Расшифровка Париж и реформы барона Османа
Основной драмой градостроительства, как современного, так и прошлых эпох, является взаимодействие между морфологией города и тем обществом, которое использует эту морфологию, сообществом, которое живет в городах. Сама по себе эта драма образовалась не сейчас, а в конце эпохи Ренессанса, когда впервые возникло представление о человеке и об обществе, отделенном от природы и от религии.
Есть такой замечательный английский исследователь европейских городов Денис Косгроув, и у него есть прекрасная книга, которая называется «Social Formation and Symbolic Landscape» — «Социальная формация и символический ландшафт». Там он рассказывает, что где-то в конце XV века у людей возникло стремление покупать ландшафтную пейзажную живопись. Желание изображать природу существовало всегда, но как индустрия пейзажная живопись возникла именно в конце XV века, причем в самых урбанизированных районах Европы, в Северной Италии (долина реки По), во Франции и Южной Англии. На вопрос, почему так произошло, Косгроув отвечает, что тогда общество впервые как бы раскрыло глаза на природу: появились земельные участки, институт собственности на землю. И в этот момент появляются общественные пространства в городах: города перестают быть только морфологическим единством зданий и улиц, в них появляются рыночные площади, торговые улицы и т. д. Все это было и раньше, но как единое целое города начали восприниматься с конца XV века.
Что касается Франции, есть замечательная легенда о том, как в Париже впервые возникло представление о парижском обществе как таковом, не об отдельных социальных классах, а именно о городском обществе. В 1783 году братья Монгольфье, которые изобрели воздушный шар, организовали демонстрацию в Версале. Это было невероятно торжественно, и, естественно, был постамент, к которому был привязан этот воздушный шар. Вокруг собралось все парижское сообщество. Там была и Мария-Антуанетта, и Людовик, послы, генералы и т. д. Все они располагались концентрическими кругами вокруг постамента: самые почетные и близкие к центру места принадлежали королевской семье, дальше шли армейские чины, замыкал все это парижский люд, который с большим интересом наблюдал за этим испытанием издалека. И вот, когда шар поднялся в воздух, подул ветер, люди были настолько ошеломлены самим зрелищем этого полета, что сорвались с мест и побежали. И когда они побежали, они все смешались в одно общество. Это очень симпатичная легенда, согласно которой примерно в это время, в конце XVIII века, в Париже возникает представление о парижанах как о людях, которым если и важны социальные сословия, то не на улице, не на площадях и не на бульварах, где они становятся единым целым.
С этого момента в Париже берут начало реформы градостроительства, и возглавляют их врачи, потому что город постоянно лихорадит: все время чума, холера, а улицы очень узкие, канализация работает плохо и т. д. Возникает стремление победить массовые эпидемии, и городские руководители и планировщики отвечают прежде всего именно этой цели Вместе с тем, гигиеническая причина — не единственная, почему в Париже XIX века было решено прокладывать широкие и прямые дороги и бульвары. Делалось это еще и для того, чтобы помешать парижанам бунтовать: на узких улочках возводить баррикады было проще, а подавлять бунты силами армии — труднее.. Они начинают смотреть по сторонам, и здесь колоссальную роль играет Лондон, потому что Лондон того времени был некой городской моделью, где уже были парки, общественные пространства, а его социальная модель была гораздо более приспособлена к городскому сообществу без социальных страт, чем модель Парижа. И конечно, парижане и городские начальники засматривались на Лондон, но главным человеком в этом смысле был племянник Наполеона, Наполеон III. Человек храбрый и решительный, иногда даже жестокий, он несколько раз бежал из тюрьмы и в итоге оказался в ссылке. В ссылке он жил в Лондоне и был влюблен в этот город. Позднее, переправляясь через Ла-Манш в надежде выиграть президентские выборы, он нес с собой идею преобразования Парижа в город, похожий на Лондон: с парками, большими бульварами и т. д. Эту идею он реализовал, назначив префектом Парижа Изначально Осман занимал должность префект адепартамента Сены. Должность префекта Парижа появилась в 1968 году, после реорганизации парижского региона. своего приятеля барона Османа и дав ему полномочия на преобразование города.
Про барона Османа известно, что это человек чрезвычайно жесткий, решительный, который перекроил Париж по совершенно новой кальке, создал бульвары, прямые линии дорог и т. д. Вообще, в истории архитектуры и градостроительства ему принадлежит место даже не реформатора, а преобразователя, социального инженера, который жесткой рукой, с помощью Наполеона III, все переделал. На самом деле все было по-другому. Сам барон Осман никогда не был архитектором, он был префектом Парижа, а до этого — префектом департамента Бордо, и его карьера развивалась именно в этом направлении. Он был мастером компромисса, мастером договора и никогда не был человеком, который каленым железом пробивал путь своим решениям. Так вот, его основное достижение состоит в том, что он понимал: город — это не улицы и не дома, а люди, городское сообщество.
Что сделал Осман? Во-первых, в 1856 году он начал договариваться с муниципалитетами вокруг Парижа об объединении, провел колоссальную политическую работу, чтобы объединить в единую городскую черту несколько муниципалитетов. Он медленно и терпеливо уговаривал муниципалитеты на объединение. Это ему не удалось ни с первой попытки, ни со второй, и через пять лет после объединения Париж напоминал такой сыр с дырками.
Второе, что сделал Осман, — воспользовался законом об экспроприации земель ради городского блага. Такой уже был принят до него, при предыдущем префекте Рамбуто: он создал институты, которыми потом воспользовался Осман. Одним из этих институтов был закон об экспроприации земель и компенсации собственникам земли и недвижимости. Это примерно то, что в Москве обсуждали в период реновации. Такой закон был принят еще в первой половине XIX века.
И вот все пять лет Осман уговаривал собственников и договаривался с ними о компенсации, потому что их земли уходили под проекты новой недвижимости и инфраструктуры: бульваров, дорог и т. д. Но Осман делал это, разумеется, не сам. Впервые в истории градостроительства был назначен общественный адвокат, который занимался тем, что согласовывал компенсации и экспроприацию у собственников земель, попадавших под новый план.
Фактически барон Осман создал прецедент наличия общественного адвоката, который сейчас присутствует как избранная персона в некоторых крупнейших городах мира. Например, в Нью-Йорке выбирают главного аудитора, общественного адвоката и мэра — эти три человека управляют городом. Осман создал институт, который позволял согласовывать интересы горожан с интересами муниципалитета, и таким образом превратил процесс реконструкции города в то, что сейчас принято называть гибким планированием, или lean planning. То есть город стал развиваться по мере согласования каких-то проблем, без резких движений, в темпе разговора.
В 1867 году Париж был одним из основных экспонатов выставки, которая также проходила в Париже, и это было очень интересное событие, потому что наряду с таблицей Менделеева и огромным количеством технологических нововведений сам город был экспонатом: его план, практика развития. И этот экспонат потряс Александра, русского царя. Когда Александр II приехал в Париж на Всемирную выставку, на него было совершено покушение. Есть легенда, которая не проверена, но тем не менее она бесспорно выдает отношение Александра к барону Осману, очевидное и по другим источникам. Александр сказал: пуля, которая не попала в меня, могла попасть в вас, а это была бы огромная утрата для всего Парижа. И действительно, Александр II был восхищен тем преобразованием Парижа, которое организовал Осман, и той экспозицией, которая была на выставке, и всячески высказывал это самому барону.
Еще раз хочу вернуться к тому, что реформам Османа предшествовали усилия Рамбуто, который создал не только институты, но и многие важные элементы городской морфологии, в частности бульвар. Бульвар существовал еще в XVIII веке, но как примета Парижа, парижский аттракцион он возник во времена Рамбуто. Что здесь интересно? По сути, бульвар был первой коммуникационной средой для парижского общества, чем-то вроде современного фейсбука Facebook принадлежит компании Meta, которая признана в России экстремистской, ее деятельность запрещена. Мы обязаны указывать это по требованию российских властей.. Эта коммуникационная среда создала тип человека, который проводил большую часть своего времени на бульваре, так называемого фланёра, или бульвардье. Фланер и бульвардье — это одно и то же.
При этом удивительным образом прогулка от одного заведения до другого никогда не была бессмысленным прыжком из точки А в точку Б, что характерно для нынешнего пространственного поведения большинства современных горожан. Тогда люди не просто ходили, они оглядывались по сторонам, показывали свои одежды, останавливались, разговаривали, шли дальше и так далее, и вся среда, и социальная, и, естественно, архитектура вокруг, — все это было ими освоено. Город посредством бульвара становился для них пространством, которое они потребляли. Это редкий случай в современных городах, ведь они созданы для работы и жизни после работы, и их конструкция, хотя она и выражена в пространстве, не пространственная и не средовая. А вот бульвар был как раз прекрасным элементом средового подхода, который работал. Бульвар в Париже того времени — это не просто элемент украшения и озеленения, а рабочее коммуникационное пространство в городе, где люди могли общаться.
Возникла бульварная литература. Это легкие произведения, которые расширяют кругозор, поднимают настроение, вовсе не глупые, но массовые. В этом смысле массовая литература — это и есть бульварная литература того времени. Большинство бульварных романов были написаны самими бульвардье, людьми, которые любили гулять на бульварах, читать свои произведения, слушать других и т. д. Возвращаясь к феномену фланера, многие относились к нему негативно, говорили, что это бездельники, но в основном среди этих так называемых бездельников были писатели, артисты, художники. И Бальзак, и Зигфрид Кракауэр говорят о том, что главным достижением бульвара, этого коммуникационного пространства, были креативные люди, те, кто в конечном итоге воздал этому городу славу, создал его образ — все то, чем Париж гордился и продолжает гордиться до сих пор.
Параллельно с этим Париж становится таким эксгибиционистским городом, потому что важно было не только рассматривать, но и показывать. Возникает идея городской моды, одежды. Из разных исторических сюжетов вытаскиваются отдельные элементы. Одним из самых интересных сюжетов в городе был шейный платок.
Возникает уличная кулинария, рестораны начинают наперебой конкурировать друг с другом не только своей едой, но и атмосферой, они приглашают знаменитых парижан, те устраивают там лекции, концерты. Улица и бульвар становятся местом для развлечения, для отдыха, возникает культура удовольствия, культура удивления, культура рассматривания. Надо сказать, что это не только городской феномен, но в принципе такой сигнал того времени. Люди стали очень внимательны к различного рода деталям, в том числе к внешним. Впервые всерьез вошел в оборот бинокль, очень было модно залезать на крыши домов и рассматривать город с них в бинокль, смотреть, где какие дома построены. Ландшафт перестал быть просто средой, он стал объектом для рассматривания. В известной мере это противоречие: когда вы смотрите на ландшафт, вы любуетесь его цельностью, но, рассматривая его в бинокль, вы фактически начинаете его дефрагментировать, выявлять какие-то отдельные интересные места.
Появляются новые городские парки: Булонский лес, ипподром Лоншам, очень популярен ставший общедоступным еще в XVII веке Тюильри. Все они предлагают разного рода объекты для развлечений. Появляются зоопарки с экзотическими животными, в моду входит Африка и т. д.
Что касается планировки Парижа того времени и того, каким образом она повлияла на последующие эпохи, здесь в первую очередь стоит обратить внимание на планирование города в темпе разговора. Был один очень тяжелый момент в истории Парижа, и он был связан с тенденциями того времени, хотя создателем этого тяжелого момента был очень известный и совершенно гениальный архитектор Ле Корбюзье. Будучи архитектором зданий, но не архитектором территории и не архитектором пространства, он фактически убрал из поля рассмотрения человека в его спонтанном настроении и быту и перешел к концепции, которая потом получила название социальной инженерии, то есть создал город под конкретную функцию. Например, в проекте Вуазен (Voisin — это фамилия его друга-летчика) Ле Корбюзье разделил общество на три класса: менеджеров, рабочих и обслуживающий персонал. Каждому из них он выделил кусок территории в городе. Наверное, вы видели этот план Парижа: город, а в нем — небоскребы, проспекты, которые пробивают историческую застройку, включая османовскую. В новых домах живут рабочие, есть деловой центр, где работают менеджеры, и рядом находится огромное количество индустриальных предприятий. Вот такая у него была концепция, такое видение, притом что сам по себе Корбюзье был человеком невероятно умным. В то время он издавал журнал L’Esprit Nouveau, где архитекторы обсуждали разные градостроительные концепции. Эти концепции были одна безумнее другой и одна интереснее другой, и пока они остаются в журнале, все замечательно, но если ими руководствуются планировочные власти города, наступает беда. И хотя беда в тот момент не наступила, концепция микрорайона все-таки получила развитие, в основном в советских социалистических странах. Наш обычный микрорайон 1970–80-х годов — это те дома, которые Корбюзье предлагал для рабочих и для тех, кто существует ради индустрии, а не ради города и не ради себя. И в Париже есть такие дома, но там вовремя остановились. Так вот, этот тяжелый момент был пройден, и Париж вернулся на тропу Османа — сейчас он управляется в темпе разговора.
Есть такой общественный институт под названием L’Atelier international du Grand Paris, то есть «Ателье Большого Парижа», где задействованы очень разные так называемые стейкхолдеры: это и жители, и ассоциации, и предприниматели, и сами городские власти. Это тестовая площадка, где обсуждают разные нововведения, а градостроители берут оттуда компромиссный проект и затем его реализуют.
Особенно интересен в данном случае тот факт, что со стороны регуляторов застройки выступают различные министерства Франции, часто с противоречащими друг другу целями. Например, в задачу одного из них входит создание социального жилья, строительство отдельного города для людей с низкими доходами, в том числе, естественно, для иммигрантов, в основном из бывших французских колоний. Другое министерство считает, что надо заниматься политикой mixité. Mixité — это «смешивание» по-французски. Они смешивают бедных с богатыми, рабочих с учеными и так далее и предлагают жилые кварталы именно такого свойства. В данном случае их целью является разрушение кварталов социального жилья и перестройка их в кварталы смешанного типа. Оба министерства действуют по всей стране, договариваются друг с другом, спорят и вот в этом споре находят золотую середину, потому что в каждом конкретном случае спор решается либо в пользу одного, либо в пользу другого. Это ровно то, что градорегулирующие институты, по идее, должны создавать, а именно пространство конфликта, не пространство порядка, не ансамблевые типы морфологий, не точно утвержденные генеральные планы без отклонений, а пространство конфликта и согласования. Это то пространство, которое, собственно, в свое время и создал барон Осман.
