Расшифровка Что написано в главной книге Маркса — «Капитале»

Почему даже ученые современники Карла Маркса плохо понимали, о чем говорится в его главном труде

Автор Александр Погребняк

В наследии каждого большого мыслителя мы обычно стараемся выделить какой-то главный, итоговый труд его жизни. В случае с Карлом Марксом это, конечно, «Капитал». Как мы уже говорили в первой лекции, Маркс работает над этой книгой в лондонской эмиграции, в частности в библиотеке Британ­ского музея. Целью «Капитала» было показать, как устроен капиталистический способ производства, какие противоречия внутри его устройства должны в будущем привести к более прогрессивному — то есть к коммунистиче­скому — устройству общества. 

Поскольку в современном капиталистическом обществе экономические отношения доминируют над всеми прочими, наиболее актуальной наукой становится политическая экономия. Поэтому «Капитал» — это прежде всего критика современной Марксу политической экономии, которую Маркс называет буржуазной. 

Но почему именно критика так важна? Потому что, как полагает Маркс, политическая наука — это не просто наука: в первую очередь это идеология. То есть она не только объясняет, как устроена экономика фактически, но она еще и пытается представить существующий экономический строй — а сле­довательно, и социальный — как неизменный, раз и навсегда установленный, то есть наиболее справедливый и эффективный. Маркс же делает акцент на том, что современное, как и любое прошлое состояние общества, является исторически преходящим.

Итак, итогом многолетней работы Маркса оказалось произведение, которое даже профессионалам, — например, специалистам в области экономической науки — было очень нелегко понять. Сам Маркс с грустью констатировал, что многие ключевые положения были или совсем не поняты, или поняты неверно. Почему же книга Маркса для современников, да и для последующих читателей, оказалась очень тяжелой для понимания? 

Во-первых, поражает масштаб задачи. Необходимо понять экономическое устройство современного общества, но не абстрагируясь от других сторон — от религии, политики, нравственности. Необходимо понять, как все эти аспекты связаны друг с другом. А во-вторых, эта книга сложна из-за метода, который непривычен для многих ученых, особенно для экономистов. Это метод, о котором мы уже говорили в первой лекции, так называемая мате­риалистическая диалектика. А это, напомним, означает, что исследование материальной жизни (чем, по сути, и является экономика) видит в любом явлении то, что ставит под вопрос его нынешнюю форму как слишком ограниченную, как тесную для того потенциала, который в этом явлении заключен. Например, коммерция, торговля — это универсальная форма общения людей, она преодолевает, казалось бы, любые границы, но в то же время она формирует новые границы: все наше общение начинает зависеть от таких понятий, как выгодное и невыгодное, рентабельное и нерентабельное, интересное и неинтересное и так далее. 

Таким образом, «Капитал» — это не просто книга по экономике. Это прежде всего комплексное социально-философское осмысление современного Марксу общества, которое объединило в себе сразу несколько подходов. Укажем только на два: английскую политическую экономию — Адам Смит  Адам Смит (1723–1790) — шотландский экономист, считающийся основателем экономики как науки, автор основопола­гающего для классической политэкономии труда «Исследование о природе и причинах богатства народов» (1776)., Давид Рикардо  Давид Рикардо (1772–1823) — английский экономист и политик. Начал заниматься экономикой, вдохновившись идеями Адама Смита. Разработал целый ряд важных экономических теорий, в том числе теорию трудовой стоимости, повлиявшую на работы Маркса. — с немецкой философией — Гегель, Фейербах, а в какой-то мере — Кант  Иммануил Кант (1724–1804) — немецкий философ и ученый, считающийся основа­телем «трансцендентального», или «крити­ческого», идеализма, утверждающего идею первичной необходимости исследовать формы и границы познания человеческих способностей. См., например: «Критика чистого разума» (1781), «Критика практиче­ского разума» (1788), «Критика способности суждения» (1790)., Фихте  Иоган Готлиб Фихте (1762–1814) — немецкий философ и общественный деятель, предста­витель школы немецкого идеализма и осно­воположник нескольких направлений в фило­софии. Из-за его воззваний к немцам в годы оккупации армией Наполеона часто воспри­нимается как «отец национализма».. К тому же анализ ведется, скажем так, не с профессорской точки зрения, которая предполагает описание ситуации с какой-то якобы нейтральной, чисто теоретической позиции. Маркс показывает, что понимание общества будет различаться в зависимости от того, чью позицию мы займем для ее описания: или позицию эксплуататора, капиталиста, или позицию эксплуатируемого, рабочего. И это тоже делает «Капитал» трудной для понимания книгой. 

Наконец, нельзя не отметить, что «Капитал» замечателен еще и в эстети­ческом, художественном плане. Известно, что Маркс был глубоким знатоком искусства и литературы. Он даже мечтал написать книгу о Бальзаке — одном из своих любимых писателей, но сокрушался, что посвятил все свое время освобождению пролетариата и на такие эстетические опусы у него просто не оставалось сил. Но цитаты из Бальзака, так же как и, например, цитаты из Шекспира и целого ряда других авторов — античных, современных, — в «Капитале» попадаются сплошь и рядом. То, насколько «Капитал» значим для эстетической сферы, можно проиллюстрировать только одним примером. Сергей Эйзенштейн, великий кинематографист, хотел даже экранизировать «Капитал». До нас дошли его рабочие материалы, из которых видно, что творчество Маркса Эйзенштейн сопоставлял с творчеством Джойса, в частности с его знаменитым романом «Улисс». 

Напугав слушателя тем, насколько «Капитал» труден, теперь попробуем все-таки понять изложенную в «Капитале» концепцию в ее общих чертах. Для этого нам нужно последовать за логикой рассуждения Маркса. И самое главное — зафиксировать исходный пункт анализа. Чтобы понять, как устроено капиталистическое общество, надо на его поверхности найти то явление, в котором, как в зародыше, в свернутом виде содержится весь общественный организм. 

Первая глава первого тома «Капитала» начинается со знаменитой фразы: «Богатство обществ, в которых господствует капиталистический способ производства, выступает как огромное скопление товаров, а отдельный товар — как элементарная форма этого богатства». На что здесь надо обратить внимание? Прежде всего на то, что Маркс не говорит про общество вообще. Мы уже знаем, что его всегда интересует конкретно-историческая форма общества, то, что называется общественно-экономической формацией. «Конкретно-историческая» означает «открытая для будущих изменений». Маркс анализирует именно капиталистическое общество, то есть особое историческое состояние человеческой жизни. 

Богатством мы можем назвать все то, что людям важно, чем они дорожат, к чему стремятся — в любом обществе. Но важно то, что в каждую эпоху в обществе есть или может быть какой-то стереотип богатства. Например, кто-то из нас обладает глубокими познаниями в какой-то области, кто-то — какими-то талантами, кто-то имеет много друзей. Но с точки зрения, которая сегодня — как, впрочем, и во времена Маркса — является общепринятой, я богат, только если мои знания, моя духовность имеет рыночную цену, если я могу монетизировать свое внутреннее богатство, то есть превратить его в товар. 

Кстати, неслучайно с точки зрения современной экономической теории дружба, например, это социальный капитал, некий способ подстраховки. Мы инвестируем в друзей ресурсы, надеясь, что в будущем они подстрахуют нас в каких-то ситуациях. Это типичная капиталистическая, буржуазная логика. Поэтому и общение людей друг с другом в капиталистическом обществе — это прежде всего купля-продажа, то есть обмен товарами. То, что не продается и не покупается, все равно находится как бы в тени товара. Например, есть неподкупные люди — это их личное дело, что они непод­купные. Но если они кому-то своей неподкупностью мешают, то всегда можно купить услуги киллера. Получается, что неподкупность можно выразить в деньгах. 

Товар, говорит Маркс, это не вещь, которая существует от природы, это результат овеществления человеческих, то есть общественных отношений. Конечно, с кем-то мы дружим, кого-то любим, но с большинством людей тем не менее мы общаемся посредством товаров. Возникает иллюзия, что только благодаря товару нам есть о чем пообщаться: товар как бы задает рамку, тему для разговора, без него мы как будто бы неинтересны друг другу — если только не фиксироваться на каком-то узком кругу близких людей. 

Итак, товар — это именно форма богатства, которая доминирует в совре­менном капиталистическом обществе. Не все, чем мы обладаем как чем-то важным и интересным для нас, вписывается в эту форму. Но надо сразу же ответить на вопрос: чем определяется эта форма? Маркс отвечает на этот вопрос так: прежде всего товар должен удовлетворять какую-то потребность, он должен быть полезен. Но полезные вещи, как мы знаем, есть в природе. Однако сами по себе они товарами не являются, и вот почему: мы, люди, ничего не вложили в них от себя, они достались нам даром, а значит, хотя они и обладают полезностью, но они не обладают стоимостью как таковой, которую Маркс связывает с количеством того труда, который мы затратили, чтобы произвести данный товар. То есть товар — это не только полезная, но и трудная вещь.

При этом важно еще и то, что товаром произведенная нами вещь становится лишь в том случае, если имеется в виду полезность этого товара не для меня, а для кого-то другого. Вот это свойство удовлетворять чью-то потребность Маркс называет потребительной стоимостью товара. Товар поэтому всегда предполагает обмен: наш товар удовлетворяет потребность нашего партнера, его товар удовлетворяет нашу потребность. И, произведя что-то именно в форме товара, мы ориентируемся на эту способность товара к обмену. 

Но потребительная стоимость — это только качественная сторона товара: например, сладость сахара или интересное содержание книги. А ведь в обмене важно еще и количество, в котором сахар, например, обменивается на соль или литература — на музыку. То, что определяет ту пропорцию, в которой один товар обменивается на другой, Маркс называет просто стоимостью, в отличие от стоимости потребительной. Понятно, что если мы эту стоимость выразим в деньгах, то она будет дана нам в привычном облике цены товара. Но воз­никает вопрос: что же сообщает товару эту двойную, то есть качественную и количественную, определенность? Мы ведь не просто меняем сахар на соль, а определенное количество сахара — на определенное количество соли. 

И та и другая сторона, с точки зрения Маркса, определяется трудом, который, если внимательно присмотреться, тоже двойственен. Потому что в труде есть конкретная и абстрактная стороны. Например, кондитер, учитель и дворник создают вполне конкретные потребительные стоимости — пирожные, знания, чистоту. Но есть в их труде и нечто общее, ведь все они тратят свое жизненное время и силы. Именно это Маркс называет абстрактным трудом. Когда учитель дает знание, он создает потребительную стоимость. Но, поскольку, давая знание, учитель затрачивает свое время и свои силы так же, как это делает любой другой трудящийся, он вместе с потребительной стоимостью создает и просто стоимость товара. Стоимость — это, по сути дела, трудоемкость. Поэтому, если мы зададим вопрос, почему две разные потребительные стоимости обмениваются друг на друга в определенном отношении, например 1:5, то ответ будет такой: потому что количество абстрактного труда, вопло­щенное в каждом товаре, будет соответствовать именно такой пропорции. Первый товар окажется в пять раз более трудоемким, чем второй. 

Конечно, труд бывает относительно простым и относительно сложным, и час простого труда создает стоимость меньшую, чем час сложного. Если за свой труд известный дирижер получает в сто раз больше дворника, то это просто означает, что на уровне абстрактного труда дирижер затрачивает гораздо больше усилий, чем дворник. С ходу это может показаться неочевидным. Но давайте предположим, что в каждом часе труда дирижера заложено то время, которое было потрачено им на получение образования, развитие и сохранение своего таланта, а ведь можно еще говорить о том, что в труде дирижера содержится также и вклад предшествующих поколений — как минимум родителей этого музыканта, которые совершали какие-то усилия для того, чтобы его вырастить, направить, создать ему обстановку, условия для развития своего таланта и так далее и так далее. И тогда эта разница интуи­тивно становится нам понятной — разница между трудом дирижера и трудом дворника.

Кроме того, говорит Маркс, важно понять, что стоимость того или иного товара, конечно, зависит не от индивидуального вложения труда. Ведь мы можем представить себе какого-нибудь нерадивого, очень медлительного производителя, который затрачивает очень много труда. Но это вовсе не означает, что большие затраты на рынке труда будут оценены в большем количестве денег. Поэтому, говорит Маркс, мы должны исходить из среднего труда. Например, если я целый месяц готовлю такую же лекцию, какую кто-то готовит за день, а кто-то — за неделю, то никто не заплатит мне больше, чем им. То есть если мы представим себе, что в производстве какого-то товара участвуют сотни рабочих, каждый из которых более или менее быстро работает, то вот тот усредненный труд, усредненные затраты труда и будут выражать стоимость того или иного товара. 

И последний вопрос: а почему же, например, если вы нашли алмаз, то есть вообще не вложили никакого труда, он стоит так дорого? Вообще-то, алмазы не валяются на улицах, как иронично пишет Маркс, а добываются с огромными трудозатратами. Поэтому, опять же, стоимость алмаза определяется средними затратами труда по отрасли добычи алмазов. 

Итак, раз товар — это доминирующая форма богатства, то это означает, что в капиталистическом обществе труд изначально ориентирован на рынок, на нужды рынка. То есть товаропроизводитель создает вещи не для собствен­ных нужд, а для нужд покупателя. И поэтому, как бы ни была важна потреби­тельная стоимость и конкретный труд, они все-таки подчиняются стоимости и абстрактному труду, которыми измеряется величина капиталистического богатства. Стоимость товара изначально принимается во внимание, когда люди производят предметы именно как товары.

То есть, если вы пишете книгу и реализуете свой творческий замысел — это замечательно, но в рамках рыночной экономики, если вы делаете это как профессионал, вы должны еще принимать во внимание продаваемость, реализуемость вашей книги, и, таким образом, потребительная стоимость вашей книги будет лишь предлогом реализовать стоимость. Поэтому неверно понимать смысл абстрактного труда в концепции Маркса только как неко­торую интеллектуальную конструкцию. Абстрактный труд — это абстракция, но прежде всего эта абстракция существует в реальности, именно потому что целью наших конкретных занятий является получение денег. Говоря коротко, деньги и есть тот инструмент, с помощью которых любой конкретный труд преобразуется в абстрактный. 

К примеру, представьте себе писателя, который пишет глубокую и сложную книгу, и издателя, для которого эта книга — прежде всего товар, а потому значение имеет тираж. Когда писатель подчиняется пожеланию своего изда­теля быть доступнее, он в реальности, а не в теории абстрагируется в своем ремесле от тех моментов потребительной стоимости, которые усложняют ее реализацию на рынке. 

Итак, товар — это своего рода кентавр, или, как говорит Маркс, «чувственно-сверхчувственная вещь» — так Маркс определяет его противоречивую сущ­ность. Дело в том, что как потребительная стоимость товар есть нечто природ­ное, физическое, его можно пощупать: мы чувствуем вкус сахара, мы слышим музыку, в результате услуг парикмахера что-то меняется на нашей голове. А вот как стоимость товар относится уже не к физике, а к метафизике. Ее ма­терия носит какой-то возвышенный, ускользающий характер. Стоимость — это не природное, а общественное свойство товара, в том смысле что оно прояв­ляется лишь в отношении одного товара к другому. Вот эту форму проявления стоимости Маркс называет меновой стоимостью. 

При этом, считает Маркс, все экономисты до него не делали различия между самой стоимостью и меновой стоимостью как формой проявления стоимости. А это очень важно, потому что именно на уровне вот этой формы возникнет то загадочное явление, которое Маркс назовет товарным фетишизмом. О товарном фетишизме мы скажем в конце этой лекции, а пока по порядку рассмотрим само развитие формы стоимости. 

В своем самом элементарном виде форма стоимости — то есть меновая стоимость — представляет собой простое уравнение, где некое количество одного товара, в примере Маркса — двадцать аршин холста приравниваются к некоторому количеству другого товара, например к одному сюртуку. Понят­но, что любой экономист увидит в этом что-то очень банальное, а именно — что один сюртук и двадцать аршин холста обладают равной стоимостью, что на их изготовление ушло равное количество труда. 

Но, говорит Маркс, не будем торопиться. Ведь кроме того, что выражено в этом уравнении — равная стоимость как равенство трудозатрат, — важно то, как это выражено. Прочтем это уравнение так, как если бы мы были хозяином именно холста, который он вынес на рынок. Так в чем же выражается потребительная стоимость холста? Здесь все просто — в самих его свойствах. Холст есть не что иное, как холст. Но есть ли среди свойств холста нечто такое, в чем выражена его стоимость? Нет, говорит Маркс, сколько ни исследуй холст или любой другой свой товар, стоимости среди его свойств не обнаружишь. Дело в том, что стоимость товара может быть выражена лишь относительно, то есть в форме потребительной стоимости какого-то другого товара. Что это означает? Стоимость холста можно сравнить с душой вещи — стоимость как душа холста парадоксальным образом дает о себе знать, лишь вселяясь в тело какого-то другого товара, например сюртука. То есть Маркс описывает мир товарообмена как переселение душ. Потребительная стоимость сюртука служит теперь для воплощения стоимости холста, она оказывается эквивалентом его стоимости. 

Маркс коротко резюмирует: как потребительная стоимость холст есть холст, а вот как стоимость он выглядит как сюртук, он сюртукоподобен. Почему это так важно? Дело в том, что в простом факте обмена одного товара на другой Маркс видит ситуацию, когда отношения между людьми овеществляются. Вся стоимость, то есть затраты труда, — это то, что люди сами вкладывают в вещи в процессе их производства. Но зато когда эти вещи выступают как товары, нам начинает казаться, что сама эта стоимость является некоторой вещью. Для продавца холста, который обменивает его на сюртук, сюртук представляется воплощением стоимости его собственного товара — холста.

Здесь можно привести в качестве примера сцену из фильма Пола Верховена «Шоугерлз», где начинающая танцовщица, мечтающая покорить Лас-Вегас, видит в витрине дорогого бутика платье от Versace. Подруга говорит ей, что может сшить ей такое, но героине важно именно купить платье. Шикарное платье, как и любой другой товар, обладает своего рода мистической аурой: труд, которым измеряется его стоимость, представлен здесь не как долгий и утомительный процесс, а как то, чем можно владеть. Причем владеть в удобной, полезной, а часто еще и престижной форме. Именно благодаря этой форме, форме эквивалента, товар и программирует наше существование — определяет то количество труда, которое мы должны потратить, чтобы быть достойным платья от Versace. 

В одной любопытной сноске Маркс делает следующее примечание: вообще говоря, в некотором смысле человек напоминает товар. Дело в том, что мы рождаемся без зеркала в руках, и для того, чтобы каждому из нас понять, а что значит быть человеком, мы должны вначале представить себе человеч­ность, сущность человека, но в лице какого-то другого человека. Для человека по имени Петр, как говорит Маркс, человек как таковой вначале принимает форму человека по имени Павел. И в самом деле, неслучайно ведь мы подра­жаем друг другу, заводим себе кумиров и так далее. Но в буржуазном обществе, как мы помним, люди общаются посредством товаров и поэтому представляют себе человеческое достоинство как некий товар, в котором это достоинство выражается. 

Конечно, простая форма стоимости, то есть равенство друг другу двух обычных товаров — холста и сюртука, например, — это лишь зачаточная форма товарно-денежных отношений. Она может существовать и в развитом обществе, но скорее как исключение. Все мы знаем, что бартерный обмен может существовать даже в развитой денежной экономике. 

В капиталистическом современном обществе мы сталкиваемся с гораздо более развернутой, более совершенной формой стоимости, а именно — с денежной ее формой. То есть вместо единичного случая, когда стоимость именно холста выражена именно в сюртуке, потому что продавцы нашли друг друга, имеет место ситуация, когда стоимость любого товара выражена в таком идеальном товаре, как деньги. Таким образом, если холст казался нам сюртукоподобным, то все товары, включая холст и сюртук, как пишет Маркс, «какими бы обор­вышами они ни выглядели, есть деньги в их духе и истине». Ведь и деньги, говорит Маркс, и сюртук обладают своими вещными свойствами: например, сюртук можно носить, а деньги обладают весом, блеском и так далее. Но толь­ко свойства денег используются в обществе для того, чтобы представлять стоимость других товаров. То есть вещные, физические свойства предмета используются для символизации общественного отношения. 

То есть можно сказать, что денежный товар представляет стоимость всех других товаров подобно тому, как правитель, например, — предположим, король — своим телом, своим обликом должен представлять всех своих граждан. А раз золото служит лишь для того, чтобы представлять стоимость других товаров, то оно само как реальный металл может быть заменено лишь мысленным золотом, как говорит Маркс, например в форме бумажных денег, а сегодня — и в форме электронных денег. Ведь не важно, что король голый, как в известной сказке Андерсена. Важно, что, даже будучи голым, он нахо­дится на своем месте, то есть задает центр общественных отношений, вводит измерение всеобщего эквивалента. 

Поэтому, даже если монархия как форма правления и единобожие, монотеизм как форма религии, как мы часто полагаем, уже не обладают абсолютной властью над жизнью людей, то деньги как всеобщий эквивалент во многом заменяют теперь их место в структуре общественных отношений. Можно даже сказать, что деньги — неважно, рубль это или другая валюта, — это как бы Бог или абсолютный властитель, а все остальные товары — это ангелы или министры.

Теперь вернемся к тому, что мы уже анонсировали. Почему в итоге своего анализа Маркс говорит о фетишизме товаров и денег? Просто потому, что реальный характер отношений между людьми в буржуазном обществе самими людьми воспринимается в перевернутом виде, то есть мы видим себя как бы в перевернутом зеркале. Как всегда иронически, Маркс замечает: «Король является королем только в силу того, что люди относятся к нему как к королю, только в силу того, что люди признают его королем. Но парадокс в том, что сами эти люди рассматривают себя в качестве подданных потому, что считают короля королем». То есть вообще-то король зависит от подданных в реаль­ности, но люди воспринимают ситуацию так, что их собственный статус подданных зависит от того, что в обществе есть король. Это и есть эффект перевернутого зеркала. 

И то же самое происходит на уровне товара и стоимости. Стоимость, которую мы реализуем сами, своим собственным трудом, мы начинаем воспринимать в качестве свойства, которым объективно, от природы обладает товар-экви­валент, например деньги. И если первобытные люди, как мы привыкли счи­тать, верили в сверхъестественные свойства тех многочисленных священных предметов, которые они сами же изготовляли, то, с точки зрения Маркса, современные люди ушли не сильно далеко, веря в то, что товары, которые они создали своим трудом, обладают стоимостью от природы. 

Заметьте, что от того, что мы поняли Маркса, мы тем не менее не перестаем быть товарными фетишистами, хотя бы уже потому, что на практике мы про­должаем подчинять свое жизненное время всем тем требованиям, которые нам предъявляют товары и деньги. Мы помним, что дело не только в сознании, но прежде всего в общественном бытии, которое, по Марксу, как раз и опре­деляет сознание. Так и здесь: осознав фетишизм, но не изменив при этом общественного устройства, то есть бытия, не преодолев именно капитали­стический характер отношений, мы продолжаем поступать как фетишисты. Понимая теорию Маркса, мы все равно идем в магазин и исходим из того, что каждый товар на полке этого магазина обладает стоимостью. И точно так же, как товар и деньги мы наделяем мистической способностью воплощать стоимость, точно так же мы наделяем и капитал сверхъестественной силой эту стоимость увеличивать, а значит — заставлять нас трудиться все больше и больше. Об этом речь пойдет в следующей лекции.