Расшифровка Ямальский эксперимент: как сделать школу для детей кочевников
Когда мы говорим о столкновении русских и коренных народов Севера, у нас в голове могут возникнуть образы завоевания Ермака, казачьих бердышей, стрел с костяными наконечниками, строительства Мангазеи Мангазея — первый русский заполярный город XVII века в Сибири., злых колонизаторов, которые спаивают наивные и доверчивые коренные народы, то есть, в общем,
Для того, о чем речь пойдет сегодня, я предпочитаю использовать слово «взаимодействие» — взаимодействие культур и людей. Не потому, что конфликтов не было — конечно, они были, — а потому, что взаимодействие происходит не
Я сразу хочу сделать одну важную оговорку: когда мы будем говорить о русских, мы будем подразумевать не этнических русских, а всех тех, кого коренные народы называют русскими, то есть пришельцев с Большой земли, не тех, кто жил на Севере давно.
Для затравки я хотела бы показать одну из моих любимых фотографий. Она сделана в помещении одной из групп интерната на Ямале.
В
В основе куклы — птичий клюв.
В основе куклы — птичий клюв.
В качестве примера мы будем использовать именно то учреждение, в котором я сделала эту фотографию, — школы-интернаты. Что такое школы-интернаты и почему именно эта форма организовалась на Ямале?
Дело в том, что в середине ХХ века, когда появилось обязательное массовое школьное обучение, большинство родителей детей были кочевниками, которые передвигались по тундре со своими стадами оленей или рыбачили. Передвигались они на огромные расстояния, а жили небольшими группами. Таким образом, интернатская форма обучения в данном случае диктовалась образом жизни родителей.
Конечно, эта форма может быть наполнена разным содержанием. Интернаты могут быть предельно жесткими и стремиться изолировать детей от родительского влияния, как это и было в Советском Союзе в 1960-е годы, а могут быть и более мягкими и стремиться отвечать чаяниям тех, для кого они и были созданы. Важно отметить, что интернаты для коренных жителей — это не
Сразу отмечу, что интернат можно изучать
Стоит напомнить, что любому первокласснику, идущему в школу, всегда необходимо адаптироваться к школе, и на это направлены многие наши сегодняшние практики. Но школы на Ямале — это интернаты, то есть закрытые школы, в которых дети собраны вместе и изолированы от своих семей. Самая известная нам сегодня школа такого типа — это Хогвартс Хогвартс — школа-интернат для волшебников из Гарри Поттера.. Но на Ямале, конечно, все было немного иначе.
Первые интернаты на Ямале появились в 1930-е годы, но тогда они не сопровождались насилием: родителей уговаривали отдать детей в школы. А вот в конце 1950-х — начале 1960-х годов появилось обязательное школьное обучение вне зависимости от воли родителей. Именно в это время у государства появилось и желание, и возможности заставить всех детей пойти в школу. Детей начали собирать по тундре, иногда при помощи милиции. И дети при этом оказывались в непривычной для них среде — в закрытом учреждении, где действуют совершенно другие правила, чем дома, в родительской семье.
Ребенок-северянин оказывался в ситуации культурного шока, потому что изменения обрушивались на него неожиданно и одновременно и касались практически всех сторон его жизни. Почти все известные ему правила переставали работать: все обычные вещи нельзя делать так, как ты привык, а нужно делать иначе. Ты получаешь новое имя, у тебя совершенно другой распорядок дня, другая деятельность, и все это еще усугубляется тем, что маленький ребенок не знает русского языка, а учитель в большинстве случаев не знает ненецкого. Многие дети впервые оказывались в поселках, и русские дома казались им странными: русские
Если ты всю жизнь спал на полу, то кровать кажется очень высокой и спать на ней страшно, к ней нужно привыкать — собственно говоря, мы ведь наших маленьких детей приучаем спать на кровати. Если в тундре у тебя была удобная и теплая одежда, в которой не больно падать в снег и снег никуда не забивается, нельзя потерять шапку или варежки, потому что они пришиты намертво, то тут тебя переодевают в холодную и неудобную интернатскую одежду — русскую одежду с пуговицами (пуговицы нужно научиться застегивать: это техника тела, которой дети не владеют), с вечно пропадающими варежками, которые
Кроме того, в школе действуют иные правила. Например, обычно ребенку, приходящему в школу, меняли имя, и ему приходилось привыкать откликаться на новое. Более того, согласно ненецкой традиции, дети не должны называть имена своих родителей: это невежливо, взрослого человека не называют по имени Взрослых людей у ненцев принято называть не по имени и отчеству, а по детям: например, Хадри’ нися — «отец Хадри».. А учителя спрашивают: «Как зовут твою маму, как зовут твоего папу?» И в ответ получают неожиданное для себя молчание. Многие из них вспоминали, как им было вначале трудно, потому что все дети казались им на одно лицо. В довершение всего с этими детьми невозможно было поговорить, потому что они не понимали русского языка, а другим учителя не владели.
Что видят перед собой дети? Они видят странных людей — лохматых, потому что у большинства ненцев гладкие темные волосы и вьющиеся кудри, так старательно уложенные русскими учителями, воспринимаются как лохмы. Со странными глазами — многие дети, которые пошли в школу в конце
При этом нужно учитывать, что школы были совершенно чуждым и непонятным элементом не только для детей, но и для взрослых, для всех ненцев. Такими же непонятными вначале школы были и для русских крестьян, и для шведских фермеров, и для народов Африки. Детский труд был для этих народов реальным вкладом в семейное благосостояние, и отношение к детству, как мы знаем, было совершенно иным, чем сегодня в Европе в больших городах. Зачем грамота, чтобы пахать, или охотиться, или чтобы читать в тундре следы? Если дети будут ходить в школу, они не будут заниматься делом и вырастут лентяями и бездельниками. Порой детей приходилось отбирать силой, потому что родители их прятали: они не хотели их отдавать, заставляли прикидываться больными, увозили за тридевять земель.
Но государство решило их собрать — и собирало: по тундрам летали вертолеты и самолеты, ездили упряжки и лодки, которые собирали детей. Детей периодически вынимали из-под подушек в чуме, доставали из-под нарт. Иногда собирать школьников помогали даже милиционеры. Все это выглядело очень и очень трагично.
Но постепенно ситуация начала сглаживаться. Потому что взаимодействие людей, взаимодействие культур — это всегда живой процесс, люди подстраиваются друг к другу, и потихонечку ситуация начинает меняться. Произошла такая своего рода настройка — как будто и русская, и ненецкая культуры настраивались по камертону, но каждая не по своему, а по чужому.
В итоге система интегрировала требования обеих культур. Наверное, основное, из-за чего это произошло, о чем мы можем говорить, — это накопление опыта, с обеих сторон. Интернаты со временем становятся более человечными. С одной стороны, родители, которые сами прошли через интернаты, стремятся обеспечить своим детям более мягкое привыкание. Они заранее рассказывают детям, что их ждет, возят их в поселок. Дети теперь до того, как придут в школу, узнают, как выглядят русские дома — они больше не похожи для них на спичечные коробки. Они умеют пользоваться ванной и туалетом, они заранее представляют себе, чем их будут кормить, умеют включать свет и так далее. Теперь в отправлении в школу для ребенка гораздо менее неожиданного и драматичного, чем это было раньше.
Кроме того, когда сегодня ребенок приезжает в школу, то, в отличие от 1960-х годов, он не оказывается один, совершенно изолированный от своих родных, знакомых и от своей культуры. За прошедшее время появились поселковые ненцы, за прошедшее время сложилось так, что, поскольку семьи большие, то в интернате вместе с детьми одновременно учатся их старшие братья, сестры, тети, дяди. Таким образом, ребенок оказывается погружен в свою среду. Выходя из-под контроля родителей, он оказывается под надзором другой части своих родственников.
Современные дети часто рассказывали мне: я приехал в интернат, совершенно не понимал, чего от меня хотят, что мне нужно делать, я заплакал; пришла Оля, пришел Дима, помог мне, объяснил, успокоил, рассказал, что я должен делать, — и так далее. То есть ситуация становится гораздо более мягкой и гораздо более предсказуемой для ребенка, гораздо менее безнадежной.
В результате, учась в интернате, дети уже не только осваивают учебный план и не только научаются жить с русскими, но и получают традиционную информацию (традиционную для ненецкой культуры) от своих старших и младших братьев, от людей, живущих в поселке, от педагогического персонала, который является коренным. Таким образом, ненецкий канал информации как бы прорастает через интернат и дети оказываются неизолированными не только от родных, но и от традиционных знаний.
У меня есть такой пример. Ненецкая девочка, которая в силу обстоятельств не говорила на ненецком языке до того, как пошла в школу (так сложилась ее судьба), попав в интернат, выучила ненецкий язык — просто потому, что на нем разговаривали между собой большинство детей вокруг нее. Таким образом, интернат оказался местом, в котором она выучила родной язык, а вовсе не местом, где она его потеряла.
Изменения касаются и учителей. С одной стороны, теперь учителя более опытные. Есть русские учителя, которые очень давно работают и знают, чего ждать от детей, какие правила нужно соблюдать, какие вещи делать нельзя, какие — можно; знают родителей детей, знают их семьи, учили их старших братьев и сестер и так далее. Более того, некоторые русские учителя настолько привыкли к ненцам, что освоили некоторые ненецкие практики. Например, практики питания: многие люди, давно живущие на Севере, тоже едят сырую рыбу, строганину и даже печень оленя, тоже иногда сырую. Научаются они и правильно себя вести в особых ситуациях — например, оказавшись на кладбище или рядом со священным местом. То есть подстройка происходит и со стороны учителей.
Кроме того, очень важное изменение произошло примерно в середине 1970-х годов, когда в школы вернулись люди, прошедшие через интернаты. Появились педагоги-ненцы и ханты, которые сами прошли через интернат и прекрасно понимают, что чувствуют дети, понимают, в каких ситуациях можно предупредить конфликты, могут им помочь.
В это время начинают появляться и особые практики, которые позволяют детям успешнее адаптироваться к интернату. Одной из таких замечательных практик было появление нулевых классов Нулевые классы существовали в советской школе с середины до конца 1980-х.. Дело в том, что в этих классах работали в основном учительницы-ненки, говорившие с детьми на ненецком языке и потихонечку приучавшие их к жизни в поселке и в школе. Происходил, насколько это вообще возможно в этих ситуациях, более или менее мягкий переход от дома и тундры к школе. Они прекрасно знали, как дети себя чувствуют, они знали, как обратиться к этому ребенку и что в ситуации, когда он заскучал, его, возможно, не нужно веселить, а лучше отвести в тундру, чтобы он мог погулять и посмотреть на окружающий мир. К сожалению, хотя опыт этих классов был уникальный, в ходе одной из последних реформ образования их упразднили.
Другая прекрасная местная находка, появившаяся уже в 1990-е годы, — это интернаты так называемого семейного типа. Это интернаты, в которых дети живут не по классам и возрастным группам, а согласно родству и семейным группам. На самом деле такие интернаты просто начинают использовать реальную практику, уже сложившуюся в интернатах, но бывшую неформальной, когда старшие заботятся о младших.
К местным особенностям относится и продолжительность учебного года. Обычно учебный год на Ямале для детей кочевников заканчивается
Вообще-то мы не знаем точно, почему на Ямале ситуация сложилась именно таким образом и интернаты заняли именно такую позицию. Во многих других местах (и в нашей стране, и не в нашей стране) интернаты действительно воздействовали разрушительным образом на традиционный образ жизни. Но на Ямале национальная культура сумела сохранить высокий престиж, особенно по сравнению с другими регионами нашей страны.
Интернаты тут превратились в своеобразный полигон для отработки навыков жизни в иной, русской среде. Воспользуешься ты этими навыками или нет, — это твое дело. Если хочешь, то можно идти по пути, предначертанному школой: получить образование, профессию, делать карьеру. И сегодня на Ямале довольно много ненцев-чиновников, ненцев-медиков, ненцев-учителей, ненцев-милиционеров и ненцев — кандидатов наук. А хочешь — можно вернуться в тундру после школы или после техникума и заниматься оленеводством.
Что очень важно, ни один из этих вариантов жизненного сценария (по крайней мере, пока) не воспринимается как крах, как вариант неудачный, как крушение надежд или как проигрыш. Интернат превращается в место, где ты можешь попробовать жить в иной культуре, можешь научиться жить с другой культурой, можешь научиться иметь дело «с этими русскими». Если тебе не понравилось жить с русскими, ты можешь вернуться обратно.
И как мы начинали картинкой, так картинкой можем и завершить. Это иллюстрация того, какие навыки можно освоить в интернате и как органично они потом могут использоваться в тундровой жизни. Ненецкие дети в традиционной меховой ненецкой одежде, сидящие вокруг деревянной ненецкой оленьей нарты, сделанной совершенно традиционным способом, увлеченно играют в шахматы.
Ямальский случай интересен тем, что дает возможность взглянуть на интернаты не как на источник вреда и увидеть в них не только разрушительное начало, но и точку соприкосновения и взаимодействия культур. Почему так сложилось на Ямале, мы точно пока сказать не можем. У исследователей нет на это ответа, но, как шутят над нами наши коллеги, на Ямале всегда все не так.
