Расшифровка Артур Конан Дойл. «Приключения Шерлока Холмса»

Каким методом на самом деле пользовался Шерлок Холмс

Автор Михаил Велижев

Шерлок Холмс — родной для нас всех, жителей России, человек. Он даже говорил по-русски! Он даже часть своей жизни прожил в России. Никто об этом не знает, и сэр Артур Конан Дойл об этом также не знал. Но его русские последователи довольно быстро описали в начале ХХ века, как это проис­хо­дило. Оказалось, что есть два года в жизни Шерлока Холмса, которые Конан Дойл не описал. Мы не знаем, где находился в этот момент Холмс, — или знаем приблизительно. И это два года, которые разделяют, с одной стороны, знаме­нитую баталию, сражение с Мориарти у Рейхенбахского водопада, а с другой стороны — триумфальное возвращение Холмса в Лондон.

Где же он был? Вот вопрос, который всех волнует. Оказывается, Холмс путеше­ствовал по Российской империи. Как он овладел русским языком, неизвестно, но овладел. И он раскрывал дела в России и достиг невероятных успехов и изве­ст­ности. Об этом, в частности, говорилось в повести малоизвест­ного русского литератора Михайловича, которая называлась «Три изумруда графини В.-Д.».

Таким образом, еще в конце XIX — на­чале ХХ века Холмс стал невероятно попу­лярен. В ХХ веке его популярность росла — и, конечно же, она выросла благо­даря удачным экранизациям. Известно, что лучший Шерлок Холмс — это советский Шерлок Холмс в испол­не­нии Василия Ливанова, а лучший Уотсон — советский Уотсон, Виталий Соломин. И фильм действительно удачный, и снят с иронией (что этот фильм только украсило).

Современность знает еще одну чрезвычайно успешную кинопоста­новку «Шерлока Холмса». Это фильм со знаменитым актером Камбербэтчем в роли Холмса. И что существенно — этот современный Шерлок Холмс по-прежнему успешно разгадывает, казалось бы, невероятные загадки и ребусы, которые очень трудно, вообще невозможно дешифровать. А с другой стороны, он действует в современном мире с ультрасовремен­ными технологиями; в мире, в котором расстояний больше нет, — он перено­сится за долю секунды из одной части земного шара в другую. И да, этот Шерлок Холмс действительно впечатляет.

Чем нас так восхищает Шерлок Холмс

Вернемся собственно к Конан Дойлу и к той литературной конструкции, кото­рую он придумал больше 100 лет назад. Что именно нас восхищает и продол­жает восхищать в этом литера­турном герое, который, кажется, действительно существует в реальности?

Здесь понятно: есть банальные вещи. С одной стороны, это шарм Холмса, его элегантность, смелость, решительность, ирония — его способность высмеивать оппонентов. Знания, которые зачастую нас удивляют и поражают. Но, разу­меется, самое главное и примечатель­ное — как он молниеносно, за несколько секунд рассказывает о другом человеке то, чего, казалось бы, никто знать не может по определению.

Прежде всего я имею в виду знамени­тый эпизод с часами, когда Холмс просит у Уотсона часы, долго смотрит на циферблат (на самом деле не так уж и долго: несколько секунд) и рассказывает историю несчастного брата Уотсона. Это текст, который называется «Суть дедуктивного метода Холмса», к которому мы еще вернемся. Это самое главное объяснение того, каким образом Холмс приходит к собственным выводам. Вот что рассказывает Холмс удивленному, пораженному Уотсону, который не верит в то, что Холмс это все узнал, посмотрев на циферблат, и думает, что Холмс, конечно, его обманывает, смеется над ним и знал заранее каким-то непонятным образом о судьбе брата%

«Ваш брат был человек очень беспоря­дочный, легкомысленный и неаккурат­ный. Он унаследовал приличное состояние, перед ним было будущее, но он все промотал, жил в бедности, хотя порой ему и улы­балась фортуна. В конце концов он спился и умер».

Уотсон недоумевает. Он не понимает, что происходит, и с подозрением спрашивает Холмса: откуда он все это знает? И Холмс говорит: нет-нет, это вам сейчас кажется, что я сделал какую-то необъяснимую вещь. На самом деле все довольно просто. Сейчас, говорит Холмс, я вам, Уотсон, объясню, каким образом я пришел к этому выводу! Вот одно из рассуждений Холмса:

«…взгляните на нижнюю крышку, в которой отверстие для ключа. Смотрите, сколько царапин, — это следы ключа, которым не сразу попадают в отверстие. У человека непьющего таких царапин на часах не бывает. У пьяниц они есть всегда. Ваш брат заводил часы поздно вечером, и вон сколько отметин оставила его нетвердая рука! Что же во всем этом чудесного и таинственного?»

Действительно: что же? Сам Холмс дает ответ на этот вопрос. Речь идет о дедукции, то есть о точном, безоши­бочном методе умозаключений, который гарантирует Холмсу стопро­цент­ный результат. Или почти стопро­центный. Мы знаем, что Холмс не ошибается. За редким исключением. Есть рассказ с участием Ирен Адлер, в котором из-за внезапно вспыхнувшей страсти, если вообще такой термин к Холмсу применим, Холмс совершил несколько логических ошибок, которые не позволили ему довести дело до конца. Или, конечно, мы можем подозревать Уотсона в том, что он не рассказывает нам о неудачах Холмса… И весьма вероятно, что какие-то случаи из практики Холмса могли остаться за преде­лами повествования.

Так или иначе, Холмс безошибочно определяет преступника, прошлое человека, то, что человек делал сегодня утром или вчера вечером, — и это и есть магические способности, которые нас чаруют, привязывают к этому персонажу и заставляют невероятно ему сочувствовать в самых разных делах.

Как работает дедуктивный метод

Вот здесь-то как раз, по-видимому, и нужно разобраться в механике умозаключений Холмса. Чтобы понять, действительно ли он знает — или же он все-таки угадывает. Хотя и блиста­тельно — но все-таки угадывает? Нам нужно разобраться прежде всего с тем, что такое дедукция. Тот самый дедуктивный метод, который Холмс называет своим главным инструментом.

Дедукция — это строгий метод умозаключения, который исходит из общего, идет к частному (сейчас я покажу, как это происходит) и гаран­тирует стопроцентный результат, стопроцентное попадание. Одним из самых важных теоретиков дедукции и вообще логического умозаключения в конце XIX века был философ Пирс, который ввел чрезвы­чайно простой и убедительный способ рассказать о довольно сложных логических построениях. Он исполь­зовал пример с фасолинами.

Представим себе, что у нас есть мешочек с белыми фасолинами. Мы абсолютно уверены, что в мешочке никаких других фасолин, кроме белых, нет. Мы знаем, что перед нами лежат фасолины из этого мешочка. Мы видим, как они оказываются перед нами. Какой стопроцентный вывод о цвете этих фасолин мы можем сделать? Разумеется, что они белые. Дедукция именно таким образом и работает.

Мы обладаем абсолютно достоверным знанием обо всех фасолинах, которые находятся в мешочке, мы знаем, что они белые. И как только мы любую фасолину извлекаем из этого мешочка, мы твердо про нее можем сказать, что она будет белого цвета. Ошибиться практически невозможно. Именно это и является дедукцией, дедуктивным следствием из правила, которое в данном случае говорит нам о том, что все фасолины из этого мешочка — белые.

По идее, Холмс так и должен всякий раз действовать. Мы сейчас увидим, так ли это на самом деле и действует ли он таким образом. Но важно сначала сказать, чему противостоит дедукция, что не является таким строгим методом и что является методом, наоборот, произвольным.

Что такое индукция

Обратимся к типу умозаключений, который называется «индукция». Если де­дук­ция идет от общего к частному и за счет этого строит стопроцентно пра­виль­ное предположение (в данном случае — о цвете фасолин), то индукция действует обратным образом. На осно­ва­нии частного делается вывод об общем.

Продолжим пример Пирса с фасолина­ми. Представим себе, что перед нами фасолины, которые взяты из данного конкретного мешочка. Мы видим, что эти фасолины белые. Человек, который следует индуктивному методу, сделает вывод, что все фасолины из этого мешочка — белые.

В чем главная проблема такого рода рассуждений? Мы не проверяли в начале все фасолины. Мы не знаем, какие в мешочке фасолины, а делаем вывод на основании частного случая. Как вы понимаете, это совершенно не так. Легко себе представить, что в мешочке есть еще, скажем, и коричне­вые фасолины. И тогда индуктивный метод ни к чему не ведет.

Есть еще один пример, известный всем, кто хоть когда-нибудь бывал на пруду, где плавают лебеди. Зачастую мы наблю­даем только белых лебедей. На этом основании человек, который следует индуктивному методу, сделает вывод о том, что все лебеди в мире являются белыми. Между тем это неправда, поскольку достоверно известно, что существуют лебеди черные. И мы можем легко представить себе ситуацию, в которой лебеди в Москве (или в России) являются белыми. В России не живут черные лебеди. Но между тем где-то (может быть, в Новой Зеландии) черные лебеди есть.

Пока мы не изучим всех лебедей вместе, мы строгое дедуктивное выска­зыва­ние, утверждение, не построим. Именно поэтому так существенно для дедук­ции и менее существенно (совсем несущественно!) для индукции первона­чальное знание всех фактов, всех характеристик данного рода явлений. В нашем случае это были белые фасолины из мешочка.

Как Холмс понял, что Ватсон служил в Афганистане

Каким же образом к своим умозаклю­чениям приходит Шерлок Холмс? Оче­видно, что индукцию он не использует. Я не проверял все тексты о Шерлоке Холмсе — может быть, где-то индук­тив­ное умозаключение встречается, но в целом это не индуктивные высказывания. Он идет от общего к частному, а не от частного к общему. И очень важно, что сам Холмс в одном из фрагмен­тов говорит Уотсону (кото­рый все время находится в недоумении, как же Холмсу удается знать все обо всех) довольно красноречивую фразу, которую я прошу запомнить, потому что потом окажется, что дело обстоит не совсем так. Холмс говорит: «Я никогда не гадаю. Очень дурная привычка: действует гибельно на способность логически мыслить». Да, речь идет о гадании. Гадать — плохо. Это не тот способ раскрытия преступлений и загадок, который использует Холмс, и вообще он считает гадание — мы можем, наверное, сказать «индуктивное гадание» — порочным инструментом логического рассуждения.

При этом, когда мы начинаем смотреть, как рассуждает Холмс, мы внезапно обнаруживаем, что и точных дедуктив­ных высказываний в его рассуждениях довольно мало. Высказываний точных, твердых, основанных на стопроцентной уверенности, которая базируется, в свою очередь, на достоверном знании о всех явлениях.

Для того чтобы проверить, в какой мере перед нами гадание или жесткая, твер­дая, логически выверенная дедукция, предлагаю разобрать эпизод, описан­ный в знаменитой повести «Этюд в багровых тонах», где Холмс и Уотсон знакомятся. Позволю себе процитиро­вать, а потом шаг за шагом разберу умозаключения, которые делает Холмс.

«Здравствуйте! — приветливо сказал Холмс, пожимая мне руку с силой, которую я никак не мог в нем заподоз­рить. — Я вижу, вы жили в Афганиста­не». И действи­тельно, читатель к этому моменту уже знает, что Уотсон служил ассистентом хирурга в 5-м Нортумбер­лендском стрелковом полку, в составе которого принял участие во Второй англо-афганской войне. Участвовал в сражении при Майванде, был ранен, потом болел тифом, еле выжил и, нако­нец, был отправлен в Англию, потому что военная карьера для него была уже закрыта.

Что это за исторические события? Это будет для нас важно. Это Вторая англо-афганская война, которая длилась с 1878 по 1880 год и во время которой Британия стремилась утвердить свое колониальное господство над Афга­нистаном. Война проходила с перемен­ным успехом: побеждали то афганцы, то британцы. Битва, о которой упоми­нает Конан Дойл, произошла 27 июля 1880 года близ села под названием Майванд. В ней участвовал Уотсон, и там британцы потерпели поражение. В итоге англичане договорились с эмиром Абдур-Рахманом, одним из представителей власти в Афгани­стане, после чего покинули страну. Мы знаем, что еще до окончания войны страну покинул и сам Уотсон.

Возвращаемся к эпизоду со знаком­ством. Уотсон недоумевает: откуда Холмс знает, что он был в Афганистане? И Холмс начинает ему объяснять:

«Ход моих мыслей был таков: „Этот человек по типу — врач, но выправ­ка у него военная. Значит, военный врач. Он только что приехал из тропиков — лицо у него смуглое, но это не природ­ный оттенок его кожи, так как запястья у него гораздо белее. Лицо изможден­ное — очевидно, немало натерпелся и перенес болезнь. Был ранен в левую руку — держит ее неподвижно и немнож­ко неестест­венно. Где же под тропиками военный врач-англичанин мог натер­петься лишений и получить рану? Конечно же, в Афганистане“. Весь ход мыслей не занял и секунды».

Опять магическим образом Холмс разгадывает сложную загадку. Эффект тем сильнее, что Конан Дойл уже выдал читателям часть информации об Уотсоне. И когда читатели — мы с вами — обращаемся к этому фрагменту, мы немед­ленно опознаем Уотсона в этом описании. И магия Холмса усиливается.

Но давайте посмотрим на это рассужде­ние внимательнее. Перед нами на са­мом деле не одно рассуждение, а целая логическая цепочка. Первый фрагмент. Врачи с военной выправкой должны быть военными врачами. Иначе говоря, не существует врача с военной выправкой, который бы не служил в армии. Предположим, это так — хотя на самом деле само по себе это правило, веро­ятно, не является правилом. Можно себе представить ситуацию, в которой на войне оказывается гражданский врач. Но, предположим, мы уверены в том, что Холмс знает наверняка. И тогда перед нами будет следующая логическая конструкция: все врачи, имеющие военную выправку, — воен­ные врачи. Перед нами врач с военной выправкой. Следовательно, перед нами военный врач.

Со всеми оговорками, которые мы сде­лали, очевидно, что перед нами пример чистой дедукции. Как и в случае с фасолинами, когда мы посмотрели на все фасолины и удостоверились, что все они белые, так и здесь: мы уверены, что не может быть никакого другого врача, кроме врача с военной выправкой. Поэтому умозаключение оказывается точным. Холмс на сто процентов может утверждать, что Уотсон является военным врачом.

Идем дальше. Всякий человек с силь­ным загаром может приехать только из тропиков или из зоны, близкой к ним. И это тоже справедливо — с неко­торыми оговорками о том, что сильный загар или смуглый цвет кожи могут свидетельствовать о пребывании в другой климатической зоне, где солнце тоже очень сильное. Но предпо­ложим, что такой эффект — такой и только такой! — дают только тропики или зоны, которые находятся близко к тропикам. Таким образом, перед нами вновь дедуктивное высказывание.

Но вот затем в этом механизме что-то ломается. Всякий человек, перенесший болезнь и натерпевшийся в жизни, обладает изможденным лицом. Вот это высказывание не является, на мой взгляд, чисто дедуктивным. То есть не явля­ется стопроцентно верным. Для того чтобы оно было на сто процентов верным, оно должно звучать следую­щим образом: «У каждого, кто перенес болезнь и страдал, изможденное лицо. Перед нами человек, в прошлом болевший и страдавший, — следова­тель­но, перед нами человек с измо­жден­ным лицом». Однако всякому, кто посмотрит на соответствующий фрагмент из Конан Дойла, легко заметить, что Холмс рассуждает не так. Холмс, наоборот, приходит к выводу о том, что человек болел и страдал в прошлом. Он совер­шает некоторое насилие над дедуктивной схемой. К этому примеру я еще вернусь.

Сбой логики происходит, на мой взгляд, и при следующем рассуждении. Если человек ранен в левую руку, то она либо неподвижна, либо находится в неестест­венном состоянии. На правду это не похоже. Мы можем представить себе человека, который получил травму при каких-то других обстоятельствах. Это не чистая дедукция, здесь само правило является как минимум неочевид­ным.

Венец рассуждений Холмса, в котором он сводит воедино все предыдущие. Тропики, военный врач, ранение и лишения. Все это указывает на англо-афганскую войну. Чтобы сделать такой вывод, в случае дедуктивного умоза­клю­­чения (то есть умозаклю­чения, которое базируется на стопроцентном знании всех фактов) необходимо твердо знать, что Англия в 1880 году воевала в Афганистане и только в Афгани­стане — в тропиках или в климати­ческих зонах, близких к тропикам.

Однако беглый просмотр сведений о странах, в которых воевала британская армия, известная в XIX веке своей боеспособностью, покажет нам, что Холмс неправ! Была еще одна война — и, значит, это не дедуктивное высказывание. В 1878–1879 годах Британия вела боевые действия против зулусов в Южной Африке, а Южная Африка находится в климатическом поясе, который довольно близок к тропикам. Теоретически Уотсон мог быть и в Южной Африке.

Таким образом, мы видим, что проблема существует на уровне правила — и, более того, эта проблема выдает нам не дедуктивное высказывание, а какое-то другое (сейчас мы перейдем к этому).

Сценаристы современного сериала с Камбербэтчем ловко обошли это препят­ствие. Вспомним знаменитую сцену в морге (тоже, надо сказать, довольно впечатляющую): знакомство происходит в тот момент, когда Шерлок Холмс осматривает трупы. Он видит Уотсона и спрашивает: «Афганистан или Ирак?» Уотсон отвечает ему: «Афганистан», — и дальше Холмс запускает вот этот утонченный точный механизм разгадывания.

Создатели сериала показывают: для того чтобы построить четкое дедуктивное высказывание, Холмсу нужно знать, в Афганистане или в Ираке воевал Уотсон. Таким же образом, как Конан Дойлу, по-видимому, необходимо было, чтобы Холмс спрашивал Уотсона, где он воевал — в Афганистане или в Южной Африке. Этого не происходит, но мы, разумеется, совершенно заворожены, очарованы всесилием Холмса, его интеллектуальной мощью, способностью разгадать, казалось бы, совершенно неожиданные загадки и рассказать Уотсону о его прошлом. И Уотсон открывает рот, смотрит на все это и говорит: «Как вы догадались?» Холмс объясняет удивленному Уотсону, что все это довольно просто, — и из его объяснений становится понятно, что мы имеем дело не с чисто дедуктив­ными высказываниями, не с индуктив­ными, а с какими-то еще. Как же рассуждает Холмс? Подавляющее число его заключений подпадают под третью категорию логического утверждения, которое называется словом «абдукция». Что такое абдукция? Продолжим пример Пирса про фасолины.

Как работает абдукция

Очень важно знать, что абдукция тоже исходит из правила, и в этом смысле она имеет вид достоверности. Абдук­тив­ным высказываниям мы склонны доверять. Правило, которое мы форму­ли­ровали раньше, звучит следующим образом: «Все фасолины из этого мешочка — белые». Давайте еще раз представим себе мешочек: мы загля­нули вовнутрь, посмотрели и устано­вили, что все фасолины — белые.

Эти фасолины — белые. Эти фасолины, делаем мы вывод, взяты из этого мешочка. Такое умозаключение (еще раз повторю, это важно) отталкивается от правила, и в этом смысле мы склон­ны ему доверять. Однако по сути перед нами способ угадывания. Мы видим белые фасолины, мы видим мешочек, твердо знаем, что внутри белые фасолины, и мы выдвигаем гипотезу, строим догадку о том, что эти фасолины попали на стол из этого самого мешочка. Вероятность того, что так дело и обстоит, довольно велика. Однако, как вы понимаете, все гораздо хитрее. Представим, что человек, который стоит рядом с нами, прячет за спиной еще один такой же мешочек с белыми фасолинами. И фасолины могут быть взяты из второго мешочка, а не из первого.

Иначе говоря, для того чтобы построить дедуктивное высказывание, нам нужно исследовать все мешочки и быть абсолютно уверенными, что никаких других мешочков, кроме этого, у нас нет. Однако этого не происходит. Поэтому мы и выдвигаем гипотезу и затем проверяем ее. Строго говоря, так Холмс и действует. Он бесконечно выдвигает гипотезы: об Уотсоне, о других пер­сонажах, о часах, о предме­тах, о ситуациях, о спичках, — о чем угодно. Он выдвигает гипотезы, которые затем подлежат проверке. И проверка в подавляющем большин­стве случаев говорит нам о том, что да, Холмс прав!

В чем рассуждения Холмса не так уж точны

Для того чтобы увидеть, как это работает в рассказах о Шерлоке Холмсе, давайте вернемся к одному из приме­ров, который мы уже разбирали. У каждого, кто перенес болезнь и страдал, изможденное лицо. Я думаю, вот это как раз сомнению совершенно не подлежит. Действительно, если мы болеем или если мы глубоко страдаем, очень часто, практически всегда на нашем лице остаются следы страданий и переживаний. Еще раз: у каждого, кто перенес болезнь и страдал, изможденное лицо. Перед нами человек с изможденным лицом, в данном случае сам Уотсон. Перед нами человек, в прошлом болевший и страдавший.

Что не так с этим рассуждением? Мы знаем из повествования, что на самом деле все так. Уотсон действительно болел, страдал: тиф, ранение, — и Холмс прав. Но между тем изможденное лицо очень часто является следствием тяжелого труда. Пример, который видит Холмс, изможденное лицо Уотсона, на самом деле может отсылать к другому правилу: «У каждого, кто тяжело трудился, изможденное лицо». И тогда вся картинка, которую столь ловко рисует Холмс, может быть совершенно иной.

Логика в абдуктивном высказывании сильно ослаблена. На самом деле Холмс выдвигает гипотезы, которые могут оказаться правильными, но могут оказаться и неправильными. Другое дело, что зачастую догадки Холмса обоснованны. То есть мы имеем дело, если угодно, с хорошей абдукцией. Его гипотезы лучше всего объясняют нам ту совокупность фактов, которую рассказчик (или автор, сам Конан Дойл) предоставляет в распоряжение читателя.

Холмс лучше всех остальных объясняет, что на самом деле происходило с героями. Вспомним смешные и трогательные диалоги Лестрейда и Холмса. Лестрейд — представитель Скотленд-Ярда, он полицейский и должен выдви­гать какие-то гипотезы, и он считает себя довольно основатель­ным человеком и логиком. Он постоян­но говорит: нет-нет, вот здесь на самом деле причина того, что мы видим, в том, что… И Холмс за долю секунды с помощью совер­шенно другого логического высказывания опровергает неуклюжее рассуждение Лестрейда.

Другое дело, что мы все равно имеем дело с абдукцией, то есть с умозаклю­чением, в котором логические связи ослаблены, в котором наблюдаемый случай может отсылать сразу к несколь­ким правилам. Холмс (такой вывод мы можем сделать на этом основании) при всей своей интеллектуальной оснащенности гадает. И угадывает. Перед нами — хорошая абдукция.

Почему Холмс всегда попадает в цель, когда гадает

Холмс часто упрекает Уотсона, который описывает их приключения, в том, что рассказы слишком уж художественны. Что Уотсон не передает всей красоты рассуждений Холмса. Что он недоста­точ­но научен. Что метод Холмса (а мы знаем, что Холмс публикуется в серьезных научных журналах) недостаточно освещен в тех бойких рассказах, которые Конан Дойл приписывает Уотсону. Между тем рассказ, который мы разбирали ранее, показывает, что Холмс действительно не работает с четкой математической логикой; на самом деле никакой дедуктивной точности в его рассуждениях нет.

Мы забываем о том, что имеем дело с литературным текстом. А литератур­ный текст устроен по определенному принципу: автор заставляет читателя пове­рить в собственный вымысел. Именно этим вымыслом и является дедуктивный метод Шерлока Холмса! Холмс никогда не ошибается, потому что Артур Конан Дойл так хочет. А вовсе не потому, что он использует твердый логический дедуктивный метод.

Чем метод Шерлока Холмса похож на метод историков

Разумеется, это не отменяет того факта, что дедукция, индукция и абдукция — вполне реальные логические построе­ния. И самое интересное в этой ситуа­ции (и сложное, и, пожалуй, краси­вое) — что вымысел, о котором мы только что говорили, натолкнул вполне серьезных ученых на развитие собственного науч­ного метода. В 1983 году в печать вышел сборник статей «Знак трех», по анало­гии со «Знаком четырех» Конан Дойла, в котором известные, в том числе русскому читателю, европейские ученые, и не только европейские, подробно рассуждали о том, каким образом строятся рассуждения Холмса. Это был сбор­ник, в котором принимали участие известные интеллектуалы-исследователи Умберто Эко и Карло Гинзбург. Так вот, оказалось, что абдук­тив­ный метод Холмса (или Конан Дойла, как угодно) обладает странной и на пер­вый взгляд совершенно неочевидной связью с тем, как рабо­тают историки. Как раз эту точку зрения защищал Карло Гинзбург в своей знаме­нитой «Уликовой парадигме» («уликовой» — от слова «улика», как в детективе).

Здесь важно, что работа историка уподоблена Гинзбургом работе детектива. Подобно детективу, историк очень многого не знает о прошлом. Прошлое представляет собой определенный набор сведений, которые известны из источников, но также и набор темных пятен, о которых источники говорят косвенно, о которых у нас нет достоверных сведений. И абдуктивный меха­низм, который использует Холмс, оказывается очень удобен и довольно адекватен при разговоре о том, что делают историки. Историк выдвигает гипотезы — которые затем, разумеется, основательно проверяет.

Естественно, историк не может стопроцентно проверить все свои гипотезы. Но эта гипотетичность, это стремление к догадке, эта уверенность в том, что в науках о человеке истина достигается не математическим образом, а именно через догадку, через смелое рассуждение, через прозрение, как раз и связывает детектива и исто­рика. Связывает тех, кто сейчас занимается наукой, и Шерлока Холмса. И в этом смысле Шерлок Холмс, может быть, не такой уж и литера­турный персонаж. Может быть, где-нибудь есть люди науки, которые действуют таким же образом. И это интересно было бы проверить и на это посмотреть.

В дальнейшем Гинзбург будет сравни­вать работу историка с тем, как дей­ству­ет судья. Однако это будет уже совсем другой сюжет.

P. S.

Если говорить о рассказах или повестях о Шерлоке Холмсе, которые произвели на меня самое большое впечатление, то один текст будет стоять намного выше всех остальных. Это «Собака Баскервилей». Прежде всего потому, что Холмс на протяжении большей части повествования (как нам, читате­лям, кажется) наконец имеет дело с потусторонним миром. Я страшно люблю готические романы и вообще мистическую литературу и, когда впервые читал «Собаку Баскервилей», думал: «Наконец-то Холмс сразится с настоящим противником, с которым все его логические штучки не действуют».

Потом дело оказалось совсем другим, и, конечно, эта собака — увы, не какой-то потусторонний адский пес, который пожирает членов семьи Баскервиль, а самая настоящая собака, только очень большая, и ничего мисти­ческого здесь нет… Но ожидание! Это ожидание поддерживается Конан Дойлом достаточно долго, он держит нас в напряжении: что перед нами? И я, грешным делом, тоже, честно говоря, был уверен, что эта собака — это страшный призрак. Но увы и ах. Все-таки Холмс у Конан Дойла сталкивается по большей части с вполне буднич­ными, прозаичными, хотя и довольно увлекательными ситуациями.