Расшифровка Что такое россика

Содержание первой лекции из курса Ирины Карацубы «Россия глазами иностранцев»

Россика — это все, что написали иностранцы, которые приезжали в нашу страну — или не приезжали, а составляли компиляции, сидя у себя дома, у камина, в Лондоне или каком-нибудь еще хорошем месте. Как всё относя­щееся к Британии называется британника, к Франции — галлика, к Япо­нии — японика. Мое глубокое убеждение состоит в том, что мы до сих пор не осмыслили эти источники, не издали их и вообще не отдали им тот долг, который у нас перед ними есть. Спрашивается: какой такой долг и какие такие источники?

В XIX веке директором Санкт-Петербургской Императорской библи­о­теки был лицейский однокашник Пушкина — барон Модест Корф  Модест Корф (1800–1876) — барон, а с 1872 года — граф, директор Император­ской публичной библиотеки (1849–1861), главноуправляющий Вторым отделением Императорской канцелярии (1861–1864), которое занималось составлением Свода законов Российской империи., лич­ность одиозная, известная своей жутко официозной клеветнической брошюрой по поводу декабристского восстания и многими другими недостойными дея­ниями. Но именно Корф начал собирать в Императорской библиотеке специ­альный отдел «Россика», который был посвящен исключительно сочинениям иностранцев о России. Причем собирал он всё, в том числе и всякие памфлеты о нем­­ самом, которые выходили на Западе. Что называется, плакал, но покупал и клал на полку. И у него даже не было собственного кабинета — его рабочий стол стоял в зале, где находилась его любимая коллекция «Россика».

Вряд ли Корф мог предположить, что уже к началу XX века эта коллекция разрастется, а потом, в 1920-е годы, будут попытки вслед за россикой соби­рать «советику» — сочинения иностранцев о Советской России. Попытки эти, конеч­но, прервутся на исходе 1920-х, когда в стране установится жесткая однопар­тийная диктатура и уже будет совершенно неинтересно, что там про нас на Западе пишут «клеветники России».

Сейчас эта блестящая коллекция «Россика» насчитывает 250 тысяч единиц хранения. Четверть миллиона книг, брошюр, листовок, фотографий, открыток, путеводителей — как говорят англичане, «and what not»  And what not — англ. «И всякое такое». — чего там только нет. И, конечно, эти четверть миллиона по-своему бесценных единиц хранения в какой-то совершенно крошечной степени освоены учеными и широкой пуб­ликой.

Надо сказать, что я с трудностями освоения россики столкнулась с самого начала — мой бывший заведующий кафедрой на меня смотрел так, взглядом майора Пронина, и говорил: «Ирина Владимировна, вот они Россию ругают, а вы их изучаете». Хотя россика — это, конечно, не басни путешественников и не измышления «клеветников России».

Начало россики — это начало формирования Московского еще даже не цар­ства, а Великого княжества. Первые такие записки Барбаро  Иосафат Барбаро (1413–1494) — венеци­анский дипломат и путешественник, в 1436–1452 го­дах жил в генуэзской колонии Тана на Дону, посетил Москву по пути на родину через Волгу. и Контарини  Амброджо Контарини (1429–1499) — знат­ный венецианец, в 1474–1477 годах путе­шест­вовал по Польше, России и Персии, соби­рая антитурецкую коалицию, о чем оставил пространные записки. — это конец XV века, время Ивана III. Потом был знаменитый Гербер­штейн  Сигизмунд фон Герберштейн (1486–1566) — австрийский дипломат, писатель и историк. Автор трудов о географии, истории и устрой­стве России. — это уже первая половина XVI века, время Василия III. Ну и далее везде. А люди-то приезжали, как правило, оканчивавшие какие-то европейские университеты: политики, дипломаты, которые зачастую по уровню аналитики и образования были на голову выше своих русских современников. Поэтому многие корневые, стержневые вопросы для России впервые были поставлены именно в россике — в записках иностранцев о России.

Например, природа русской власти. Что это тут у них за государство такое, которое, как говорят, всосалось в общество и, как вампир, тянет из него все соки, не дает обществу сложиться? А что это за такая странная культура? Они вроде бы очень хотят заимствовать все у Европы — по крайней мере, все полез­ное для них — вместе с тем, когда они что-то заимствуют, они заимст­вуют это так, что ничего европейского не получается. А что это за народ такой, кото­рый терпит таких правителей? Может быть, наоборот — правители вынуждены быть так жестоки, потому что народ сам по природе такой — «загрубелый», как сказано в некоторых записках XVI века? И так можно продолжать до бесконеч­ности.

Все эти вопросы впервые были поставлены иностранцами. И, конечно, для средневековой России два главных вопроса — это, во-первых, вопрос о русском госу­дарст­венном строе, о неограниченном самодержавии, которое иностранцы чаще всего называли деспотизмом или тиранией, а во-вторых, про­блема крепостного права, понимаемая очень широко.

Как писал один англичанин в XVIII веке, крепостное право в России — это вер­ховная власть императора над дворянами, а дворян — над их рабами. Об этой всеобщ­ности рабства в империи очень хорошо потом выразился Радищев  Александр Радищев (1749–1802) — российский писатель и философ, автор «Путешествия из Петербурга в Москву».: «Под игом власти, сей, рожденный, // Нося оковы позлащенны, // Нам воль­ность первый прорицал» — эти у дворян оковы были «позлащенны», а у кре­постных крестьян — не позолоченные. После отмены крепостного права в 1861 году существовали его пережитки, а потом большевики и вовсе восста­новили его в деревне. Все это какие-то основные алгоритмы русской жизни — как и неограниченное само­державие в великокняжеском, царском или комму­нистическом варианте, кре­по­стное право, рабство, насилие, угнетение.

Все эти проблемы россика пос­тавила лет на сто пятьдесят, сто или, по край­ней мере, пятьдесят раньше рус­ской общественной мысли. Недаром в библио­теках русских дворян XIX века в изобилии были записки иностранцев о России. И у Пушкина, и у Ники­ты Муравьева  Никита Муравьев (1796–1843) — один из главных идеологов движения декабри­стов, капитан Гвардейского Генерального штаба.. Об этом мы можем судить по опубли­кованным каталогам библиотек.

Недаром основные образы, при помощи которых мы определяем и анализи­руем Россию, как правило, взяты у иностранцев. Например, знаменитый образ Пушкина о том, что Петербург — это окно в Европу. Он вычитал это у италь­ян­ца Франческо Альгаротти  Франческо Альгаротти (1712–1764) — худо­жественный критик и коллекционер. Издал книгу о своем путешествии в Россию., взял эту фразу изящно себе — а от него она уже разошлась везде. Или «потемкинские деревни» — это выражение тоже впервые появляется у иностранцев, у «клеветников России». И оно, например, вошло в немецкий язык как идиома — Potemkinsches Dorf. И если у нас до сих пор идут дебаты, были потемкинские деревни на са­мом деле или нет, то там в их суще­ствовании никто не сомневается.

Россика — это комплекс источников, который дает совершенно уникальные возможности для анализа. С одной стороны, иностранцы очень много описы­вали повседневную реальность: что люди ели, что пили каждый день. Что-то вроде такого: «А я вот заночевал в избе у русского крестьянина, и всю ночь у меня цыплята выклевывали солому из волос, и меня будили хрюкавшие свиньи». Потому что русские крестьяне, как известно, в холодную погоду всю живность загоняли в избы и жили все вместе — с коровками, с телятками, свинками и цыплятками.

С другой стороны, россика позволяет анализировать самые серьезные проб­лемы: например, Россия — это Европа или не Европа? И если нет, то что она такое? Имеет ли Россия какое-то отношение к Востоку? Что такое русский национальный характер и в чем он состоит? Вот, например, знаменитое выра­жение «Россия — страна контрастов, противоречий». Англичанин Макартни  Джордж Макартни (1737–1806) — английс­кий дипломат при русском дворе, автор «Свиде­тельства о России в 1767 году». в эпо­ху Екатерины II очень хорошо это выразил: «…Строгий наблюдатель вынужден будет признать сию нацию чистейшим образцом непоследова­тельности, противоречия и парадокса…»

С XVI века, то есть с Герберштейна, и до наших дней иностранцы пытаются анализировать Россию. И я считаю, что вся эта россика, весь этот богатей­ший комплекс источников, еще далеко не оценена по достоинству.