Расшифровка Монеты с совой. Почему деньги такие разные

Как придумать собственную валюту и как евро защищает нас от большой войны

Ведущий Андрей Бабицкий

Сто пятьдесят лет назад Сэмюэл Абхэм, производитель патентованного средства от прыщей, продавец и распространи­тель журналов, решил открыть новое дело. В США в то время шла Граждан­ская война между северными штатами и Конфедерацией. И Абхэм, северянин из Филадельфии, начал печа­тать фальшивые южные деньги, реклами­ровал их повсюду, широко распро­стра­нял, сделал на этом бизнес, и его примеру последовали другие пред­принима­тели. Через некоторое время власти Конфедерации заметили, что появилось очень много фальшивых банкнот и что эти банкноты, в принципе, не хуже, чем их собствен­ные, настоящие деньги, даже выглядят лучше. И они, отчаявшись с ними бороться, приняли фантастическое решение: они разре­шили их обращение. Тем более что деньги Конфедерации к тому моменту уже мало чего стоили, их отказывались прини­мать вне зависимости от того, настоящие они были или нет. И жители южных штатов все чаще пользовались долларом противника.

В этом выпуске я попробую рассказать о том, почему деньги такие разные, почему валют в мире больше, чем государств, почему даже граждане одной страны иногда расплачива­ются друг с другом разными деньгами. И почему нельзя создать единую мировую валюту и забыть навсегда об обменных курсах. В своем рассказе я буду опираться на книги (их названия вы найдете в конце расшифровки), также я благодарен профессору Российской экономической школы Наталье Волчковой за помощь и консультацию.

Все, кто ездил по Европе, знают, что единые деньги — это очень удобно, по меньшей мере для туриста: переезжаешь из страны в страну, а деньги менять не надо. А еще удобно смотреть, что в какой стране дороже, а что дешевле. Судя по тому, что евро используют в качестве национальной валюты 19 стран, эта система удобна не только туристам. На самом деле с точки зрения экономики у евро те же преимущества, что и с точки зрения обычного чело­века: не надо думать о курсах валют. Во-первых, все цены внутри еврозоны, то есть этих 19 стран, легко сравнивать между собой. Во-вторых, если компа­ния получает доход в одной валюте и в од­ной стране, а тратит и платит зарплаты в другой валюте и в другой стране, то она всегда рискует, что курс изме­нится и доход перестанет покрывать издержки. А если валюта одна, такого риска нет. Поэтому торговля и инвести­ции между странами с одной валютой становятся проще.

Еще одно важное достоинство евро состоит в том, что выпуск этой валюты регулирует единый Центральный европейский банк, поэтому каждая страна, каждое правитель­ство не может ради сиюминутных целей напечатать много денег и разогнать инфляцию. Это как если бы в большой семье финансовые решения были переданы в ведение строгой бабушки, которая следит за тем, чтобы люди не наделали глупостей, не назанимали до получки у сомнительных соседей и вели себя сдержанно. Вот европейский Централь­ный банк и есть такая бабушка.

Евро — хорошие деньги в том смысле, что пользуются большим спросом и за пределами еврозоны, как и амери­канский доллар, которым расплачива­ются совсем не только в США. Но, несмотря на свои преимущества, вряд ли они когда-нибудь захватят весь мир и вытеснят конкурентов. История показывает, что людям нужны разные деньги.

Иногда археологи находят одинаковые монеты в разных странах — что это значит? Что город или государство, где чеканили эти монеты, вели активную торговлю, что купцы, которые приплы­вали из этого города, могли взять монеты с собой и потратить в других портах. И жители чужих портов верили, что смогут использовать их у себя на родине, иначе зачем бы люди хранили такие деньги?

Первыми европейскими деньгами, которые пользовались действительно международным признанием, были эгинские статеры, их чеканили в городе Эгина, на острове в Эгейском море, по меньшей мере с VII века до н. э. В VI веке они уже ходили по всему Средиземноморью. Эгина была одним из самых успешных торговых полисов, и у нее были собственные серебряные рудники, поэтому на статеры был большой спрос, а город мог его обеспечить.

Со временем чемпионом международ­ной торговли стали Афины, и афинские тетрадрахмы заполонили порты Средиземного моря. Историк Ксено­фонт таким образом описывал преиму­щество афинских денег: если в других городах купец, продав товар, не может просто взять местные деньги и уехать домой (потому что у него на родине они никому не нужны), то из Афин в край­нем случае можно увезти вырученные деньги. Афинские монеты достаточно хороши для того, чтобы можно было их взять в оплату за товар, увезти домой и дома обменять на что-нибудь ценное. И действительно, монеты с характер­ным изображением совы археологи находят по всему Средиземному морю, даже в тех его частях, которые политически были совсем независимы от Афин.

В конце V века до н. э. Афины проиг­рали затяжную, мучительную Пелопоннес­скую войну, запасы серебра иссякли, и содержать собственную международную валюту стало не по кар­ману. Но сама монета с совой была настолько узнавае­мой, что ее копии еще долго использовали в самых разных местах: таким деньгам, видимо, привыкли доверять. С закатом Афин начался золотой век Македонии. И когда Александр Македонский захватывал весь мир, он разнес македонские тетрадрахмы на тысячу километров.

Потом пришел черед Римской империи. Историки не знают наверняка, какую именно монету держал в руках Христос, когда говорил, что «кесарево кесарю, а Божие Богу», — но уверены, что на этой монете был изображен римский император Тиберий и ее можно было обменять на что-то полезное не только в римской Иудее, но и за пределами империи.

После падения Рима международным признанием долго пользовались византийские деньги. Александрийский купец Козьма Индикоплов много путешествовал и доехал до острова Шри-Ланка. Местный царь восхищался тем, как хороша золотая византийская монета по сравнению с серебряной персид­ской. Византийскую монету, писал купец, принимают по всему миру, и ни у одного другого народа нет такой ценной вещи.

Византийские деньги ценили довольно долго, но со временем и они потеряли свою привлекатель­ность. Отчасти потому, что сами императоры начали пор­тить монету, то есть разбавлять золото серебром и медью, а отчасти потому, что это делали периферийные монетные дворы, например на Сицилии.

Это вечная проблема: когда валюта используется очень широко, ее все сложнее и сложнее контролировать. В выпуске об инфляции мы подробно рассказы­вали, что бывает, если содержание ценных металлов в монетах падает, монеты обесцениваются, люди перестают им доверять и начинают пользоваться какими-нибудь другими деньгами.

Когда мы представляем себе деньги, мы автоматически думаем о государ­стве, которое их выпустило. Британские фунты, швейцарские франки, монгольские тугрики: мы привыкли, что национальная валюта — это такой же символ государства, как герб или флаг. Это могущественная бумага, защищенная всей мощью государства и, главное, не имеющая конкурентов. Вы обязаны распла­чи­ваться ею в мага­зинах, магазины обязаны ее принимать. В современном мире так и происходит. Но в прежние времена это было не так. И в Европе, и в Азии можно было расплачиваться любыми монетами, лишь бы конкретный купец и конкрет­ный человек были готовы их принять от вас. И поэтому моне­ты с хорошей репутацией, например византийские, легко оказывались за пре­де­­лами места, где они были отчеканены.

Сами государства тоже не считали, что единая, защищенная законом денежная система — это их ответственность. Они не слишком заботились о том, чтобы выпускать достаточное количество денег удобных номиналов, чтобы поддер­жи­вать их стоимость. И даже налоги государства собирали разными валю­тами. Например, в России в XVIII веке жители Сибири должны были платить подати соболиными шкурами, а не руб­лями. А на открыв­шейся вскоре Кяхтин­ской таможне, через которую велась вся торговля с Китаем, валютой был чай.

Неудивительно, что при таком отноше­нии государства его функции нередко брали на себя предприниматели и сами создавали удобные средства обмена, то есть деньги. В первом эпизоде подкаста я рассказывал о том, как в XVIII веке в Бирмингеме появилась проблема: рабочим стало нечем платить зарплату, потому что монетный двор не мог произвести достаточное количество хоро­ших медных денег. Эту проблему тогда решили частные предпринима­тели, например пуговичные мастера, которые наладили собственное производство монет. Их частные деньги, пенсы и полпенса, не были грубыми — наоборот, они были красивее королевских, технологичнее и лучше защищены от фальши­во­монет­чиков. Именно предприниматели в Бирмин­геме создали первый паровой печатный станок, и по производитель­ности в свои лучшие годы они обгоняли королевский печатный двор в несколь­ко раз. Промышленники и рабочие, которых объединяли общие интересы (а главное, общая необходи­мость), справились с задачей, с которой не могла справиться самая большая империя на земле.

Если в Англии печатали мелочь, то в Америке частные банки выпускали вообще все деньги, ходившие по стране. И хотя правовые основания для этой деятельности были довольно шаткими, федеральная власть с ними долго не боролась, потому что сама была не в состоянии обеспечить страну деньгами. Настоящий зеленый доллар появился только в начале Гражданской войны, когда правительство Авраама Линкольна пыталось наладить военные финансы. Прошло некоторое время, прежде чем государственный доллар вытеснил частных конкурентов.

Я начал этот выпуск с рассказа о том, как южные штаты, воевавшие с Лин­кольном, выпустили свои деньги, но не смогли убедить граждан ими поль­зоваться. Главная проблема этих денег состояла не в том даже, что они были плохо защищены и их легко было подделывать. Главная проблема была в том, что закон не обязывал никого принимать их к оплате. Вот получил человек банкноту, понес в магазин, а продавец ему говорит: простите, не принимаю. Поэтому люди ими не пользовались — кому нужна такая валюта?

Когда государство не справляется с деньгами, люди создают себе деньги сами. Во втором выпуске я рассказывал про гиперинфляцию в Германии после Первой мировой войны. Тогда по всей стране ходило очень много, как тогда говорили, «чрезвычайных денег» — нотгельдов, их выпускали муниципа­литеты или какие-то неправительствен­ные организации. И они, собственно, помогали выживать частным сообще­ствам в ситуации, когда соседям ты еще можешь доверять, а столичным властям и государственной марке уже не можешь.

Чтобы деньги стали по-настоящему государственными, понадобилось две вещи. Во-первых, сами государства централизовались, и появилась бюро­кратия, способная управлять денежной политикой. А во-вторых, денежная монополия стала широко восприни­маться как естественное право государ­ства и его обязанность. Произошло это окончательно только в XX веке.

Правитель­ства и прежде не любили частные деньги, иногда они терпели их из нужды, но как только справлялись со своими проблемами, тут же запрещали. Они запретили английские пенни пуговичных мастеров, частные американские банкноты и немецкие муниципальные деньги.

Сегодня самое могущественное сообщество — это национальные государства, поэтому большинство денег, которые нас окружают, — это государственные валюты. Но частные деньги никуда не исчезли, они появляются до сих пор. Многие деньги создаются ровно потому, что людей раздражает государствен­ная монополия. Они не хотят, чтобы их деньги могла съесть инфляция, чтобы за ними присматривал Центральный банк, чтобы кто-то, например налоговые органы, следили за их тратами.

Первые энтузиасты криптовалют часто были анархистами, для которых любой государственный контроль, в частности государственный контроль за день­гами, по определению зло. Они хотели, чтобы их валюта была децентрализо­вана и не зависела от политической воли влиятельных людей. И хотя, напри­мер, биткоины сложно назвать полноценными деньгами, по крайней мере сейчас, все-таки это большой успех. Несмотря на препоны могуще­ственных государств — США и Китая, ими пользуются миллионы людей. Эффективное сообщество такого размера — это уже само по себе огромное достижение и свидетельство того, что, пока люди способны к коллек­тивным действиям, способны вместе ставить себе цели и их дости­гать, они будут создавать новые валюты — и не обязательно в политических границах.

Когда люди теряют доверие к государ­ственным деньгам, они не всегда изобре­тают новые. Иногда куда проще воспользоваться чужой валютой. Если случа­ется сильная инфляция, обычные люди и предприниматели начинают запасать иностранные деньги — просто потому, что они защищены от обесце­нивания. Во время гиперинфляции даже цены в магазинах иногда указывают в ино­стран­ной валюте, чтобы не менять ценники по нескольку раз в день. В России в 1990-е годы эта практика была настолько распростра­нена, что ее запретили отдельным законом. В результате владельцы магазинов стали использовать урод­ливую аббревиатуру «у. е.», которая означала «условные единицы», но фактически была равна доллару.

Иногда страны и вовсе переходят на чужую валюту. Например, так поступил в 2000 году Эквадор. В последние 20 лет официальной валютой страны служит американский доллар. Это решение когда-то помогло остановить инфляцию и надолго обезопасило жителей страны от безответственной финансовой поли­тики правительства. Почему это стало возможно? В первую очередь потому, что для Эквадора США — крупнейший торговый партнер. Эквадорские компа­нии все время что-то продают и поку­пают в США, и, когда они это делают, им не надо думать о курсах валют. Они продали, получили деньги, заплатили своим сотрудникам те же деньги. Они могут быть уверены, что обменный курс не увеличит их издержки. Почему другие страны не хотят поступить как Эква­дор и просто перейти на американ­ские деньги? Потому что у этого решения тоже есть недостатки, тот же Эквадор ощутил их на себе совсем недавно. В 2010-е годы валюты двух соседних стран, Колумбии и Перу, сильно упали по отношению к доллару, цены там стали заметно ниже, чем в Эквадоре. И жители страны стали ездить за покупками к соседям. А перуанцы и колум­бийцы, наоборот, стали покупать меньше эквадорских товаров: для них это теперь слишком дорого. Правительство Эквадора мало что могло поделать со своими гражда­нами и уж совсем никак не могло снизить стоимость доллара. Если попросить об этом Вашингтон, там просто ответят: не нравится — не по­ль­­зуйтесь.

Понятно, почему мало кто хочет по­пасть в зависимость от чужой валюты, но что если попытаться договориться о создании общей валюты на равно­прав­­ных основаниях? У нас у всех перед глазами есть такой пример — это, конечно, евро. На европейских банкнотах не рисуют национальные символы вроде Эйфелевой башни или Колизея. И в этом есть не только политический, но и эко­но­мический смысл. Каждая страна, вошедшая в еврозону, отказалась от самостоятель­ной денежной политики. Все важные решения принимает общий европей­ский Центробанк, та самая строгая бабушка. А на политику Центробанка теоретически влияют все 300 с лишним миллионов человек, которые являются жителями еврозоны. Что европейские жители выиграли от евро, мы хорошо знаем: они стали гораздо больше торговать друг с другом. На Евросоюз приходится всего около 7 % населения Земли, но при этом четверть мировой торговли.

А вот что они потеряли? Это можно объяснить на примере Греции, в кото­рой несколько лет назад случился большой экономический кризис, а вслед за ним еще и дефолт. Каждый четвертый взрослый житель страны сидел без работы, а в долг греческому правительству никто не давал. Большинство экономистов считают, что, если бы Греция в тот момент сохранила собственную валюту, драхму, кризис прошел бы совсем не так болезненно. Почему? Потому что драхму можно было бы немножечко обесценить. Девальвация, то есть когда валюта немножечко обесценивается, позволяет проще выплатить долги прави­тельства, которые состоят в основном из зарплат бюджетников и пенсий. Кроме того, когда дешевеет национальная валюта, дешевеют экспортные товары — в случае Греции, например, оливковое масло. Если бы национальная валюта чуть-чуть подешевела, другие страны стали бы чуть больше покупать греческого масла и чуть меньше, например, испанского. Сотрудники отелей на островах получали бы в дешевеющих драхмах столько же, а в евро уже чуть меньше. И значит, стоимость услуг для туристов стала бы ниже. В страну поехали бы туристы; может быть даже, инвесторы захотели бы открыть новые гостиницы.

Многие, наверное, помнят, насколько дороже становится Европа каждый раз, когда падает рубль. Но ведь верно и обратное. Когда падает рубль, Россия для европейцев становится дешевле и они чаще сюда ездят. Обесценить валюту не лучшая идея, и в выпуске об инфляции мы подробно рассказы­вали почему. Но иногда другого выхода просто нет. В случае кризиса это иногда единствен­ный способ оживить экономику и расплатиться с долгами.

Внутри большой страны (пусть это будет та же Германия) есть все те же проблемы. Там есть богатые регионы и бедные. Но житель бедного региона может взять и уехать на работу в богатый регион. Или национальное прави­тельство может перераспределить деньги от богатых к бедным. В случае с греками эти рецепты не работают. Безработному греку гораздо сложнее уехать работать в Германию, даже если он имеет на это право. Он не знает языка, он не знает местного законо­дательства. И ему не просто повлиять на денежную политику Центробанка на выборах: у него в стране живет всего несколько процентов населения еврозоны.

Международные валюты и националь­ные государства не очень хорошо уживаются между собой, это было известно всегда. Например, один из отцов-основателей денежной теории, Милтон Фридман, еще в момент запуска евро проговаривал все те проб­лемы, с которыми столкнулись и Греция, и Германия в последующие годы. Зачем же тогда Европа пошла на этот шаг?

Ответ на этот вопрос очень прост: европейская интеграция вообще и евро в частности — это прежде всего политический, а не экономический проект. В этом мнении сходятся и большие экономисты, и большие европейские политики. Андре Сас, который много лет возглавлял Банк Нидерландов, участвовал в переговорах по евро, написал книжку о тех временах. И он прямо чуть ли не в первой фразе описывает смысл создания евро — не допустить новой большой войны, интегрировать Францию и Германию между собой настолько, что война между ними будет просто невозможной. Архитекторы евро не имели в виду конкретную войну, но они знали, что за 75 лет, с 1870 по 1945 год, Франция и Германия воевали между собой трижды, и две из этих войн были мировыми.

В ноябре 2019 года вся Европа празд­нует 30 лет падения Берлинской стены. Тогда объединились Восточная и Запад­ная Германии. И сегодня кажется странным, что Франция и Британия поначалу выступали против такого объединения. С их точки зрения, разделение Германии было закономер­ным итогом Второй мировой и един­ственной гарантией того, что Берлин не вернет себе былой силы и не при­мется за прежнее. Возможность объединения была буквально вытор­гована в обмен на обещание ускорить переговоры по евро. Европейский валютный союз мог бы не появиться, если бы не надежда на объединение Германий — так вспоминал 1989 год тогдашний глава Национального банка Западной Германии Карл Отто Пёль.

То есть евро — это не попытка построить единую валюту, а попытка построить политическое сообщество размером с европейский континент. И успех евро надо мерить не тем, насколько успешно происходит эконо­мическая интеграция (хотя мы видим, что успехи есть), а тем, насколько оно выполняет свою политическую функцию — удерживает Европу от следующей большой войны.

Это и есть главное, что надо знать про деньги. Деньги — это не просто сред­ство обмена, накопления или даже инструмент международных платежей, как го­ворят экономисты. Деньги — это способ выстроить отношения в челове­че­ском сообществе, будь то группа энтузиастов, маленький муниципа­литет, неболь­шая страна или целый континент, не желающий повторения страшной войны.

Вот что писал о деньгах великий социолог Георг Зиммель: «Когда кто-то сокрушается о разделяющем влиянии денежных отношений, не стоит забы­вать следующее. Через необходи­мость обмена деньги создают исключительно сильную связь между участниками экономического круга. Именно потому что деньги нельзя употреблять непосред­ственным образом, людям приходится обращать­ся друг к другу, чтобы получить желаемое. Поэтому деньги создали больше связей между людьми, чем когда-либо существовало».

Использованная литература:

Cottrell P. L., Notaras G., Tortella G. From the Athenian Tetradrachm to the Euro: Studies in European Monetary Integration. Studies in Banking and Financial History. Aldershot, 2007.

Friedman M. Money Mischief. Episodes in Monetary History. San Diego; New York; London, 1994.

Mihm S. A Nation of Counterfeiters. Capitalists, Con Men, and the Making of the United States. Harvard University Press, 2007.

Selgin G. Good Money: Birmingham Button Makers, the Royal Mint, and the Beginnings of Modern Coinage, 1775–1821. The University of Michigan Press, 2008.

Szász A. The Road to European Monetary Union. London and Basingstoke, 1999.