по дороге, и несколько сот человек прибывают сначала в Тобольск, из Тобольска следующий главный пункт — Якутск. Группа, с которой Беринг едет из Тобольска в Якутск, — примерно триста человек. Они приезжают в Якутск. В Якутске в середине XVIII века живет от силы две тысячи человек, и вдруг на них сваливаются все эти люди, которые везут с собой из Европейской России все, что нужно для постройки кораблей на берегу Охотского моря: металлические конструкции, например якоря, все, что нужно для плавания… Представьте себе, внезапно город должен увеличиться в численности примерно на одну пятую. Путешествие до Охотска длится три с лишним года. Нам сейчас сложно представить себе, какие это были усилия, где люди останавливались, где спали, что ели, где добывали еду — мало кто этим интересуется, но когда мы начинаем выяснять, то понимаем, что уже это колоссальный подвиг для того времени.
Они выехали из Петербурга в 1733 году и только за семь лет наконец добираются до Камчатки. Камчатка еще почти пустая. На западном берегу, на Охотском море, есть несколько острогов, то есть первых русских поселений. Но Беринг хочет на тихоокеанское побережье. Он первый добирается до Авачинской губы. В честь построенных в Охотске кораблей он назвал там новое маленькое поселение Петропавловском — сегодня это столица Камчатки, довольно большой город Петропавловск-Камчатский.
В Охотске Беринг успел построить два корабля: «Святой Петр» и «Святой Павел». Весной 1741 года корабли — один под командованием Витуса Беринга, другой под командованием Чирикова — выходят из Петропавловской крепости на восток, чтобы добраться до Америки. Это практически Колумбова задача — только Колумб не знал, что он должен найти Америку, а они знали и искали именно ее. Эту задачу они смогли осуществить: они добрались до Аляски и по дороге открыли остров Кадьяк и ряд более мелких островов.
Георг Стеллер — еще один выдающийся исследователь Камчатки и вообще знаменитый натуралист с трагической судьбой — написал об этом путешествии: «Время, затраченное на исследования, находилось в таком соотношении ко времени подготовительных работ: десять лет было затрачено на приготовление к этой великой задаче — и десять часов на саму работу». На десять часов Беринг разрешил Стеллеру спуститься на землю Америки, все остальное время было проведено в пути. Десять лет: все эти муки, чудовищное путешествие через Сибирь, сложности в отношениях между людьми — и десять часов там. После этого они стали спешно возвращаться на Камчатку. Второй корабль они к этому времени потеряли: «Святой Павел» под руководством Чирикова прошел отдельным путем и тоже добрался до Америки.
Цинга, страшная болезнь этого времени, стала поражать команду. Люди начали умирать. От Аляски до Камчатки довольно близко, но в пути из-за болезней команда перестала нормально управлять кораблем. Штурман «Святого Петра» Свен Ваксель, швед, писал об этом: «Корабль плыл, как кусок мертвого дерева, почти без всякого управления и шел по воле волн и ветра…» Они шли, не понимая куда: им надо было только быстрее добраться до Камчатки.
И наконец 4 ноября (уже осень — а вышли они
Этот остров впоследствии был назван именем Беринга — это остров Беринга в группе островов, которые сегодня являются частью Камчатского края. Они называются Командорские острова, тоже в честь Беринга, потому что после первой экспедиции ему был дарован почетный титул капитан-командора. Это была единственная часть Алеутской гряды, которая никогда не была заселена алеутами. В XX веке там были археологические разведки, в ходе которых пытались хоть
Итак, в ноябре их выбросило на безжизненный берег, и они стали вырывать на этом пустынном берегу ямы, чтобы там жить. Потому что, если просто лечь на землю, тебя снесет ветром. Надо было
Беринга, которому как раз исполнилось 60 лет (для того времени это огромный возраст), спустили в яму. В этой яме его постоянно заносило песком по грудь; те, у кого еще были силы, пытались его расчищать. И Беринг скончался на этом острове в декабре 1741 года.
Выжившие перезимовали на этом острове Беринга. Двое руководителей — штурман Свен Ваксель, который принял на себя мореходное командование экспедицией, и натуралист Георг Стеллер, о котором я уже упомянул, — оставили подробные дневники с описаниями всей экспедиции, и в том числе пребывания на Командорах. Когда кончилась зима, они добрались до своего судна, смогли его разобрать и из его частей построили небольшой бот, в котором порядка 40 выживших смогли добраться до Камчатки.
Так что, когда мы погружаемся в детали всех этих путешествий, мы понимаем, что это были сверхчеловеческие усилия. Вечная слава этим людям.
Я хочу рассказать об очень интересной женской судьбе — о жене капитана-командора Витуса Беринга, известного всему миру первооткрывателя.
О женщинах XVIII века мы знаем очень мало. Хотя русская история XVIII века богата императрицами, тем не менее истории женщин среднего класса или — в данном случае — буржуазии практически никогда не бывают нам известны: они не отражаются в документах и проходят стороной. История XVIII века и история географических открытий — это история мужчин, где императрицы только подписывают верховные приказы, все остальное и поручается, и исполняется мужчинами. Тем радостнее бывает историку обнаружить в этом мужском мире женский образ. И мне посчастливилось это сделать, когда я работала над документами Второй Камчатской экспедиции под руководством Витуса Беринга.
Витус Беринг вернулся из первой экспедиции в 1730 году, и сразу же началась подготовка к второй экспедиции. Вторая Камчатская экспедиция уникальна не только в русской, но и во всей мировой истории: ничего подобного никогда не бывало прежде и потом тоже не бывало.
В первую очередь надо было установить географические и геополитические границы империи — то есть понять, как выглядит побережье Северного Ледовитого океана и переход из Ледовитого океана в Тихий океан. Здесь явно прослеживается мечта русского правительства открыть северо-восточный морской ход: из России Северным Ледовитым океаном через Берингов пролив и вниз к Китаю, Японии, Индии и так далее. Еще одной важной задачей было определить, какие народы платят ясак, то есть налог, русскому императору или другим государствам. Кроме того, в экспедицию был послан большой академический отряд, чтобы исследовать и геологию, и флору и фауну, и этнографию, и языки народов, их культуру и так далее.
Помимо этого, экспедиции поручались задачи, которые никогда не поручаются ни одной географической экспедиции. Нужно было привезти на Восток всё оборудование из центральной части России, чтобы там строить корабли. Им было поручено прокладывать дороги через тайгу, тундру и горы. Они должны были организовывать на пути почту и почтовые ямы, то есть предполагалось организовать почтовую гоньбу прямо от Петербурга до Камчатки. Им было также поручено организовывать школы и принимать участие в христианизации местного населения — к последнему набожный Витус Беринг и многие другие столь же верующие члены его команды относились очень серьезно и активно участвовали в крещении местного населения, в распространении христианства.
Вторая Камчатская экспедиция предполагалась долгой. Поэтому очень многие офицеры взяли с собой семьи — жен и детей. Поехала вместе с Витусом Берингом и его жена, Анна Кристина Беринг.
Анна происходила из семьи промышленника, бюргера, жившего в городе Ниене на территории современного Петербурга. И со стороны матери, и со стороны отца у Анны были крупные купцы: ее отец платил самый большой налог в городе. Их семья переехала в Выборг, который в этот момент уже тоже стал русским До 1710 года Выборг принадлежал Швеции., и там Беринг познакомился с Анной. В 1713 году в шведской кирхе города Выборга их записали как законных супругов.
Вскоре после этого Беринг был отправлен на Северную войну. Он попал в шведский плен, пробыл в плену почти год и бежал оттуда при драматических обстоятельствах. В это время Анна ничего не знала о судьбе своего мужа. Видимо, поэтому потом она решила везде ездить с ним.
В 1716 году Петр I с большим дипломатическим корпусом отправился в северные страны, в том числе в Данию, родную страну Витуса Беринга. Беринг тоже был в его свите. И тут в копенгагенской церкви Святого Николая мы встречаем запись о крещении Витусом Берингом и его женой Анной младенца Витуса — судя по всему, это был их первенец. Это означает, что Анна беременная поплыла вместе с Витусом Берингом в Данию, его родную страну, — видимо, это было единственной возможностью встретить родню мужа.
Однако в Первую Камчатскую экспедицию ей пришлось оставаться дома — там для женщин не было места. А во Вторую Камчатскую экспедицию она поехала с ним.
Мы многое узнаем из найденных частных писем членов семьи Беринг, которые они писали из Охотска друзьям и родственникам в Петербург в 1740 году. Эта находка дала нам очень много новых знаний и о семье самого Беринга, и об этой среде иностранцев на русской службе: во время Петра I в России было много иностранцев, и, конечно, они, особенно женщины, составляли
В момент отъезда во Вторую Камчатскую экспедицию у Берингов было четверо детей (известно, что всего Анна родила девять детей, четверо выжили). Старших — Йонаса и Томаса, которым было по десять-одиннадцать лет, — с собой не взяли. Родители считали, что дети должны получить лучшее образование, которое возможно в России, и в то время это оказалась гимназия в городе Ревеле, современном Таллине, куда мальчики и были отправлены жить на пансионе. Беринги, конечно, очень переживали из-за того, что оставили старших детей, бросили их на руки профессору этой гимназии и его супруге. Анна в своих письмах к супруге профессора все время пишет, что шуба для нее не будет забыта, и обещает прислать ей китайский чай.
Двоих младших детей они взяли с собой. Когда они отправились в экспедицию, Антону и Аннушке было три и два года. Представьте: через всю Сибирь Беринг ехал не только с женой, но и с двумя маленькими детьми, со слугами, и, кроме того, они взяли с собой еще одного родственника, мальчика. То есть одна семья Беринга составляла целый обоз.
Примерно полгода они добирались из Петербурга до Якутска. Анна, конечно, ехала с огромным багажом, потому что они везли с собой все, что нужно было для жизни в Сибири, они ехали в края, где ничего не было, Якутск в то время был самым последним оплотом цивилизации. Он состоял в основном из русской администрации, военных и местного населения: якутов, тунгусов…
В Иркутске они немного задержались. Видимо, у Анны были и свои планы: она знала, что к югу от Иркутска, в объезд Байкала, на китайской территории, почти на границе с Россией, был огромный торговый город Кяхта, а в нем — колоссальный рынок, которым пользовалась, видимо, вся Сибирь. Там можно было за относительно небольшие деньги купить много разных китайских товаров, которые в Европе в то время очень ценились. Анна была дочь коммерсантов — и такую возможность упустить не могла. Конечно, по своему статусу она не могла поехать туда сама, но отправила жену экспедиционного врача, ее подругу, и нескольких слуг, которые, видимо, закупили там много имущества.
Кроме того, из Иркутска сохранились очень интересные сведения о том, как Анна Беринг похитила двух служанок в доме, где они остановились на постой. Видимо, ей понравились «баба и девка-якутка», как их называет документ.
Есть совершенно замечательная цитата, в которой ярко и образно мы видим перед собой всю эту сцену:
«…будучи в Иркутске, стоял капитан-командор Беринг на квартире в доме посадского человека Трифона Бречалова. И перед отъездом из Иркутска в Якутск призвала его, Торопцова, жена капитана-командора Беринга Анна Матвеева дочь, и велела ему, Торопцову, с квартиры, где стоял помянутый капитан-командор, украсть от вышепоказанного хозяина Бречалова девку Наталью да бабу Авдотью, от чего он, Торопцов, много и всячески отговаривал. А тогда помянутая Берингша сказала, что они уже подговорены и хотят идти, „и ты их только у себя на квартире схорони и вывези завтра из Иркутска, а штрафу тебе за то не будет, для того что капитан-командор сам об них приказал, чтоб увесть“. И по тем ея, командоршиным, словам он, Торопцов, не смел ослушаться, и вышепомянутую девку и бабу с двора Бречалова свели в ночное время и спрятали у себя в квартире, а на другой день вывезли их из Иркутска на телеге, наметав на них епанеч Видимо, имеется в виду епанча, широкий длинный плащ. и другое платье, чтоб не видали. А как ехали мимо квартиры капитана-командора, тогда капитанша-командорша глядела в окошко и махала рукою, чтобы везли скорее мимо квартиры».
Их благополучно вывезли, и они потом так и остались в прислуге у Анны. Таким великолепным описанием мы обязаны довольно любопытному историческому источнику — доносам. Писание доносов в то время очень приветствовалось, и этим много занимались некоторые члены Камчатской экспедиции — особенно несколько персонажей, которые написали огромное количество доносов, всегда адресованных на имя императрицы. Все доносы попадали в Тайную канцелярию, которая была обязана очень серьезно и внимательно рассматривать любой донос, даже самый вздорный и глупый. И это один из таких доносов.
Сохранились и очень любопытные доносы на Беринга. Из одного из них мы узнаём, как они проводили время в Якутске. Экспедиция и сам Беринг прожили там примерно три года — намного дольше, чем предполагалось. Было очень трудно организовать все плавания каждого из отрядов: надо было запасти огромное количество продовольствия, построить корабли, собрать весь такелаж, все нужное для корабля. Это занимало огромное количество времени. Экспедиция затягивалась; Беринга, конечно, это очень волновало. И на него пошли доносы. Один из доносчиков писал, что они напросились в Камчатскую экспедицию ради своей наживы и пытаются зарабатывать
В одном доносе сохранилось прекрасное место о зимних забавах в Якутске, где, насколько мне известно, зимой бывают морозы до шестидесяти градусов. Русская зима, как известно, богата всякими праздниками. И один доносчик обвиняет Беринга в том, что он, вместо того чтобы заниматься делами экспедиции, катает жену на саночках:
«А для зимних забав и прославления себя сделал линейные великие сани и забавлял жену свою и детей и якутских жителей, и такой величины, что близ тридцать сидело человек на тех санях кроме трубачей четырех человек. И поставлены были столы с конфектами, и триумфовал по Якутску».
Можно себе представить это зрелище, яркое событие и большой праздник, который Беринг устроил всему городу: огромные сани с музыкантами и «столы с конфектами».
Предполагалось, что из Якутска Беринг один отправится в Охотск и оттуда — в свои плавания, а Анна Беринг вернется наконец домой. Но получилось иначе. Она уже собиралась уезжать на запад, в Петербург, как получила известие, что ее дорогой Беринг тяжело заболел. Хотя Анна очень рвалась в Петербург — и к детям, и в цивилизацию, — тут она отменила все свои планы и рванула к Берингу в Охотск.
Переход от Якутска до Охотска проходил в неимоверно тяжелых условиях: горы, тайга, тундра, реки, нет никакого населения — только кочующие племена, перегоняющие оленей с места на место. По дороге нигде невозможно найти ни жилья, ни еды — ничего. Этого перехода боялись взрослые мужчины. Все еще хорошо помнили, как во время первой экспедиции капитан Шпанберг с небольшим отрядом попал в очень серьезную беду: на переходе из Якутска в Охотск они заблудились в снегах, голодали и буквально начали есть башмаки и сумки. Чудом половине из них удалось спастись. То есть это был страшный переход. Но Анна с двумя маленькими детьми поехала спасать больного мужа. В письме она пишет, что во время ее путешествия в Охотск тоже происходили драматические события: часть лошадей пали, другие разбежались — и она осталась вообще без лошадей и без средств к передвижению. И только благодаря Богу, как она пишет, ей удалось выбраться оттуда живой.
Таким образом Анна оказалась в Охотске — в то время крошечном поселке, который состоял в основном из членов Камчатской экспедиции и очень небольшого количества местных служилых людей. Тем не менее она была там не единственной женой: мы знаем, что жены и дети были у капитана Чирикова и капитана Шпанберга и что их дети там вместе учились. Но Анна в своих письмах очень жалуется, что живут они там как в пустыне и приличного общества там нет, общаться совершенно не с кем, и, в общем, она считает, что все окружение совершенно недостойно их уровня и их ранга. Это ее очень печалило — она писала, что именно поэтому они не взяли старших детей с собой: это не то место, где молодые люди могут обрести надлежащие манеры и образование.
Пока они жили в Охотске, дома в Петербурге у них случилась неприятность: старший сын, которому, видимо, с большим трудом давалось учение, взбунтовался против дальнейшего пребывания в гимназии и самовольно записался в пехотный полк. Письма из Петербурга в Охотск шли примерно одиннадцать месяцев, то есть новости, которые они получили в Охотске, были уже устаревшими; их ответы пришли еще через одиннадцать месяцев — видимо, в то время, когда родительские советы достигали детей, ситуация у них уже полностью изменялась. Но и Витус, и Анна написали своим детям замечательные письма. Витус Беринг, видимо, излагает свое кредо воспитания молодого человека. Он пишет, что всегда ко всем надо относиться благодушно и никогда не заноситься. Оба — и Анна, и Беринг — писали о том, как важно знать русский язык, когда живешь в Российской империи. Один из родительских советов был держаться всегда общества, которое чуть выше тебя, и никогда не опускаться до общества, которое хотя бы чуть-чуть ниже тебя. Но в то же время в их письмах явно звучит мысль о том, что молодому человеку необходимо хорошее образование. Они постоянно пишут, что не пожалеют никаких денег ради того, чтобы их сыновья получили лучшее образование, какое только возможно.
Но тут все-таки настало время американского плавания: Витус Беринг должен был приплыть на Камчатку, перезимовать там и следующим летом отправляться в плавание, ставшее для него последним. А Анна все-таки ехала домой в Петербург: видимо, родителям было очень тревожно за судьбу старших детей, да и плыть на Камчатку было уже совершенно невозможно: это действительно было место не для женщин — там были очень суровые условия, которые с трудом выдерживали военные мужчины. Оставаться одной в Охотске женщине тоже было совершенно невозможно.
И Анна с двумя маленькими детьми отправилась в свое долгое путешествие домой. Поскольку дело было летом, они ехали не по санному пути, а, видимо, по частично оленному, частично конному. Для удобства Анны был специально сооружен паланкин, чтобы нести ее через наиболее сложные участки. Очень хотелось бы это увидеть — действительно, интересная деталь.
Таким образом Анна начала продвигаться в сторону столицы. На дороге ее ожидало серьезное препятствие, к которому Анна, однако, была готова. Дело в том, что в то время в России еще существовали внутренние таможенные границы; в частности, таможенная граница между Сибирью и центральной частью России. Многие товары, в первую очередь меха, в Сибири были намного дешевле, чем в европейской части страны, и поэтому со всех людей, вывозящих меха, взималась таможенная пошлина. Анна знала, что ее будут осматривать, и была к этому готова — это тоже был результат всевозможных доносов на Беринга. У нее на все были документы: справки вполне современного образа, где было написано, что все имущество куплено на жалованье Витуса Беринга и «предназначено для домовой потребы», а не для продажи. Так что благодаря этому осмотру таможни у нас есть полный список имущества четы Беринг. Могу добавить, что после смерти Беринга тоже были составлены списки всего имущества, которое было при нем на необитаемом острове, и того немного, что оставалось в Охотске. Таким уникальным образом у нас есть полный перечень всего, чем владели Беринги, — вплоть до последней ложки.
Список имущества Анны на первый взгляд кажется потрясающим. Это огромное количество всевозможных мехов, очень много шуб — правда, если шубы были обещаны и жене профессора, и многим подругам, и, видимо, многим другим людям, которым Беринги были обязаны за участие в судьбе их сыновей, это неудивительно. В этом списке есть и вещи совершенно изумительные — например,
На таможне все имущество описали и все сундуки запечатали государственной печатью. Сначала Анна ехала в Москву, и для проезда до Москвы ей выдали несколько солдат конвоя — как ей объяснили, для ее безопасности. Но у нас есть инструкции сопровождавшим ее солдатам: им было приказано не спускать с печатей глаз, чтобы все товары были в неприкосновенности доставлены в Сибирский приказ Сибирский приказ — центральное госучреждение, которое ведало управлением Сибирью во 2-й трети XVII — начале XVIII века., находившийся тогда в Москве.
В Москву Анна приехала через пару месяцев. Из рапортов этих солдат известно, что она остановилась в Немецкой слободе, во дворе у пастора, и ночью они с пастором таскали некоторые мешки в дом. Когда позже они вынесли эти мешки обратно во двор, они были уже легкими и запечатаны были уже не государственной печатью, а Анниной печатью. То есть
С одной стороны, в ней, конечно, была коммерческая жилка, унаследованная от ее предков. Но дело было и в экономическом положении Витуса Беринга. Хотя он имел чин капитана-командора и возглавлял такую крупную экспедицию, его, однако, ждало очень большое разочарование: несколько раз на протяжении карьеры он подавал и официальные прошения, и частные письма с просьбой выделить ему хотя бы небольшое поместье, чтобы у него в России была
Анна узнала о смерти «своего Беринга» (в письмах она всегда называет его «мой Беринг») примерно через два года. Ей прислали некоторые его личные вещи: золотые часы, печать,
Сохранилось ее письмо в Адмиралтейств-коллегию, где она, узнав о смерти мужа, просит назначить ей вдовскую пенсию. В 1744 году она пишет, что ей «от роду тридцать девять лет». Тогда получается, что она вышла замуж в восемь лет, а первого сына родила в одиннадцать. Тут явно не сходятся концы с концами. Следующее прошение она пишет в 1745 году — и ей
Это последнее известие, которое мы имеем об Анне Беринг. Точной даты ее смерти мы не знаем — у нас нет никаких документов ни о ее рождении, ни о ее смерти.
В заключение могу только сказать, что Анна Беринг, несомненно, была яркая и энергичная женщина; она везде отправлялась вслед за мужем, ее ничего не пугало. В то же время перед нами предстает человек глубоко любящий. В ее письмах, там, где она упоминает Беринга, видно столько любви и столько заботы, что это не может не тронуть.
Наш герой — Михаил Константинович Сидоров — купец, золотопромышленник, путешественник, исследователь Севера России и яркий публицист. Можно сказать, что это был человек, который изобрел Северный морской путь. Тот самый Северный морской путь, о котором сейчас так много говорят.
Сама по себе идея установления Северного морского пути возникла в самом начале эпохи Великих географических открытий. Тогда рассматривалось два основных варианта: Северо-Западный проход вокруг Североамериканского континента и Северо-Восточный проход по Северному Ледовитому океану вдоль северного побережья Евразии. Еще в XVIII веке в России было организовано несколько экспедиций. Самая известная из них — это Великая северная экспедиция, целью которой как раз было провести разведку и проложить эту магистраль из Европы вокруг Северной Евразии в Тихий и Индийский океаны. На этом направлении был собран целый ряд важных материалов, и, по сути дела, первый шаг к тому, чтобы воспользоваться этим путем, был тогда сделан.
Однако российское правительство выбрало иной путь. Он основывался на популярной в то время теории, согласно которой в центре Арктики существовало незамерзающее, так называемое открытое море. Убежденным сторонником этой теории был Михаил Васильевич Ломоносов, и именно он разработал проект морской экспедиции, которая должна была начаться на Шпицбергене и затем через полюс пройти к Берингову проливу. Две попытки пройти этим путем, известные как экспедиции Чичагова, окончились неудачей, и в 1766 году российское Адмиралтейство приняло решение прекратить поиски «проходу Сибирским океаном в Восточную Индию».
В следующем веке ни о какой Восточной Индии уже речи не шло, тем более что в результате арктических исследований, которые тогда предпринимались, было установлено — и, как тогда казалось, установлено навсегда, — что северные моря для судоходства совершенно непригодны. В частности, тогда Карл Бэр Карл Бэр (1792–1876) — российский естествоиспытатель, академик Императорской Академии наук, один из основателей Русского географического общества. назвал Карское море «ледяным погребом России», и это обозначение надолго утвердилось в представлении ученых, путешественников и обывателей. Тогда же, как казалось окончательно, отказались от поисков Северо-Западного прохода. Точку здесь поставила трагическая гибель экспедиции Джона Франклина в сороковые годы XIX века — бесследное исчезновение крупнейшей арктической экспедиции столетия произвело на современников гнетущее впечатление Джон Франклин (1786–1847) — английский мореплаватель, исследователь Арктики. В 1845 году под его руководством началась экспедиция, целью которой было исследовать неизвестную часть Северо-Западного прохода (то есть пути через Северный Ледовитый океан вдоль северного берега Северной Америки, соединяющего Атлантический океан с Тихим). Экспедиция бесследно пропала, и почти 10 лет никто не мог найти ее следов. Как выяснилось впоследствии, оба корабля экспедиции вмерзли во льды в районе Канадского Арктического архипелага. Льды так и не расстаяли, и все 129 членов экипажа погибли от голода, холода и болезней., и к середине XIX века невозможность арктического судоходства как Северо-Западным, так и Северо-Восточным путем стала общепризнанным фактом.
И именно в это время на сцену и вышел Михаил Константинович Сидоров. Вот как описал его появление в Петербурге в 60-е годы XIX века тогдашний секретарь отделения физической географии Императорского Русского географического общества, будущий теоретик анархизма Петр Алексеевич Кропоткин. Позволю себе небольшую цитату из его «Записок революционера»:
«Сибирский купец и золотопромышленник Сидоров в особенности старался пробудить этот интерес [к плаванию в русской части Ледовитого океана]. Он доказывал, что при небольшой правительственной помощи, например устройством мореходных классов и несколькими экспедициями, можно было бы сильно подвинуть исследование берегов Белого моря, а также поддержать рыбные промыслы и мореплавание. Но, к несчастью, эта небольшая поддержка должна была получиться из Петербурга, а стоящих у власти в этом придворном, чиновничьем, литературном, артистическом и космополитическом городе трудно заинтересовать чем бы то ни было „провинциальным“».
Но если придворные чиновничьи круги относились к Сидорову снисходительно и, как отмечал тот же Кропоткин, иногда поднимали купца на смех, то предпринимательские и общественные круги, особенно те группы общественных деятелей, которые считали себя патриотическими, наоборот, увидели в Сидорове своего героя. Именно в этой среде харизматичный Сидоров нашел немало восторженных сторонников, и уже при его жизни благодаря его почитателям и последователям начинает складываться его биографический канон. В нем Сидоров представляется, и вполне заслуженно, как сибирский self-made man, то есть человек, сделавший самого себя, как энтузиаст освоения Севера, вложивший все свои силы и средства в проект Северного морского пути. С другой стороны, нужно иметь в виду, что эти биографии написаны с таким агиографическим уклоном, то есть Сидоров представляется в них едва ли не как святой. И вряд ли можно согласиться с биографами Сидорова, которые утверждали, что у него не было никаких эгоистических мотивов: вне всякого сомнения, как человек своей эпохи и своего класса, он всегда ясно осознавал свою выгоду и рассчитывал прежде всего на личный успех. «Весьма толковый человек, везде побывавший и одаренный совершенно американским духом предприимчиво-сти» — вот такими словами описывал Сидорова один из его современников Из письма Болеслава Маркевича Михаилу Каткову от 9 октября 1865 года.. И, собственно, из этого духа предприимчивости и возник современный, в духе прогрессивного XIX века, проект морского пути из Европы в сибирские реки.
Михаил Константинович Сидоров родился 16 марта 1823 года в Архангельске в семье купца второй гильдии. В восемнадцатилетнем возрасте он, не закончив гимназию, поступил на службу к своему деду, который занимался продажей леса. Однако в семейный бизнес Сидоров вникнуть так и не успел, потому что семья Сидоровых вскоре разорилась. Это был далеко не единичный случай для архангельского купечества того времени, тем более купечества средней руки, второй гильдии, поскольку оно просто-напросто не выдерживало конкуренцию с иностранными предпринимателями, которые в это время активно действовали в Белом море. Многие, в том числе и Михаил Сидоров, обвиняли архангельские губернские власти в сговоре с иностранными предпринимателями. И вследствие этого, под угрозой ареста за «подрыв престижа власти», как это тогда формулировалось, в 1845 году Михаил Сидоров бежал из Архангельска в Восточную Сибирь, которую в это время все больше охватывала золотая лихорадка.
Сидоров поселился в Красноярске. Он устроился домашним учителем в семье управляющего золотыми приисками, тоже выходца с Русского Севера и тоже купца Василия Николаевича Латкина. При поддержке Латкина Сидоров занялся изысканиями золота, и в этом деле он проявил завидное упорство. В течение пяти лет он безрезультатно исследовал Енисей и его притоки, а в 1850 году возглавляемая Сидоровым партия открыла крупное месторождение россыпного золота на Подкаменной Тунгуске. С этого времени и начинается стремительная карьера, стремительное восхождение Сидорова. За следующие десять лет он открыл несколько десятков золотых приисков, а также месторождение графита — оно сыграет особую роль в его судьбе и в истории его проектов. Сколотив достаточно серьезный капитал, Сидоров вместе с Латкиным решили вложить этот капитал в развитие так называемых северных промыслов и стали соучредителями Печорской компании. В уставе компании было написано, что «она создается для торговли печорским лесом за границу и вывоза в Кронштадт для нужд Адмиралтейства».
Изначально Сидоров рассчитывал использовать транспортные ресурсы, создаваемые Печорской компанией, не только для экспорта печорской лиственницы, но и для вывоза графита с Енисея. Для этого опять же существовало несколько вариантов. С первого взгляда казалось, что самый простой путь — это северные моря, но судоходство здесь не было развито, более того, мы помним, что в то время господствовало представление о том, что эти моря непроходимы для кораблей. Поэтому рассматривался другой вариант — проложить через Уральский хребет дорогу от Енисея до Печоры. Этим Сидоров и занялся — но, несмотря на все усилия Латкина и Сидорова, Печорская компания оказалась убыточной. Проблема заключалась вот в чем. Сидоров и Латкин исходили из того, что их главная задача — доставить товар в устье Печоры, откуда корабли уже достаточно легко смогут доставлять его в российские и европейские порты. Так оно и было: корабли приходили в устье Печоры и забирали товар. Но оказалось, что расходы на перевозку слишком высоки, и в итоге прибыль стали получать перевозчики, а не предприниматели, не Сидоров и Латкин. Проблема наших купцов заключалась в том, что у России в то время просто не было на Севере своего торгового флота. В середине XIX века все дальние морские перевозки были монополизированы английским флотом.
Летом 1865 года Сидоров объехал все побережье Белого моря с одной целью: он хотел найти поморские корабли и команды, которые можно было бы нанять для выполнения рейсов от Печоры до европейских портов. И Сидорову не удалось нанять ни одного корабля и ни одной команды. Также Сидоров рассчитывал привлечь к мореходному делу представителей коренных северных народов. Опираясь на свой енисейский опыт, он знал, что среди северных народов есть немало способных мореходов, прирожденных тружеников моря. Специально для них Сидоров открыл несколько мореходных классов в Красноярске, Березове и Тобольске. Однако эта инициатива не получила дальнейшего развития. Наконец, Сидоров назначил премию тому, кто первый совершит плавание из Европы в устье Оби или Енисея.
Все это были стимулирующие инициативы, но основные надежды Латкин и Сидоров возлагали на помощь со стороны государства. В 1860-е годы Сидоров переехал в Петербург; Латкин поселился там чуть раньше. В столице компаньоны развернули бурную деятельность с целью привлечь внимание общества, привлечь внимание деловых и, конечно, правительственных кругов к вопросам, как они говорили, «оживления Севера» — то есть к вопросам развития северных областей страны. Латкину и Сидорову требовались инвестиции, требовалась государственная поддержка, но, чтобы ее получить, им нужно было доказать, как они сами говорили, «богатство Севера» — то есть убедить своих собеседников в том, что есть смысл вкладывать средства в северную промышленность, в северный экспорт. С этой целью Сидоров организовал целый ряд так называемых северных экспозиций, на которых была представлена северная продукция: древесина, графит, дары моря. Эти экспозиции развертывались на всероссийских и международных выставках, в том числе на Парижской всемирной выставке 1867 года.
Важную роль в превращении Сидорова в общественного деятеля сыграл один из властителей дум своего времени — крупный российский издатель Михаил Никифорович Катков. Благодаря его личной поддержке в 1866 году в «Русском вестнике», то есть в одном из наиболее влиятельных тогдашних российских журналов, была опубликована статья Сидорова, которая называлась «Север России». О том, сколь важное значение выступлению Сидорова придавал Катков, свидетельствует тот факт, что на страницах «Русского вестника» статья Сидорова соседствовала с романом Достоевского «Преступление и наказание», который как раз публиковался в журнале.
Сидоров проявил себя, как бы мы сказали сейчас, талантливым лоббистом и пиарщиком. В частности, в своем петербургском доме он организовал клубные встречи, которые получили название «Северных вечеров». Это были очень антуражные мероприятия. Сидоров, помимо прочего, был коллекционером, и те самые «северные коллекции», которые он представлял в экспозиции на разных выставках, хранились у него дома. И когда к Сидорову приходили гости — ученые, путешественники, деловые люди, влиятельные чиновники, — они оказывались в окружении этих северных экспонатов, а угощали их различными северными яствами. Тем самым Сидоров пытался показать выгодность промышленного освоения Севера.
Кроме того, Сидоров активно использовал для продвижения своих идей такие новые по тем временам площадки, как предпринимательские научно-общественные ассоциации. К началу 1880-х годов Сидоров прочитал 102 доклада в Обществе для содействия русской промышленности и торговли, 65 докладов в Обществе для содействия русскому торговому мореходству, 15 докладов в Императорском Русском географическом обществе, восемь докладов в Императорском Вольном экономическом обществе — и этот перечень можно продолжить. Он постоянно выступал с публичными лекциями, где продвигал одну идею: необходимость освоения Севера, развития на Севере русского торгового судоходства и включения Севера в круг российских промышленных интересов.
Что же, собственно, предлагали «ревнители Севера» для развития отечественного арктического судоходства? Программа Латкина — Сидорова строилась на принципах английского Навигационного акта 1651 года Навигационный акт — закон, принятый по инициативе Оливера Кромвеля. Устанавливал ряд мер, призванных обеспечить преимущество английскому торговому флоту: товары из Азии, Африки и Америки могли ввозиться в Великобританию только на судах, принадлежавших британским подданным, экипаж которых состоял из британских подданных как минимум на ¾; товары из Европы могли доставляться только на английских кораблях или на кораблях, принадлежавших гражданам тех стран, где эти товары были произведены, и так далее. Был отменен в середине XIX века., того акта, который сделал Англию владычицей морей. То есть главный с точки зрения «ревнителей Севера» враг России, Англия, был для них, как это часто бывает, одновременно и главным образцом, примером для подражания. В своих речах Сидоров буквально пункт за пунктом повторял основные идеи Навигационного акта 1651 года, прямо ссылаясь на него как на образец. То есть он выступал за строгий государственный протекционизм, за развитие собственного кораблестроения и купеческого флота, поощрение отечественных мореплавателей «уступкою пошлин или выдачею премий». Все эти меры должны были снять «тяжелое иго торговой зависимости» не только с Северного края, но и со всей страны. И вот здесь надо сказать, что риторика Сидорова и Латкина была вообще достаточно жесткой, алармистской и даже конспирологической. Сидоров и его сторонники были убеждены в существовании международного заговора — или, как тогда говорили, интриги — с целью отторжения от России Северного края, то есть Белого Поморья. Сидоров считал себя патриотом и клеймил своих оппонентов, которые поддерживали принцип свободной торговли и, также выступая за освоение Севера, говорили, что необходимо привлекать иностранные капиталы и работать в тесном партнерстве с иностранными предпринимателями, с иностранными мореплавателями, которые уже имеют соответствующий опыт.
В целом программа Латкина и Сидорова была сколь грандиозна, столь и утопична. По сути, компаньоны хотели переиграть историю. По их замыслу Россия должна была повторить путь Англии, который та прошла с момента принятия Навигационного акта 1651 года. Но даже если бы в России второй половины XIX века был принят аналогичный документ, вряд ли он мог бы быть реализован с тем же успехом. Дело ведь заключается не только в самом Навигационном акте, но и в тех уникальных исторических условиях, которые остались в уже давно минувшем XVII веке. С другой стороны, Латкин и Сидоров были правы в своих оценках положения Северного края, потому что с экономической точки зрения он имел черты, которые до некоторой степени делали его похожим на колонию.
Как бы то ни было, к концу шестидесятых годов XIX века Обско-Печорская компания обанкротилась; в 1867 году умер Латкин. Сидоров тем не менее продолжил вкладываться в развитие арктического судоходства, но теперь уже в партнерстве с зарубежными предпринимателями и мореплавателями. Несомненно, это был разрыв с его собственной антииностранной позицией шестидесятых годов, но фактически практика подтвердила правоту оппонентов Сидорова. Действительно, освоение Арктики требовало тесного международного сотрудничества. А наибольший опыт в арктическом судоходстве и в северных промыслах в то время имели норвежцы, шведы и англичане.
Семидесятые годы XIX века — время настоящего бума северных морских промыслов, в том числе и в Белом, и в Баренцевом морях. В 1875 году шведский мореплаватель и полярный исследователь Нильс Адольф Эрик Норденшельд совершил успешное плаванье из Тромсе к устью Енисея на судне «Прёвен», на следующий год он прошел тем же маршрутом на пароходе «Имер», и наконец, в 1878–1879 годах Норденшельд осуществил первое сквозное плавание вдоль евразийского побережья Северного Ледовитого океана на пароходе «Вега». На пальму первенства в открытии Северо-Восточного прохода, наряду с Норденшельдом, также с полным правом претендовал английский полярный капитан Джозеф Виггинс. Виггинс в 1876 году на пароходе «Темза» благополучно прошел путь от Англии до устья Енисея. Сидоров активно участвовал в подготовке экспедиций Норденшельда и Виггинса. Он делился с ними необходимой информацией, организовывал их встречи в конечных точках их путешествия и, наконец, финансировал эти плавания.
При этом, если мы посмотрим переписку Сидорова с Виггинсом и Норденшельдом, там опять же постоянно всплывает енисейский графит. Сидоров просит, чтобы Норденшельд и Виггинс обратным грузом доставили в Европу графит с берегов Енисея и тем самым заложили основу для регулярных коммерческих рейсов. И в 1877 году приобретенная на средства Сидорова шхуна «Утренняя заря» под командованием Давыда Ивановича Шваненберга благополучно доставила партию графита из устья Енисея в Петербург.
Регулярной судоходной трассой, да и то с рядом оговорок, Северный морской путь стал только в советский период. Как предприниматель Сидоров потерпел крах: он растратил все свои средства на финансирование северных морских исследований, северных экспедиций, не получив от этого никакой прибыли, и умер в 1887 году в Германии, будучи несостоятельным должником.
Современники воспринимали Сидорова неоднозначно. Многим он казался экстравагантным золотопромышленником с довольно странными идеями, но для следующих поколений, и особенно для исследователей и освоителей Арктики, Сидоров был пророком, человеком, который предвосхитил регулярное арктическое судоходство и, в
Слово «первопроходцы» вызывает у нас четкие ассоциации: конец XVII века, бородатые казаки и купцы медленно и упорно продвигаются в Сибирь и на Север, по дороге покоряют местные племена, строят укрепления, налаживают сбор налогов и торговлю — и так далее. Картинка понятная, картинка знакомая, но первопроходцы были и позже, первопроходцы были и в конце XIX века. Правда, героя этой моей истории, наверное, правильно было бы назвать «первопроходцем поневоле».
Я расскажу о судьбе одного молодого человека, студента. Он был за антиправительственную деятельность сослан, как тогда выражались, «в места отдаленные», а именно в северо-восточную Якутию. Я мог бы рассказать о нескольких таких молодых людях, «первопроходцах поневоле», чья последующая судьба оказалась неожиданной и для властей, и, я думаю, для них самих: они стали известнейшими этнографами, исследователями Сибири и Севера. Таких имен много — я расскажу про одного: это Владимир Иохельсон.
Владимир Иохельсон родился в 1855 году в городе Вильна, ныне Вильнюс. Он довольно рано — ему было лет 20 — начал принимать участие в революционном движении. Вступил в нелегальную партию «Народная воля» и уже к концу
В 1881 году, чтобы избежать ареста, он уехал в Швейцарию, там работал в партийной типографии, преподавал в русской школе для детей эмигрантов и одновременно полтора года учился в Бернском университете, изучал общественные науки и экономику. Хотел закончить свое образование, но не закончил: через несколько лет — не знаю, по каким причинам, — решил вернуться в Россию, и едва только пересек границу, как тут же был арестован. Два года он провел в одиночном заключении в Петропавловской крепости, после чего был судим и отправлен в ссылку на десять лет в восточную Якутию.
В этих далеких сибирских краях это было очень интересное время. К этому моменту уже существовало Восточно-Сибирское отделение Русского географического общества. И члены Географического общества занимались исследованиями Севера, исследованиями Сибири. Но проблема всех сибирских отделов общества всегда была в недостатке образованных людей. А тут вдруг такое удивительное везение: полная Якутия грамотных, образованных ссыльных, в основном студентов, но некоторые даже и с законченным высшим образованием.
Биографии этих молодых людей удивительно похожи: русские, польские, еврейские юноши, студенты самых разных университетов — Петербургского, Харьковского, Московского, Варшавского, Берлинского. Большинство из них родились между 1855 и 1865 годом, то есть в эпоху Великих реформ и великих надежд.
Все эти молодые люди в студенческие годы включились в политические протесты: ходили на митинги, их разгоняли, хватали, высылали, выгоняли из университетов — они шли в подпольную революционную работу. Рано или поздно все, конечно, были арестованы и высланы в Сибирь. Обычный срок в это время — десять лет. В Сибири некоторые из них погибли, некоторые спились, а некоторые увлеклись наблюдением за жизнью и культурой местного населения, стали изучать местные языки, собирать фольклор, составлять словари. По окончании срока ссылки они вернулись в европейскую часть страны, многие опубликовали свои материалы, некоторые стали известны и в том или ином качестве продолжили научную работу. Такова судьба моего сегодняшнего героя Владимира Иохельсона.
Конечно, все эти ссыльные переписывались друг с другом, многие были друг с другом знакомы. Ключевой фигурой был, наверное, самый старший из них, Дмитрий Александрович Клеменц. Тоже типичная биография: он учился в Казанском университете, потом в Петербургском, был арестован за сотрудничество с революционными организациями, приговорен к ссылке, а по окончании срока ссылки решил остаться в Сибири и фактически стал руководить местным отделом Географического общества. Потом он переехал в Петербург, стал хранителем Российского этнографического музея, но сейчас речь не о нем.
Какое это все имеет отношение к нашему сюжету? Вот какое. В начале
Участником этой экспедиции стал и Владимир Иохельсон. Он познакомился с Дмитрием Клеменцем еще в Вильно, и они несколько лет сотрудничали в революционных организациях. Я процитирую одну фразу из воспоминаний Иохельсона:
«Клеменц сыграл значительную роль в моей жизни. В 1875 году он повлиял на направление моей революционной деятельности, а через 20 лет, в 1894 году, когда Клеменц уже был правителем дел Восточно-Сибирского отдела Географического общества в Иркутске, а я находился еще в качестве ссыльного в глуши якутских улусов, он привлек меня к участию в Якутской экспедиции на средства Сибирякова и этим открыл мне научную карьеру».
Это очень любопытное замечание — что участие в экспедиции этого, как мы помним, недоучившегося студента открыло ему научную карьеру.
Иохельсону достался Якутский улус и верхнеколымская часть округа. Население там было смешанное: в основном якуты, а также русские, эвены, чукчи, юкагиры. В январе 1896 года Иохельсон послал в Иркутск большое письмо, по сути отчет о полутора годах его работы; из этого письма мы знаем, что он четыре месяца кочевал с юкагирами, а с сентября до декабря 1895 года жил в юкагирском зимнем поселке на реке Нелемной.
Почему я считаю, что имя Иохельсона заслуживает быть среди тех, кого мы называем первопроходцами, пускай и поневоле. Потому что про восточную Якутию тогда было известно очень мало, а про юкагиров — практически ничего. По сути дела, Иохельсон был первым, кто детально описал этот интереснейший народ: его быт, культуру, верования, представления о мире, его социальную организацию. Кроме того, он детально описал (хотя в данном случае и не первым) одно очень любопытное явление. В своем письме-отчете он назвал его «символические письмена юкагиров на бересте для любовной переписки» и пояснил: «Фигуры изображают девушек и парней; связующие их штрихи и черточки — их отношения…» Про эти письмена можно было бы прочитать отдельную лекцию, но сейчас я не буду на этом останавливаться.
Сибиряковская экспедиция была очень успешной: она фактически открыла Якутию для внешнего мира. На базе ее материалов были изданы многочисленные труды по географии, демографии, экономике, этнографии, языкам и культурам всех населявших Якутию народов. Материалы этой экспедиции до сих пор составляют основу наших знаний об этом крае.
В 1897 году истекли десять лет ссылки Иохельсона. К этому времени, благодаря Сибиряковской экспедиции, он стал уже довольно известным — был членом Географического общества и получил за свои публикации по юкагирам серебряную и две золотые медали.
По возвращении из ссылки он уехал в Швейцарию, хотел закончить образование. Но не
Про Джесуповскую экспедицию написано очень много. Придумал ее Франц Боас, основатель культурной антропологии. Задачей экспедиции было описать северное побережье Тихого океана с обеих сторон, то есть с российской стороны от Берингова пролива до Сахалина и с американской стороны — от Берингова пролива до провинции Британская Колумбия. Финансировал эту экспедицию из собственных средств президент Американского музея естественной истории, миллионер Моррис Джесуп (отсюда и название — Джесуповская экспедиция). Боас написал Иохельсону, пригласил его участвовать; Иохельсон посоветовал привлечь своего друга, тоже бывшего ссыльного, Владимира Богораза. Кончилось все это тем, что оба они вместе с женами поехали обратно в те края, где за пару лет до этого отбывали ссылку, — на северо-восток Якутии, на Чукотку и на север Камчатки.
Иохельсон работал в поселке Гижига на побережье Охотского моря, потом в Верхнеколымске; собирал материалы о юкагирах и о новых для него камчатских коряках. Надо сказать, что результаты Джесуповской экспедиции намного превзошли всё, что в те времена кому бы то ни было удавалось организовать: одних монографий, опубликованных по ее результатам, было больше двухсот. Это громадная сокровищница знаний об этом регионе, которой мы пользуемся до сих пор.
Иохельсон вернулся обратно, провел несколько лет в Нью-Йорке, готовил свои материалы к печати, потом жил в Цюрихе и Лондоне. После революции 1905 года он вернулся в Петербург и получил место младшего этнографа в знаменитом этнографическом музее — в Кунсткамере.
Спустя пять лет он поехал в еще одну экспедицию Географического общества, экспедицию Рябушинского — был такой миллионер в Москве. На этот раз Иохельсон отправился на Алеутские острова, занимался исследованиями этнографии и языка алеутов. Вернулся в Россию в 1912 году, купил в пригороде Петербурга небольшой домик…
Но проблема была в том, что должность младшего этнографа, во-первых, не приносила ему никаких денег, а во-вторых, была для него довольно унизительна: он был уже очень известным человеком с большим количеством публикаций, было ему 57 лет. Поэтому неудивительно, что он стал искать другие варианты. И благодаря Францу Боасу нашел место в Американском музее естественной истории в Нью-Йорке с зарплатой, которая позволяла ему и его жене там жить. За это он обязался обработать и опубликовать все материалы Джесуповской экспедиции, а также подготовить к изданию свои алеутские материалы.
Тут есть один забавный сюжет, про который я хочу мельком упомянуть.
Сегодня нам хорошо известна сравнительная ценность обеих коллекций. «Более важное» — эскимосские материалы Богораза — в 1949 году было издано его учениками небольшой книжкой примерно в 150 страниц. А «мелочи» — алеутские тексты Иохельсона — были опубликованы в 1990 году
Дальнейшая жизнь Иохельсона складывалась довольно трудно. В 1922 году он окончательно уехал из Советской России, поселился в Нью-Йорке, жил там на мизерную зарплату от Музея естественной истории, готовил свои вывезенные из России материалы к изданию. Значительная часть его рукописей и экспедиционных заметок до сих пор хранится в архиве музея в Нью-Йорке. В одном из писем в Петербург Иохельсон писал, что живется ему трудно, но, добавлял он, «я часто нахожу удовлетворение в научно-умственной работе, а печатание моих работ доставляет действительное утешение». Вот это отношение к жизни настоящего ученого.
Но Нью-Йорк — дорогой город, ему и его жене, которая все это время жила вместе с ним и в Петербурге, и в Нью-Йорке, и в Лондоне, не хватало денег, и в конце 1929 года они переехали во Францию, в Ниццу, где в то время жизнь была существенно дешевле. Иохельсону уже в это время было 74 года. Он продолжал работать над подготовкой своих материалов к изданию, получая от Боаса из Америки время от времени небольшие «гранты», на то они и жили. В 1933 году Иохельсоны вернулись в Нью-Йорк, где он скончался в 1937 году в возрасте 82 лет.
Что он оставил нам, этот интересный человек? Материалы по культуре и языкам трех коренных народов Севера — юкагиров, коряков и алеутов, собранные в трех долгих и трудных экспедициях, каждая из которых длилась от двух до трех лет. Это три огромных тома, два из них, юкагирский и корякский, — форматом А3 и толщиной сантиметров 15. Юкагирский том в 2005 году был переведен на русский, второй существует только
Интересная жизнь, правда? Студент, которого возмущала виденная им вокруг несправедливость и который ушел в революционеры, изготавливал динамит для террористических актов; арестант и политический ссыльный, пробывший в ссылке в северо-восточной Якутии 10 лет и там увлекшийся этнографией; участник трех самых знаменитых научных экспедиций конца XIX — начала XX века; эмигрант, автор фундаментальных сочинений по культуре и языкам северных народов… И все это на фоне очень непростого времени — эпохи трех русских революций, Первой мировой войны, Гражданской войны в России.
Наверное, я могу сказать, что этнографом и первопроходцем Владимир Иохельсон стал отчасти под давлением обстоятельств, но этими обстоятельствами он сумел воспользоваться так, что и ему интересно было жить, и нам, потомкам, исключительно интересно читать его сочинения и вспоминать его биографию.
Оставьте ваш e-mail, чтобы получать наши новости