Елена Корчмина: «Зачем везти муравьиные яйца из Брянска в Москву?»
Что рассказывает об истории России серебро на джинсах ученого, как дворяне уклонялись от налогов и легко ли стать историком цифр
— Как получилось, что вы, историк, начали заниматься экономикой?
— Признаться, я никогда не хотела заниматься экономическими вопросами в истории. Более того, после окончания вуза, Рязанского государственного педагогического университета, я была разочарована историей: мне казалось, что это не наука. Но когда я села писать диссертацию о дворянских выборах Тема диссертации — «Дворянское сословное самоуправление в первой половине XIX века (на примере Рязанской губернии)»., мне повезло с источником — попались баллотировочные списки, всякие расходы на выборы. Оказалось, что бытующее в среде историков мнение, будто дворяне на протяжении первой половины XIX века не стремились участвовать в выборах, этими цифрами не подтверждалось. Тогда я впервые поняла, что цифры могут говорить. А от цифр недалеко до денег. Следом я получила Карамзинскую стипендию, связанную с изучением налогов, и увлеклась финансовыми сюжетами. Но до того, чтобы назвать себя экономическим историком, мне нужно еще заполнить большие пробелы в собственно экономическом образовании. А пока мою деятельность можно описать как заглядывание в чужие карманы.
Причем сначала я заглядывала в худые карманы — когда занималась налогами и недоимками. Тогда при работе с налоговыми документами, этими огромными книгами, которые ни до меня, ни после никому не понадобятся, на столе всегда оставалась горка песка, с рук стекала грязная вода, а джинсы протирались за полгода: в XVIII–XIX веках чернила посыпали песком, чтобы они быстрее высыхали. А потом я стала заниматься дворянами и роскошным потреблением, в частности работать с бумагами Александра Романовича Воронцова, и джинсы приобрели серебристый оттенок: Воронцов присыпал чернила песком с серебринкой. Мне очень понравилась эта метафора: налоги — это пыль, грязь и ничего человеческого, а роскошь — это когда даже джинсы XXI века в серебре.
— Мы сейчас уже плохо представляем, что значит владеть человеком или десятком тысяч человек. Что это значит в деньгах?
— Действительно, в магазин дворяне шли не с душами, а с деньгами. Мы с моим соавтором Ильей Воскобойниковым пытаемся придумать модель, как можно переводить души в деньги.
Сейчас считают так: количество душ умножается на средний крестьянский оброк. Получаются усредненные годовые суммы дохода, которыми располагали дворяне. Но я против такого способа: дело в том, что предварительные результаты показывают, что чем больше у тебя душ, тем ниже доход с одной души. По моим ощущениям, это связано с управленческими проблемами. Ведь имения были в разных местах России: тут у тебя сто душ, тут тысяча, там две души, и всеми нужно управлять. Это очень большие издержки. На одну бумагу, свечи и почтовую пересылку потратится куча денег, не говоря уже об оплате приказчиков. То есть, если средний оброк был, скажем, пять рублей, то мы должны отнимать
Часто проводят экономические параллели между крепостным правом и рабством, но как раз на этом пересчете видно, насколько разные это были модели. Рабство — это большие плантации, и люди на них находятся в одном месте, их можно максимально эксплуатировать, выжимать из них максимальный доход. В России не было плантационного хозяйства, были крупные душевладельцы, имения которых были разбросаны по всей России.
— Действительно, крепостной строй обычно называют русским рабством. Мол, о чем можно говорить, если у нас рабство недавно отменили.
— На самом деле, разбирая финансовые документы, я поняла, что мы очень плохо знаем, что такое крепостное право, по крайней мере я — точно. Я была поражена, когда увидела, что граф Воронцов платил своим дворовым бабам за мытье полов в своем же доме. Зачем?! У меня нет ответа. Видимо, были устоявшиеся практики — грубо говоря, определенный объем работ крепостные выполняли в счет барщинного, принудительного труда, а за все сверх этого им нужно было платить.
Конечно, Воронцовы — элита дворянства; в мелких поместьях происходила, по всей видимости, более интенсивная эксплуатация. По крайней мере, доход на крестьянскую душу в мелких имениях был выше, чем в крупных. Но элита российского дворянства совокупно владела более чем половиной крестьянского населения России, поэтому с определенной долей осторожности мы можем говорить, что эта пограничная модель принудительно-наемного труда была привычна для значительной части крестьянского населения. Отсюда вытекает вопрос, где грань между принудительным трудом и наемным.
Вообще, категория дворовых фантастически интересная в этом смысле. Мы смотрим в бумаги и видим, что дворовые богаты, что им платят за многие вещи. У них есть определенные представления о том, как помещик должен с ними обращаться.
— Какие еще мифы можно развенчать с помощью финансовых документов?
— Например, наше представление о неимоверном богатстве российского дворянства, особенно его элиты, является скорее следствием убедительности русской литературы и искажений в восприятии жизни российского двора со стороны иностранцев. Мы просто смутно представляем реальный годовой доход дворянина, неважно — крупного или мелкого.
Я сейчас разбираю данные, которые показывают доходы дворян, проживавших в Москве. Условно говоря, налоговые декларации. Например, они пишут: у меня тысяча душ, я получаю с них пять тысяч рублей, но у меня при этом долгов на 20 тысяч, по которым я плачу проценты, и поэтому мой «действительный доход» составляет три тысячи. То есть если есть долги (а долги были почти у всех), то сумма ежегодного дохода автоматически уменьшается на размер ежегодно платимых процентов. Колоссальные суммы шли на обслуживание долгов! В этих условиях как именно мы должны оценивать богатство дворянина, его финансовые возможности? Но тут уже возникают сложности перевода языка XVIII–XIX веков на современный экономический язык, которым, как правило, историки владеют только на самом минимальном уровне.
— А коррупция — тоже миф?
— В
Про взятки (то, что называлось «в почесть») второй половины XVIII века более или менее хорошо известно, что крестьяне были вынуждены все расходы записывать: для них это была финансовая отчетность, и они фиксировали, кому сколько платили — должность, размер, какого числа. Поэтому крестьянское бытовое взяточничество очень хорошо документировано в сравнении с другими источниками. И в случае если чиновник зарывался, например крестьяне приезжали сдавать налог, а чиновник не давал квитанцию, просил крестьян прийти к нему домой, а там уже пытался истребовать денег, и крестьяне были с этим несогласны, то они могли подать жалобу. И в случае разбирательства крестьяне предъявляли свои записи о расходах на чиновника за несколько лет. Потому что в России было наказание за то, что ты взятки берешь, а за то, что даешь, не было — ну или, точнее, закон был в этом отношении туманен.
Взятки были настолько распространены, что процедура их передачи была хорошо регламентирована. Правила, конечно, были негласными. Давали определенные продукты (например, Ольга Кошелева исследовала, как часто взятки давали рыбой, в моем случае чаще встречается вино и сахар). Объем зависел от должности чиновника.
Вообще, приходно-расходные книги и прочие финансовые документы — это мой любимый источник. Он, конечно, очень тяжелый в работе, очень монотонный, но благодаря ему из цифр вырастают люди, причем такие, о которых в других ситуациях мы мало что узнаем, поскольку они не совершали преступлений и не являлись частью элиты. Но попадая в финансовые документы, эти люди обретают свою личность.
— Все-таки были ли роскошь, расточительство, или вся эта красота только из литературы?
— Я нашла однажды в архиве дело о том, как опять-таки один из Воронцовых (просто по ним больше всего данных) вез телегу муравьиных яиц из Брянска в Москву. И эта транспортировка была недешевой, потому что нанималась подвода и крестьянину выплачивались харчевые. Я даже сначала решила, что неправильно прочитала. Зачем везти муравьиные яйца из Брянска в Москву? Через четыре месяца поисков в совершенно другом деле я нашла точный ответ на этот вопрос: он вез эти муравьиные яйца для того, чтобы кормить соловьев! И если соловьи — предмет роскоши, тогда понятно, почему он не считается с затратами, везя им корм. До сих пор остается непонятно, почему из Брянска и почему московские муравьиные яйца не подходят. Но сам факт этой покупки вполне укладывается в логику этого роскошного потребления.
