Расшифровка Самойлов. «Мне выпало счастье быть русским поэтом…»

Как Самойлов проклинает свой век и получает за это Государственную премию

Вначале я прочту восемь строк, короткое стихотворение Давида Самойлова, а потом попытаюсь объяснить, что в них тревожит, дергает. Ну и как-то истолковать эту тревогу.

Мне выпало счастье быть русским поэтом.
Мне выпала честь прикасаться к победам.

Мне выпало горе родиться в двадцатом,
В проклятом году и в столетье проклятом.

Мне выпало всё. И при этом я выпал,
Как пьяный из фуры, в походе великом.

Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете.
Добро на Руси ничего не имети.

Это стихотворение было написано в 1981 году. Я счастлив, что слышал, как Самойлов его читал. Он вообще хорошо читал свои и чужие стихи. А вот эти стихи читал особенно мощно — с этим самым финальным «Добро на Руси ничего не имети».

Проблема простая: отменяет ли эта безусловно горькая, обжигающая строка первую строку «Мне выпало счастье быть русским поэтом»? Думаю, что нет. Думаю, что не отменяет, а усиливает, подхватывает, поднимает на должную высоту.

Первые три строки отчетливо параллельны:

Мне выпало счастье быть русским поэтом.
Мне выпала честь прикасаться к победам.

Мне выпало горе родиться в двадцатом…

Могло бы возникнуть ощущение монотонии, если бы не сработавшая уже в первом двустишии антитеза. «Счастье» и «честь» — слова похожие, фоне­тически близкие и при этом резко противопоставленные, в них разные удар­ные. Сча­стье — мое личное, мне выпало, честь — выпала лишь прика­саться, быть в общ­ности. Разумеется, «честь прикасаться к победам» — это участие в войне, один из важнейших моментов, определивших поэтическую судьбу Самойлова.

«Мне выпало горе родиться в двадцатом» — и мы ждем синтаксического продолжения, мы ждем еще одно какое-то «выпало», вместо чего возникает мощное, взрывное развитие: «В проклятом году и столетье проклятом».

Почему столетье проклятое, объяснять не надо. А чем 1920 год — реальный год рождения Самойлова — так ему не угодил? Думаю, дело очень простое. У Бори­са Слуцкого, ближайшего на всю жизнь друга Самойлова — друга и со­перника, с которым у него были конфликтные, очень напряженные отно­ше­ния, — есть стихотворение, начинающееся строками «В девятнадцатом я ро­дился, / но не веке — просто году», где организующим мотивом стано­вится приятие и рождения в 1919 году, и выпавшего XX века. «Раз проклято столетье, то и мой год будет проклятым» — вот самойловская мысль.

И дальше, в следующем двустишии, мы видим сильный слом. «Мне выпало всё» — просуммировали, здесь точка стоит. «И при этом я выпал» — безличный глагол становится личным, он важен для Самойлова. В его эмблемном стихо­творении «Сороковые, роковые…» написано:

Как это было! Как совпало —
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!

В другом, раннем и тоже очень известном тексте, начинающемся строкой «Дай выстрадать стихотворение!», сказано:

Я только завтра буду мастер,
И только завтра я пойму,
Какое привалило счастье
Глупцу, шуту, бог весть кому…

Счастье выстраданного стихотворения — «привалило», как здесь — «выпало». Самойлов верит в своих читателей, верит, что они это помнят. И вот это самое «выпало» превращается в «И при этом я выпал, / Как пьяный из фуры, в походе великом».

Про шута, и глупца, и бог весть кого надобно помнить. И надобно помнить о стихотворении Самойлова «Маркитант» о его легендарном предке  По семейной легенде, прапрадедом Давида Самойлова был Рафаэль Фердинанд — маркитант армии Наполеона, оставшийся в России при отступлении., который с Бонапартовым войском пришел в Россию и испытал все то, что можно было здесь испытать осенью 1812 года, неправильно называемой зимой.

Мне выпало все. И при этом я выпал,
Как пьяный из фуры, в походе великом.

Как валенок мерзлый, валяюсь в кювете.
Добро на Руси ничего не имети.

То есть вроде бы получается, что лучше бы всего этого не было. Получается по Екклесиасту: что ни делай, ни к чему не придешь. А все-таки не так — по са­мой первой строке, которая не может не отзываться для русского читателя другими очень известными строками.

Темен жребий русского поэта:
Неисповедимый рок ведет
Пушкина под дуло пистолета,
Достоевского на эшафот.

Это стихотворение Максимилиана Волошина «На дне преисподней», начи­наю­щееся словами «С каждым днем все диче и все глуше / Мертвенная цепенеет ночь». Кто жил в начале 1980-х, тому эти слова очень понятны (напомню, стихотворение Самойлова было написано в 1981 году). Но оно подразумевает исход — так же, как подразумевает исход погружение в бездну у Волошина:

Может быть, такой же жребий выну,
Горькая детоубийца — Русь!
И на дне твоих подвалов сгину,
Иль в кровавой луже поскользнусь,
Но твоей Голгофы не покину,
От твоих могил не отрекусь.

Так писал Волошин — и это же и самойловское состояние. Тем более что у самойловского амфибрахия со сплошными женскими окон­чаниями и парной рифмовкой есть выразительный аналог. Это стихи памяти другого — в общем, убитого — великого поэта, это стихи памяти Пастернака, написанные по све­жим следам Германом Борисовичем Плисецким, совершенно замечательным поэтом и недостаточно помнимым сейчас:

Поэты, побочные дети России!
Вас с черного хода всегда выносили.

Вот их выносили с черного хода, им приходилось взывать. А я, Давид Самойлов, которому выпало высшее счастье быть русским поэтом (то самое, которое «приваливало» когда-то), я нахожусь по сравнению с ними, пожалуй, и в веселом положении.

И совсем иначе начинает звучать это самое «Добро на Руси ничего не имети». Получается любопытное скрещение двух симпатичных старых речений. Одна составляющая — это слова князя Владимира о том, что «Руси есть веселие пити, не можем без того быти» («как пьяный из фуры», вся эта самойловская мифология выпивания). А вторая — это из песни XVII века, такого попутного текста вокруг «Повести о Горе-Злочастии»  «Повесть о Горе-Злочастии» — поучительная стихотворная повесть XVII века, написанная неизвестным автором., про то, что «В горе жить, не кру­чин­ну быть». И это — наше сегодняшнее, по Самойлову, положение. Это не от­меняет его высшего счастья.

Стихотворение Самойлова было написано в 1981 году, а увидело свет в 1985-м в замечательной книжке «Голоса за холмами. Седьмая книга стихов» (един­ственный раз Самойлов поставил номер). Она вышла в 1985 году в Тал­лине, где цензура была послабее. Поэтому в книге появились и ряд совсем ста­рых текстов Самойлова, прежде невозможных в печати, и кое-что из нового, не печатав­ше­гося. Четыре года эти стихи пролежали в столе.

Как ни либеральны были по советским временам эстонские власти, но то ли им по голове из Москвы дали, то ли они опомнились. В результате заведующий редакцией издательства Eesti Raamat, выпустившего эту книгу, Нелли Аба­шина получила за нее выговор, хоть на дворе и был 1985 год. А пару лет спустя Самойлов получил за эту же книгу Государственную премию СССР по литера­туре и искусству. Вручал ему премию начальник советских писателей товарищ Марков Георгий Мокеевич  Георгий Марков (1911—1991) — советский писатель, первый секретарь правления Союза писателей СССР в 1971–1986 годах и председатель правления Союза писателей в 1986–1989 годах., который, как мы знаем из дневника Самойлова, сказал: «Стихи, не побоюсь сказать, классические». Приведя это речение, Самойлов сделал замечательную запись: «Осмелел».