Расшифровка «Победитель» Трифонова и «Победа» Аксенова

Как два писателя переосмысливают романтический образ победы

С разницей в три года — в 1965 и 1968 годах — в двух главных (после «Нового мира») литературных журналах того времени — в «Юности» и в «Знамени» — появляются два очень странных, очень нехарактерных для этой эпохи рассказа. В юмористическом отделе «Юности» появляется «Победа» Василия Аксенова, а в прозаическом отделе «Знамени» два года спустя — «Победитель» Юрия Трифонова.

Трифонов в это время интенсивно работает над рассказами, пытаясь нащупать новую литературную манеру, которая после трудного и очень болезненного пе­ре­лома (с 1962 по 1969 год) давалась ему мучительно и оттачивалась на очень короткой новелле. К этому времени относится «Голубиная гибель», первый набросок «Обмена», который был напечатан в 1969 году, «Грибная осень», «Игры в сумерках» — лучший его рассказ, вероятно. И впоследствии стало ясно, что, возможно, именно на «Победителе» Трифонов сумел неожиданно, может быть, для самого себя выйти на главный конфликт эпохи.

В это время Трифонов учится все говорить в подтексте, но без хемингуэевского хвастовства этим подтекстом, без демонстративного и постоянного его подчер­кивания. Он пишет очень простые рассказы, в которых все события даются репортажно, хроникально и, собственно говоря, без авторской оценки и даже без намека на нее.

После успеха «Студентов»  «Студенты» (1950) — повесть Юрия Трифо­нова, написанная им как дипломная работа в Литературном институте имени Горького. В 1951 году была отмечена Сталинской премией. и мучительного твор­ческого кри­зиса Трифо­нов переначинал свою литературную карьеру со спортивного фут­боль­ного репортажа. И «Победитель» тоже рассказ спортивный. Это история о том, как советский газетный репортер во Франции — главный герой — узнает, что один из участников одной из самых пер­вых Олимпиад, парижской  Олимпийские игры 1900 года — вторая современная Олимпиада, проходившая в Париже. Соревнования проходили в 20 видах спорта, участвовало 24 страны, включая Российскую империю., чудесным образом жив. Он решает разыскать этого старика.

С этой целью, чтобы его проводили к старику, главный герой находит совет­ского журналиста Базиля, в котором явственно угадывается Юлиан Семенов  Юлиан Семенов (1931–1993) — советский журналист и писатель, автор многочисленных репортажей и расследований, а также цикла произведений о разведчике Штирлице.. Портрет его там чрезвычайно нагляден: Базиль огромен, толст, атлетичен, прыгал в Африке с парашютом, дружит с аван­гардис­тами, хотя его любимое занятие — это рыбал­ка где-нибудь на Волге с самыми простыми рыбаками и охотниками. Это такой тип совет­ского шестидесятника, в нем, наверное, и Евтушенко отчасти угадывается, но Семенов — больше всего: такой жур­налист, бывающий во всех горячих точках, жгущий свечу с двух сторон, живущий невероятно интенсивно.

И вот с этим Базилем, всегда фамильярным, всегда быстрым, они едут разы­скивать старика. Разыскивают его в глубокой провинции, старику 98 лет, он жи­вет совершенно один, его голова похожа на пробку, глубоко вдавленную в бутылку, — она сидит глубоко в плечах, она абсолютно лысая, круглая. И весь он лыс — точно такие же лысые у него десна, младенческие, без единого зуба. Старика называют грязнулей, вонючкой, потому что он никак не мо­жет себя сам обслужить, за ним ходит женщина, приставленная к нему какими-то социальными службами, и она его ненавидит за то, что он живет так долго. И вот его возят в этой коляске, и он практически не пони­мает, что ему говорят. Он говорит: «Вы русские, да? Знал я одного русского», — но рас­ска­зывает о каком-то болгарине. При этом в его глазах глубоко-глубоко тлеет какой-то огонек, как в умирающей лампочке тлеет пружинка. Но со­вер­шенно непо­нят­но, что он хочет сказать и о чем он может поведать.

Помнит этот старик только то, что в соревновании бегунов пришел последним, самым последним, и тем не менее называет себя главным победителем. И глав­ный герой, повество­ватель, собственно сам Трифонов, не понимает, о чем идет речь, все время пытается понять: «Почему вы победили?» А тот вместо этого начинает рассказывать, что победителям вручали зонты и трости. Но потом наконец, когда в его глазах чуть ярче разгорается эта безумная, какая-то сата­нин­ская гордость, он говорит: «А победитель-то я один, потому что они все умерли, а я все еще бегу». И автор смотрит на него и видит в его глазенках эту безум­ную гордость.

И вдруг Базиль, который слышит весь этот разговор, с ужасом и отвращением говорит, что незачем так долго жить и что лучше уж, чем вечно тлеть, как этот окурок, прожить, действительно, какие-то 20–30 лет и взорваться, как метеор. И мы-то ведь прекрасно знаем, что Семенов действительно прожил свою жизнь с невероятной стремительностью. Но в этом-то весь и ужас, что в про­тиво­поставлении этой яркой, вот так безумно растрачиваемой жизни и этого бесконечного черепашьего марафона нет правых. Вот в чем весь ужас. И Три­фо­нов впервые в советской литературе отказывается сделать какой-либо внят­ный вывод. Потому что любой другой сказал бы: «Ну конечно, рожденный ползать летать не может, а вот рожденный летать гибнет красиво и сжигает все вокруг себя. Какая прекрасная гибель».

Но в финале рассказа повествователь вдруг говорит, что зато старик может всегда почувствовать «этот запах горелых сучьев, что тянется ветром с горы». Никакого боль­шего смысла в этом нет — и в жизни не может быть победителя. В этом-то весь ужас. Победил тот, кто дольше всех прожил, а не тот, кто кра­си­вее всех погиб. И это удивительно странный, удивительно новый вывод для Три­фонова, кото­рый всегда поэтизировал отца — героя, комиссара Граждан­ской войны, — кото­рый написал «Отблеск костра»  «Отблеск костра» (1966) — документальный очерк Юрия Трифонова о его отце, револю­ционере, советском военном и дипломате Валентине Трифонове, расстрелянном во время Большого террора и реабили­тированном в 1955 году., воображением которого всегда владели такие герои, как казачий командир Миронов  Филипп Миронов (1872–1921) — казак, револю­ционер, член партии большевиков, во время Гражданской войны — командарм 2-й конной армии. Стал прототипом главного героя в романе Юрия Трифонова «Старик»., который всегда обожествлял револю­цию и написал о ней замечательный роман «Нетерпение», в котором есть и вся революционная бесовщина, и все революционное величие. И вдруг он понимает: в том, чтобы так себя растрачивать, нет еще победы, а победа в том, чтобы всех пережить и дольше всех любоваться божьим миром.

Есть такой своеобразный термин «советский символизм», когда умолчание диктуется не эстетикой, когда эти умолчания — политически вынужденные. В «Победителе» нигде прямо не проговаривается важнейшая для автора мысль, что главная советская правда всегда заключалась в пренебрежении жизнью, в том, чтобы героически от нее отказаться, что сама идея о выживании, о само­ценности жизни всегда представлялась чем-то рабским. Трифоновский герой так о себе подумать не может прежде всего потому, что Трифонов все время ощущает на себе бремя какой-то вины. И бремя этой вины, вероятно, — это бремя выживших, потому что все хорошие уже погибли, все, кто следовал правилам, уже умерли, а мы, те, кто дожил, мы не поколение победителей, мы поко­ление выживших.

Это очень интересно корреспондирует с рассказом Аксенова «Победа», и вооб­ще очень странно, что эти два главных писателя своего поколения, Трифонов и Аксенов, два главных городских лирика, вот так удивительно почти одновре­менно написали рассказы с одинаковыми, в общем, названиями — «Победа» у Аксенова, «Победитель» у Трифонова. Я думаю, что в 1965–1968 годах это совпа­дение было связано с тем, что само понятие победы нуждалось в суще­ственной корректировке.

Победитель в рассказе Аксенова — гроссмейстер, который выиграл матч, — сталкивается с человеком, которого зовут Г. О. (в обоих рассказах два централь­ных персонажа). И вот этот Г. О. не замечает своего поражения; и больше того, получив мат, он продолжает нападать на гроссмейстера и влепляет мат ему. Более того, гроссмейстер вручает ему золотой жетон, на котором написано: «Податель сего выиграл у меня партию в шахматы. Гроссмейстер такой-то». Это, конечно, издевательство, но это и признание того, что победа в обычном, в традиционном смысле стала невозможна, немыслима.

Эти рассказы написаны в 1965-м и 1968-м в ситуации поражения. Это пора признать. Поражение потерпела оттепель, поражение потерпело молодое писательское поколение, которое не сумело защитить ни свою свободу, ни свое будущее, ни свой образ страны, как она им представлялась. А победу одержали разнообразные Г. О., которые не замечают собственной обреченности и продол­жают упрямо рваться к цели.

Аксеновский рассказ, который был написан после лицезрения автором шах­матного матча между Борисом Балтером и Анатолием Гладилиным  Борис Балтер (1919–1974) и Анатолий Гла­дилин (1935–2018) — советские писатели эпохи оттепели и более позднего времени., гораздо откровеннее, гораздо проще. И, собственно говоря, Аксенов и не рас­считывал ни на какой подтекст — он расценивал этот рассказ скорее как стилистическое упражнение, хотя получилась у него все равно вещь чрезвы­чайно глубокая, такой, если угодно, советский аналог «Защиты Лужина».

Оба эти рассказа — о том, что истинный победитель, разумеется, не триумфа­тор. Истинный победитель — тот, кто всех переживет. И не случайно Корней Чуковский в это самое время постоянно повторяет фразу «В России надо жить долго», а сам Аксенов все время говорит: «У нас есть шанс, по крайней мере, их пережить». То, что жизнь, которой так легко разбрасывались советские ро­ман­тики, — это высшее достояние, вдруг открывается героям 1965–1968 годов.

Аксенов сумел дожить до своей победы, хотя и недолгой. А Трифонов умер, как его Базиль, очень рано, в 56 лет, потому что вся жизнь его была стремительна и его последние годы были невероятно продуктивны. Таким образом, послед­няя правда, которая осталась за выжившими, оказалась недоступна создателю самого пронзительного рассказа о ней.