Расшифровка Родственники в залог. Как кредит из греха стал добродетелью

Как люди побороли чувство стыда и научились брать в долг с пользой друг для друга

Ведущий Андрей Бабицкий

В 1772 году английский священник Уильям Тодд организовал в Лондоне об­щество помощи должникам: он собирал небольшие суммы денег и выкупал людей из долговой тюрьмы. Уильям Тодд понимал проблемы своих подопеч­ных как никто другой, потому что сам был азартным игроком, мотом и вечно был кому-нибудь должен. Это его и сгубило. В 1777 году его жизнь закончилась на эшафоте. Он подделал какую-то бумажку, чтобы незаконно получить 4000 фунтов и расплатиться по некоторым долгам. Его поймали, судили и повесили как государственного преступника.

Сегодня мы поговорим об истории долга. Как так вышло, что люди сперва считали кредиты грехом, затем — неизбежным злом, а в конце концов — безус­ловным общественным благом. Как всегда, в своем рассказе я буду опираться на книги (их названия можно найти ниже) и разговоры с учеными. В этот раз комментарий дает главный экономист рейтингового агентства «Эксперт РА», доцент Высшей школы экономики Антон Табах.

Сейчас у нас у всех есть долги: мы занимаем у друзей, расплачиваемся кредит­ной картой, берем автокредиты, покупаем квартиры в ипотеку, а телефоны — в рассрочку. Брать долги не стыдно — по меньшей мере, если вовремя их воз­вращать. И конечно, нет ничего стыдного в том, чтобы давать в долг. Более того, современную экономику невозможно представить без долгов и кредитов, она вся работает на заемные деньги. 

Кредиторы в современном обществе выполняют роль оценщиков репутации. Если какой-нибудь компании или государству дают в долг охотно и под не­большой процент, значит, кредиторы уверены, что смогут вернуть свои деньги. Если в долг не дают или просят большой процент — значит, сом­неваются в этом. Это полезно не только кредиторам: весь мир смотрит на дол­говой рынок и понимает, кто чего стоит. Рассказывает Антон Табах:

«Те страны, у которых самый высокий кредитный рейтинг, у них и самые длинные кредитные истории. Например у Великобритании, которая больше 300 лет исправно платит по облигациям, и их до сих пор можно купить. Или у Нидерландов: до сих пор в обороте нидер­ланд­ские облигации, которые были выпущены в 1640-х годах».

Даже богатые страны и могущественные корпорации, у которых вдоволь денег, иногда выпускают облигации, то есть берут в долг. Таким образом они оцени­вают свою репутацию на рынке и показывают всем, что с ними можно иметь дело. Но так было не всегда.

Наше нынешнее спокойное отношение к долгу — довольно недавнее изобре­те­ние. Большую часть истории человечества не только брать, но и давать в долг считалось делом довольно постыдным. В некоторых языках слово «долг» даже этимологически связано со словами «вина» или «грех».

Не очень сложно предста­вить, как возникло такое отношение. Источники полны указаний на то, что в древних царствах долговое рабство было огромной про­блемой. И люди, не вернувшие деньги вовремя, буквально становились соб­ственностью своих кредиторов. В законах Хаммурапи, написанных в XVIII веке до нашей эры, сказано, что никто не может поступить в долговое рабство больше чем на три года. А сам вавилонский царь по меньшей мере четыре раза за время своего правления устраивал долговую амнистию.

Древняя история полна таких примеров. Великий реформатор Солон, когда афиняне доверили ему написать новый свод законов, начал с того, что устроил долговую амнистию и запретил долговое рабство. Кроме того, он запретил ис­пользовать родственников как залог по кредиту. Вероятно, многие люди тогда считали, что долговое рабство — это большая несправедливость или по мень­шей мере несоразмерное наказание. Никто не должен находиться в рабстве только потому, что он кому-то должен. 

Точно такие же запреты появились в монотеистических религиях: в иудаизме, в христианстве, а потом и в исламе. Причем если в Древнем мире боролись с последствиями долговых отношений — рабством, то новые религиозные уста­новления пытались искоренить причину: они запрещали просто давать деньги в рост, под проценты. Правоверный человек не мог наживаться на своих едино­верцах. Беда только в том, что иногда людям просто необходимо взять кредит: случился неурожай, намечается свадьба, хочется открыть собственное дело. И весь опыт человечества показывает, что без кредитных денег это бы­вает невоз­можным. А когда запрещено давать деньги в рост, кредиторы отказы­ва­ются давать их совсем. Объясняет Антон Табах:

«Есть много теорий на эту тему. Основная теория — в том, что человеку, который отдает деньги, платят, во-первых, за утрату возможности ими пользоваться какое-то время, фактически это компенсация за ис­поль­зо­вание. Во-вторых — за риск того, что не вернут, кредитный риск. И на­ко­нец, компенсируют инфляцию, которая, правда, достаточно новое явле­ние, были периоды, когда ее практически не было. Соответ­ственно, это то, из чего складывается процентная ставка практически по любому долговому инструменту». 

Дело, конечно, не в том, что кредиторы — особенно алчные люди. Просто не все — и мы это прекрасно знаем — вовремя возвращают свои долги. Если давать деньги в рост, то пусть один должник не вернет их — зато остальные с лих­вой ком­пен­си­руют потерю. Любой из нас готов дать беспроцентный кредит своим друзьям, но едва ли готов дать его незнакомому человеку. Если эта дея­тель­ность не приносит прибыли, то никто не будет заниматься ей про­фес­сио­нально и все будут давать только своим друзьям. И тогда в трудной жизненной ситуации нам просто не на кого будет рассчитывать.

Получается патовая ситуация: человеку нужны деньги, кредитор не хочет работать себе в убыток, а давать под процент запрещает закон. Приходится делать это из-под полы, а значит, требовать еще больших процентов в каче­стве платы за риск. Хуже того, если долг не будет возвращен, то кредитор даже не сможет пойти в суд, потому что он ростовщик, преступник и ни один суд его не поддержит. В результате эта система не отменяет долговые отношения, она просто делает их дороже, потому что у всех растут риски, а риски надо ком­пенсировать. Почти на 2000 лет религиозные запреты определили историю долга и поставили кредиторов в вечно постыдное положение.

В течение столетий люди придумывали разные изощренные способы, чтобы взять в долг или дать в долг, не нарушая закона. Все наверняка встречали в литературе евреев-ростовщиков. Но причина, по которой ростовщиками были евреи, не в том, что евреям особенно нравится эта работа, а в том, что только им это и было позволено: христиане не могли брать проценты с христиан, а евреи — сколько угодно.

В Европе, помимо евреев, деньги в рост начиная с раннего Средневековья давали вестготы и ломбарды. По крайней мере отчасти это связано с тем, что оба племени долгое время придерживались арианской ереси — и поэтому Ватикан и решения церковных соборов имели над ними меньше власти. Само слово «ломбард», то есть такое место, где дают деньги в долг под залог ценного предмета, унаследовано нами с тех времен.

С существованием ломбардов мирились и светские, и религиозные власти — а точнее, и те и другие смотрели на ломбарды сквозь пальцы. В XV веке во Фло­ренции ломбарды работали открыто, но раз в год отцы города картинно возму­ща­лись, что кто-то грешит у них под боком и выписывали ломбардам боль­шой штраф, в пару тысяч флоринов. Фактически это был просто ежегодный налог, но обставлен он был как штраф за что-то постыдное, вроде проститу­ции.

Выдавать кредиты людям высоких сословий было, конечно, проще. В конце XIV века банк Медичи регулярно ссужал деньги епископам и князьям под залог ювелирных украшений, но никогда не давал денег беднякам как ломбард. Купцам приходилось немножко труднее, чем знати, потому что они не могли даже брать кредиты на закупку товара. Единственное, за что банки могли брать у них плату, это обменные операции — и они использовали это право как ла­зейку. Выглядело это так: купец брал долг в одной валюте, возвращал в другой, а даль­ше платил часть этой суммы за перевод из одной валюты в другую. То есть это был как бы не долговой процент, а комиссия за обменную операцию.

Предшественник известной нам ипотеки — средневековый английский mortgage тоже возник как схема для обхода запрета. Работало это так: человек под залог своей земли, мельницы или какого-то актива брал большую сумму денег, а потом на много лет отдавал кредитору все доходы, которые он с нее получает. И поскольку это был просто доход с земли, а не процент по кредиту, это не считалось ростовщичеством. Впрочем, в XII веке католические соборы закрыли эту лазейку.

В мусульманских странах ограничения на ростовщичество были еще жестче и обходить их было труднее, но с этим справлялись. Самая простая схема — очень доступная, и ее можно объяснить буквально на пальцах. Представьте, что вы купец и вам надо взять в долг 100 динаров. Вы берете ценную вещь, например ковер, приходите к своему товарищу и говорите: «Купи у меня ковер за 100 динаров», он его покупает и тут же продает обратно за 110 динаров, но в рассрочку. И получается, что вы остались при своем ковре, получили 100 динаров, а обратно должны вернуть 110, но через год. Фактически это кредит, но кредитор не сделал ничего, что было бы запрещено пророком. 

Помимо книжной традиции у средневековых теологов и философов были, конечно, и рациональные аргументы против ростовщичества. Самый убеди­тельный из них принадлежал Аристотелю, которого к концу Средневековья читали и арабы, и европейцы. Аристотель говорил, что деньги, в отличие от коровы или земли, бесплодны. Если ты даешь человеку корову и корова родит теленка, это и есть процент, ты можешь потребовать корову вместе с теленком. А деньги бесплодны, и поэтому, если ты даешь их и требуешь процент, ты получаешь его ни за что, ты производишь деньги из воздуха. Именно это действие считалось аморальным.

С точки зрения экономиста Аристотель, конечно, заблуждался. Деньги именно что плодовиты — и ровно так же, как стадо коров. Если у тебя есть некоторая сумма денег, ты можешь поехать в Китай, купить там товар, продать его дороже в Европе — и денег станет больше. Если делать это год за го­дом, то, как и стадо коров, сумма денег будет расти и расти.

Закон, по которому размножаются деньги и стада, называется сложным про­центом, и он отличается от простого процента. Работает это так: допустим, вы кладете в банк 100 рублей под 10 %. Если процент простой, то каждый год вы получаете 10 % от изначальной суммы, то есть по 10 рублей. Если процент сложный, то каждый год вы получаете 10 % от той суммы, которая уже успела набежать: в первый год 10 рублей, во второй — уже 11 рублей, а на третий год — 12 рублей 10 копеек. Когда срок короткий, разница между простым и сложным не очень велика, но с каждым годом она становится драматически больше.

В современном мире большинство кредитов выдают под сложные проценты, но почти всю историю человечества сложный процент считался особенно отвра­ти­тельным ростовщичеством и особенно осуждался. При этом, как подо­зревают историки, все это время он практиковался довольно широко. В начале XIII века знаменитый математик Фибоначчи, который провел детство в Север­ной Африке, привез в Европу арабские цифры. Он написал трактат о том, как их можно использовать в арифметике и бухгалтерии. Его книга стала бестселлером — насколько это было возможно в рукописную эпоху. Среди прочего он по­казывал, как можно использовать сложный процент, и приводил довольно подробные примеры. По тексту книги ясно, что он брал примеры из жизни, а не пользовался абстрактными математическими уравнениями. Кажется, в его время деньги в рост, и даже под сложный процент, давали гораздо чаще, чем было принято об этом говорить.

Это лицемерное и удивительное положение вещей существовало в Европе несколько столетий, в долг брали все больше, долги давали все чаще, но при этом обе стороны процесса, и кредитор, и должник, оказывались вечно вино­ваты и вечно чем-то рисковали. Кредитор был виноват просто по определению, а должник, если не возвращал деньги вовремя, попадал в долговую тюрьму. В таких тюрьмах посидели, в частности, Мигель де Сервантес и Даниель Дэфо, авторы «Дон Кихота» и «Робинзона Крузо». 

Частично оправдывать кредит начала сама церковь, а точнее, францисканские монахи, которые давали обет бедности и потому хорошо понимали проблемы бедных людей. Они заметили, что бедным людям тоже нужны деньги — и ино­гда деньги в кредит — и предложили устраивать своего рода общественные кассы или банки, которые выдавали бы заемные средства под небольшой фик­си­рованный процент. Конкретно под 5 %.

Дело, начатое францисканцами, развивали и поддерживали уже светские фило­софы — и, конечно, не только потому, что они хотели оправдать ростов­щиков. У них были большие амбиции. Христианская культура в Средневековье и в Возрождение осуждала не просто кредиты, а саму корысть, коммерческий интерес, считала его чем-то запретным и отвратительным. Философы Просве­щения заметили, что корысть, может быть, не самое приятное человеческое чувство, но чаще оно производит общественное благо, чем зло. Один из отцов Просвещения, философ Монтескье, писал, что торговля, куда бы она ни при­шла, делает людей обходительными и хороша уже этим. Экономист Адам Смит заметил, что не альтруизму булочника мы обязаны своим хлебом и завтраком, а тому, что он хочет получить с нас деньги.

Эта идея вышла и за пределы философского сообщества. В 1755 году молодой граф Джон Спенсер, у которого было много долгов и пожилая бабушка, занял в очередной раз денег, обещав вернуть вдвое, когда бабушка умрет. Бабушка умерла — но вслед за ней умер и молодой граф, не успев расплатиться по дол­гам. И креди­торы пошли в суд, чтобы получить свое у его наследников. Полу­чилась юриди­ческая коллизия, суд должен был решить, ростовщический ли это контракт — и тогда его надо выкинуть — или у кредиторов законные тре­бо­вания, которые надо удовлетворить. В результате он встал на сторону креди­то­ров, написав в судебном решении, что алчность — это единственный прин­цип, который позволяет человеку ссудить денег незнакомцу. И это уже вполне современный экономический подход к проблеме. 

Кроме того, оказалось, что если у кредитора есть интересы, то и должнику от этого может быть проще. В кристаллически чистом виде эту мораль сформулировал персонаж Рабле, аферист по имени Панург  Панург — персонаж сатирического романа «Гаргантюа и Пантагрюэль», написанного Франсуа Рабле в середине XVI века., который знал 63 способа зарабатывать деньги, из которых воровство было самым честным. В какой-то момент его спросили, почему он не хочет расплатиться с долгами и жить сво­бодным, и в ответ он прочитал целую проповедь о том, что нет ничего более отвратительного и страшного, чем жить без долгов, что лучшая вещь на зем­ле — это толпа кредиторов, которые ходят за тобой по пятам, холят тебя, лелеют и хвалят на каждом перекрестке. Потому что надеются, что сперва ты вернешь свои долги им, и каждый вечер молят Бога о твоем здоровье. Это вы­глядит смешным литературным анекдотом, но вообще-то Панург прав. Страхование жизни, например, придумали кредиторы, потому что если долж­ник неожиданно помрет, то они не останутся ни с чем, они хотя бы получат страховку.

В конце XVIII века к кредиторам и ростовщикам относились уже гораздо проще, но вот проблемы самих должников никуда не делись. Люди, конечно, не ста­новились рабами, но они попадали в долговые тюрьмы, когда не могли расплатиться вовремя. В Англии в какой-то момент половина всех заключен­ных состояла из людей, которые не вернули кредит. Именно поэтому Уильям Тодд, с которого мы начали сегодняшний эпизод, и решил вмешаться и ис­пра­вить ситуацию.

К началу XIX века просвещенное человечество верило, что кредиторы не дол­жны попадать в ад, а должники — за решетку. И если давать деньги в рост — это нормальное и полезное для общества занятие, то, значит, надо придумать такую систему, чтобы и брать деньги в долг было не опасно для жизни и здо­ровья. Как этого добиться? Есть несколько довольно простых способов. Во-первых, можно разрешить людям иногда не расплачиваться по долгам, то есть объявлять банкротство. Во-вторых, можно стараться давать деньги в кредит только людям, которые их, скорее всего, вернут. Рассказывает Антон Табах:

«Смотреть надо на репутацию, то есть на то, как человек расплачивался по долгам раньше, на его образ жизни и так далее. И смотреть надо на его финансовое положение, то есть откуда он может найти средства, чтобы заплатить вам взятые деньги в оговоренный срок. Фактически две вещи: желание платить и способность платить. Причем история учит нас, что желание значительно важнее способности. Потому что если человек хочет заплатить, то он найдет ресурсы, а если человек имеет ресурсы, но не хочет, он найдет способ отвертеться».

Общественное движение за отмену долговых тюрем и возможность банкрот­ства (в первую очередь, для предпринимателей), появились практически одно­временно, и в течение XIX века в некоторых странах даже приняли такие зако­ны. Прежде было немыслимо взять денег, если ты простой человек, не отдать их и сказать: «Мне за это ничего не будет». А сейчас, если оглянуться по сторо­нам, мы понимаем, что это довольно естественная ситуация. Предпринима­тели, бывает, банкротятся по многу раз подряд, а во многих странах, включая Россию, есть и закон о персональном банкротстве. Так должник и кредитор становятся партнерами, они делят риск и оба хотят, чтобы их договоренность закончилась хорошо, а не плохо. Поскольку должника нельзя посадить в тюрь­му, приходится о нем заботиться, как о Панурге, и надеяться, что он вернет тебе долг. А значит, надо для начала выбирать такого должника, который этот долг вернет. 

Бенджамин Франклин, отец-основатель США, изобретатель громоотвода и бифокальных очков, был человеком самых разнообразных талантов. Кроме того, он был воспитан Просвещением и верил, что деньги должны работать: что человек, который хранит деньги в матрасе, ведет себя так же безответ­ствен­но, как человек, который лежит на матрасе и ничего не делает. И поскольку он жил согласно тем же принципам, которые проповедовал, он умер довольно состоятельным человеком. После смерти он завещал несколько тысяч долларов Филадельфии и Бостону, своим родным городам, чтобы сделать специальный фонд и выдавать кредиты молодым ремеслен­никам — для того, чтобы они начинали свое дело. Его фонд просуществовал до конца XX века, в частности, потому, что он был придуман таким образом, чтобы кредиты возвращали. В его завещании было написано, что деньги надо давать только высококвалифицированным ремесленникам, за которых могут поручиться два уважаемых горожанина. Кроме того, требовалось, чтобы ремес­ленники были женаты, потому что, замечал Франклин, женатые люди гораздо ответственнее и не склонны совершать опрометчивых поступков. По сути это был современный кредитный скоринг — система, которая заранее пытается выбрать надежного плательщика.

Конечно, в современном мире не все живут по этим замечательным правилам. И наверняка вы видели на столбах объявления: «Легкий кредит без залога и поручителей». Мы понимаем, что это кредит под 2000 % в год, и понимаем, что это аморально, вызывающе и преступно — потому что такие кредиты при­во­дят к разорению. Мы противопоставляем эту ситуацию обычному, надеж­ному, цивилизованному банковскому кредиту. Но большую часть исто­рии челове­че­ства этой разницы не существовало. Любые кредиторы были мазаны одним миром и попадали в один ад. 

Сейчас мы уже дошли в своем оправдании долга до такой ситуации, что в начале XXI века выдали Нобелевскую премию мира профессиональному заимодавцу.

Тридцать лет назад экономист из Бангладеш по имени Мухаммад Юнус думал, как бы помочь беднякам, которым никто не давал в долг. Его идея состояла в том, что бедным людям нужно выдавать в долг небольшие суммы, которые те могли бы пустить в дело: например, открыть мастерскую или купить швей­ную машинку и так вытащить себя из нищеты. Но, как и поко­ления экономи­стов до него, он понимал, что если просто дать многим бедным людям малень­кие займы, то большинство из них эти займы не вернет.

Юнус придумал для этого несколько инноваций. Во-первых, он давал очень неболь­шие суммы, в районе иногда 10 долларов. Во-вторых, он давал их жен­щи­нам, потому что женщины в целом ответственнее мужчин. Наконец, он сде­лал такую систему, которая создавала у людей коллективную ответ­ственность. Если один человек не возвращает долг, то его же собственные соседи давят на него и заставляют его это сделать. Сотрудники банка при­ходили в деревню, раздавали несколько кредитов и смотрели, что будет дальше, — и новые кре­диты давали только в том случае, если предыдущие были возвращены вовремя. Систему коллективной ответственности много критиковали, но она вроде бы работает: маленькая инициатива выросла в огромный банк, с тысячью отде­лений по всей Бангла­деш. Банк уверяет, что крестьянки возвращают 19 креди­тов из 20.

Нобелевскую премию Мухаммад Юнус получил в 2006 году за борьбу с бедн­остью. В этот момент человечество избавилось от тысячелет­него чувства вины и признало наконец, что давать деньги в рост — это не просто не грех, а может быть, даже и добродетель. 

Использованная литература:

Гребер Д. Долг: первые 5000 лет истории. М, 2014.

Хиршман А. О. Страсти и интересы: политические аргументы в пользу капитализма до его триумфа. М., 2012.

Geisst C. Beggar Thy Neighbor. A History of Usury and Debt. University of Pennsylvania Press, 2013.

Kuran T. The Long Divergence: How Islamic Law Held Back the Middle East. Princeton University Press, 2010.

Pirenne H. Economic and Social History of Medieval Europe. London, 1936.

Yenawine B. H. Benjamin Franklin and the Invention of Microfinance. London, 2010.