Расшифровка Горький. «На дне»

Содержание первой лекции из курса «Русская литература XX века. Сезон 5»

Пьеса «На дне» заканчивается очень эффектно. Ночлежники — среди них уже нет Луки, нет Пепла, умерла Анна, убит Костылев — поют песню. Эта песня звучит на протяжении всей пьесы:

Солнце всходит и заходит,
А в тюрьме моей темно.
Дни и ночи часовые
Стерегут мое окно.

Как хотите стерегите,
Я и так не убегу.
Мне и хочется на волю —
Цепь порвать я не могу.

На этот раз они не успевают допеть песню до конца второго куплета. Рас­па­хи­вается дверь, в дверях — Барон, который кричит: «Идите сюда! На пустыре… там… Актер… удавился!» И тогда Сатин произносит последнюю реплику пьесы: «Эх… ис­пор­тил песню… дур-рак».

Кто испортил песню? На первый взгляд все очевидно: песню испортил Барон. Но часто бывает, что первый смысл тянет за собой второй, и второй оказы­вается глубже, важнее и достовернее первого.

Что значит «могу или не могу порвать цепь»? Могу или не могу начать жизнь сначала, выйти из этого подвала, из этой ночлежки. Вспомним, что все чет­вертое действие Актер — и не только Актер, но и Настя — говорят: «Я уйду» («Он уйдет» — говорит Актер).

И рядом с песней в качестве другого идейного полюса пьесы звучит сти­хо­тво­ре­ние. Это стихотворение Беранже «Безумцы» вспоминает Актер, когда ему удается воздержаться, не пить. Он с удивлением говорит: «Вот они, два пяти­алтынных. Улицу мел, а не пью».

Господа! Если к правде святой
Мир дороги найти не умеет —
Честь безумцу, который навеет
Человечеству сон золотой!

Если б завтра земли нашей путь
Осветить наше солнце забыло —
Завтра ж целый бы мир осветила
Мысль безумца какого-нибудь!

На этих контрастах — свет и тьма, тюрьма и свобода — и существует пьеса «На дне».

Можно встретить полемику о том, лжет ли Лука, когда рассказывает Актеру о городе, где есть ле­чебница, в которой лечат пьяниц. Актер преисполняется надежды, что может вылечиться и вернуться на сце­ну, а Лука ему говорит: «Я тебе город-то назову, а ты пока воздержись, не пей». Какое-то время Актеру действительно удается не пить. А почему Лука не назы­вает города? Можно встретить, особенно в популярных учебниках, такое вы­сказывание: «Лука лжет Актеру, и никаких лечебниц не было». На самом де­ле лечебницы были, и даже был специальный журнал, который издавало Об­ще­ство трез­вости, — была очень широкая кампания по борьбе с алкоголизмом. Я думаю, Лука не называет города и лечебницы не потому, что их нет, а по­то­му, что человек сам должен себя освободить.

В четвертом действии есть очень важный момент, когда Татарин молится, Актер слезает с нар и говорит: «Князь, помолись за меня». На что Татарин отвечает: «Сам молись…» Что это значит? Грубость, бесчеловечность, эгоизм, бесчувствие ночлежников? Нет. Просто человек должен сам верить.

Как скажет Сатин, которого уже проквасили идеи Луки, человек за все платит сам — за веру, за неверие. Человек должен сам себя освободить — ему не нужен поводырь. И тогда Актер вспоминает это стихотворение Беранже. И здесь стал­киваются эти две прав­ды, которые всегда у Горького сталкивались. Первая — правда реального факта, правда очевидная:

«Какой тебе, Васька, правды надо? — спрашивает Бубнов у Васьки Пепла. — Знаешь ты про себя правду, и все ее про тебя знают».

Что это значит? Это значит, что Васька — вор, Настя — проститутка, Барон — сутенер, Сатин — карточный шулер. Вот она, правда этого бесчеловечного, бесспорно, реального, но явно не единственного мира.

Горький говорит, что есть другая правда. Есть правда человеческого стрем­ле­ния, правда человеческого идеала. И она сильнее, она важнее. В четвертом действии Актер постоянно чувствует, что ему нужно порвать цепь, нужно уйти. Другое дело, что он может уйти только так, как он ушел, только покончив с собой.

Есть любопытное пересечение между сюжетом четвертого действия «На дне» и притчей о праведной земле, которую рассказывает Лука раньше: как один человек попросил у ссыльного инженера показать на карте, где находится праведная земля. А тот свои карты разложил и говорит: «Нет нигде праведной земли». «Как же нет?» А человек только потому жил и держался, что верил в эту праведную землю, надеялся на нее. «Сволочь ты, а не ученый!» — и в зу­бы ему. А потом пошел и повесился.

А в чем правда? В том, что этой праведной земли нет? Да, на кар­те ее нет. Но значит ли это, что ее нет вообще? Это очень важно.

Эта пьеса, которую поставили в декабре 1902 года в Художественном театре, звучала как революционная. Поскольку смысл был такой: пока человек живет в подвале, он не сможет освободиться, не сможет быть человеком. Нужно разрушить этот подвал. Но до последних спектаклей (а пьесу ставят до сих пор) она не сводится к одной идее, к одной мысли, она не может однозначно раз и навсегда быть истолкована.

Горький был озадачен тем, как Иван Москвин сыграл Луку. А Москвин играл не жулика. Здесь мы сталкиваемся с очень характерной для Горького ситуа­цией. Горький свои пьесы не очень любил, значительным драматургом себя не считал, но пытался сам свои пьесы комментировать и истолковывать. В част­ности, пьесу «На дне» уже после возвращения в СССР он толковал как пьесу, направленную против утешительной лжи. Но все, что Горький хотел сказать, он сказал самой пьесой. Его толкование — лишь одно из возможных. Насколько оно убедительно, каждый раз по-своему решает театр, читатель, актеры и историк литературы.