Расшифровка Российская империя: как евреев объявили «иностранными агентами»

Как в евреях увидели проводников социализма, капитализма, безбожия — и вообще всех опасностей, которые сулил России Запад

В 1915 году, во время Первой мировой войны, часть политической элиты в России была убеждена, что русская армия и государство воюют на два фронта. Они ведут войну с внешним врагом, с Германией, и одновременно с врагом внутренним, то есть с еврейским населением Российской империи — это буквально формулировалось как война. В частности, в 1915 году министр финансов Петр Барк в своих мемуарах описывает сцену, когда он пришел к императору Николаю II и попросил, мол, давайте, Ваше Величество, если можно, отложим войну с евреями на послевоенное время, потому что, ведя войну на два фронта, мы выиграть никак не сможем.

Как получилось, что Российская империя оказалась в состоянии войны со своими еврейскими подданными? Почему еврей превратился в ульти­мативного иного, то есть в угрозу для правящей элиты и ее противопо­ложность, воплощающую для нее все, чего не должно быть? 

На самом деле это состояние конфронтации с евреями характерно для послед­них десятилетий существования Российской империи — с 1881 года, во время царствования двух последних императоров, Александра III и Николая II. До 1880 года вектор был относительно противоположным: была официально поставлена задача как можно быстрее и более полно осуществить слияние евреев с коренным населением. Идея была в том, что не все еврейское насе­ление сразу получает равные права. Их получат те, кто будет к этому готов, то есть прежде всего русифицированные, прошедшие русскую гимназию, русский университет. Они получат право проживания на всей территории империи, выйдут из черты оседлости и превратятся в полезных русских граждан-патриотов. 

Это происходит на фоне короткого либерального периода в истории России, когда проводятся активные, можно сказать, радикальные модернизационные реформы. Страна приходит к новым формам жизни. И в этот же период евреи массово и активно участвуют в экономической и культурной жизни России. Это начинается в 60–70-е годы XIX века. В частности, во второй половине XIX века количество евреев, которые официально проживают за чертой оседлости, выросло более чем в 10 раз — с 11 тысяч до 130. Считалось, что в одном Петербурге около 70 000 этих евреев проживает вне черты оседлости еще незаконно. То есть евреи переселяются достаточно массово и становятся частью русской жизни во всех ее областях: в культуре, в экономике и так далее. В это же время происходит действительно большой наплыв евреев в образова­тельную систему России. Русское правительство всячески поощряло этот процесс русификации через образование. Министр просвещения ездил по гимназиям черты оседлости и награждал грамотами тех директоров, у которых процент учеников-евреев был наибольшим. Это нравилось правительству, потому что было понятно, что это самый гладкий и простой вход евреев в русскую культуру и общество. 

Если мы посмотрим на то, что происходит в этот момент на Западе, то увидим, что там победила концепция полной эмансипации, полного уравнения евреев в правах. Идея была такой: евреи получают полное равноправие, и взамен за это они подписывают некий неофициальный контракт с обществом, они отказываются от своей обособленности, от общинности, от того, что евреи будут видимой, изолированной группой населения. Французский политик граф Франсуа де Клермон-Тоннер на дебатах во время Французской революции о предоставлении евреям полного равноправия сказал замечательную, часто используемую фразу: «Мы хотим достичь ситуации, при которой каждый еврей как личность получит все, евреи как группа — ничего»  Фраза часто встречается в другом переводе: «Для евреев как личностей — все права, для евреев как народа — никаких прав».. Таков смысл этого эмансипационного контракта. 

Как мы видим, Россия не пошла по этому пути. Она выбрала путь так назы­ваемой выборочной интеграции. Некие группы еврейского населения: люди с высшим образованием, купцы первой гильдии, профессионалы в дефицитных профессиях — признавались уже готовыми к интеграции, им разрешалось расселяться по всей России и быть равными со всеми остальными. Другие должны были спокойно жить в черте оседлости и ждать, когда наконец они снимут свои лапсердаки  Лапсердак — долгополый сюртук, который носили польские и галицийские евреи., переоденутся в нормальные сюртуки и станут нормальными, культурными русскими еврейского происхождения. В тот момент идея была в том, что они сольются с населением и станут такими же равноправными русскими гражданами.

Почему Россия не пошла по западному пути полной эмансипации? На мой взгляд, ответ находится в общей философии модернизационных реформ. Они не стремились разрушить основу существующего общества, они стремились модернизировать Россию выборочно, инструментально, то есть догнать перегнавший Россию на тот момент Запад — отставание было четко проде­монстрировано Крымской войной. Нужно было догнать его экономически, технологически, социально — в разных областях. Но правительство и власти все-таки хотели очень четко контролировать этот процесс. Неконтролируемая полная эмансипация миллионов евреев представлялась слишком опасной и, возможно, несла бы в себе разрушительный эффект, чего в тот момент власть не хотела допустить. 

Теперь поговорим о различных подходах к еврейскому вопросу в общественном дискурсе в 60–70-е годы XIX века. Мы увидим, как были сформированы несколько точек зрения на то, кем еврей является сейчас и каково его будущее в России. Прежде всего, я хочу процитировать Михаила Каткова, видного пуб­ли­циста и важного идеолога режима в этот период. Катков в статье 1866 года писал: «Евреи должны отбросить в сторону это ветхое полунемецкое, полу­польское рубище, которое отделяло их от русского народа, и слиться с ним в одно целое по своему языку и по своим гражданским чувствам». Мы видим, что Катков, мягко говоря, не восхищается евреями и их культурным багажом. Но он однозначно сторонник официально принятой концепции того, что евреи сольются с населением и будущий еврейский народ станет полноценными русскими гражданами еврейского происхождения. 

В этот период начинает четко оформляться другая точка зрения. Евреи отождествляются с Западом, и в них видят угрозу именно поэтому. Я хочу процитировать записные книжки Достоевского, который писал: 

«Жид и банк — господин теперь всему: и Европе, и просвещению, и цивилизации, и социализму. Социализму особенно, ибо им он с корнем вырвет христианство и разрушит его цивилизацию. И когда останется лишь одно безначалие, тут жид и станет во главе всего. …Когда погибнет все богатство Европы, останется банк жида». 

Таким образом, мы видим, что для Достоевского очевидна прямая связь евреев с самим проектом модерности. И для него они одновременно являются олице­творением двух опасностей: капитализма, который угрожает правильному, с его точки зрения, развитию России, и революционного движения. 

В 60–70-е годы было написано несколько очень важных текстов, которые тоже по своему повлияли на риторику и на политику последующего периода. Я хочу рассказать о двух таких текстах. Один — это «Книга кагала», она написана жившим в Вильно русским чиновником и крещеным евреем Яковом Брафма­ном. Книга утверждала, что нет никаких реальных возможностей русифици­ровать евреев. Евреи все равно останутся евреями до тех пор, пока не кре­стятся. Пока они находятся под властью иудаизма, талмудического образо­вания, еврейской религии, еврейского кагала, то есть общины, они могут сколько угодно учиться в университетах — это все равно будет поддельная аккульту­рация, они все равно не превратятся в настоящих русских. Книга Брафмана была очень влиятельной, ее внимательно читали, пересказывали и перепе­чатывали несколько раз. 

Другой короткий текст, который стоит упомянуть, — статья «Жид идет», опубликованная в жанре письма в редакцию в газете «Новое время» в 1880 году. Это короткий текст, который очень ясно излагает заботившую в то время многих людей парадигму. Он говорит: смотрите, сегодня идет массовый наплыв евреев в русские гимназии и университеты, это очень плохо, потому что каждый еврей, который занимает место на учебной скамье, не дает занять это место кому-то другому, то есть русскому. Соответственно, через 20–30 лет почти вся русская образованная элита: адвокаты, врачи, журна­листы, писатели и так далее — будет состоять из евреев. Хотим ли мы этого? Это ли наша цель? Автор однозначно говорит: нет, это опасность, это нужно предотвратить.

Важные тексты и определения, которые были выработаны в рамках обсуждения еврейского вопроса в 60–70-е годы, ясным образом повлияли и на политику, и на риторику государства в последующие эпохи, после 1881 года. 

Итак, перейдем к последнему периоду императорской России. После того как в 1881 году народовольцы убили императора Александра II, поменялась историческая эпоха. На престол восходит Александр III, который во многом был противоположностью своему отцу, провозглашает прекращение реформ, и идеологию контрреформ, то есть отката назад. Главный идеолог режима на тот момент, Константин Победоносцев, утверждает, что Россия перегрета и убийство императора — ясное этому свидетельство. Россия перегрета, и ее нужно подморозить — это становится идеологией эпохи. В этих рамках нужно рассматривать то, как изменился вектор еврейского вопроса. 

По отношению к евреям стали применять насилие, случились погромы 1881–1882 годов, и к власти пришли новые люди. Два последних императора, Александр III и Николай II, были, очевидным образом, очень негативно настроены по отношению к евреям, можно даже спокойно говорить об их четко выраженном антисемитизме. С одной стороны, антиеврейское насилие действительно очень влияло на ситуацию в стране. В течение 1881–1882 годов произошло 250 погромов. Они были не очень кровавыми, погибло около 50 человек. Но евреи понесли многомиллионные убытки из-за многочис­ленных массовых грабежей. 

Теперь, с точки зрения властей, евреи сами провоцировали насилие, каким-то образом обращали его в свой инструмент. То есть еврей, жертва погромов, в то же время был врагом режима, поскольку эти погромы обнажали слабость государственного аппарата, правительство было неспособно ни предотвратить, ни эффективно подавить массовое насилие и обеспечить безопасность для значительной группы населения. Это очень сильно вредило имиджу России и, с точки зрения властей, стабильности страны. При этом повторю, что еврей был, как считало государство, виноват сам. 

Я хочу процитировать «Записки губернатора» Сергея Урусова, кишиневского губернатора. Он пишет, что для губернатора «случаи массовых насилий над евреями следует непременно рассматривать как естественное явление, как признак невыносимого еврейского гнета, как пример борьбы здорового народного организма с внедрившейся в него заразой». Таким образом, еврей-жертва оказывается также угрозой для имиджа России, для стабильности страны. 

Другая видимая причина того, что отношение к евреям изменилось, — это личный антисемитизм двух последних императоров, Александра III и Нико­лая II. Это, на мой взгляд, очень важная вещь, поскольку Россия в этот период абсолютная монархия и личные взгляды и пристрастия того, кто стоит во главе пирамиды власти, очень важны для всей бюрократии. В то же время я бы не стал абсолютизировать и говорить, что только личный антисемитизм того или иного царя был подлинной, глубинной причиной поворота отношения к евреям. 

Давайте рассмотрим, в чем этот поворот проявляется. Он проявляется в полной смене парадигмы — от слияния с русскими к изоляции и выдавливанию евреев из русского общества. Евреи определены как угроза для страны. Эта угроза имеет по крайней мере три важных, четко выделенных аспекта. Евреи — капи­талисты, они эксплуатируют русских людей и через свои финансовые инсти­туты, банки и биржи угрожают здоровью русской экономики. В то же время евреи хотят свергнуть режим, они революционеры, они подрывной элемент. И третий аспект — еврейская образованная элита. Эта еврейско-русская интеллигенция хочет подменить собой русскую и превратиться в правящую прослойку русского государства, то есть речь идет о засилье евреев в русском обществе. 

Для того чтобы с этой угрозой бороться, правительство разработало целый ряд контрреформ и мер, которые прежде всего ограничивали доступ евреев в систему образования — была введена знаменитая процентная норма. Ограничивали доступ евреев, например, в адвокатуру и вводили другие ограничения, которые должны были изолировать и выдавить евреев. 

На мой взгляд, у настолько четкой смены отношения к евреям и вектора еврейского вопроса была гораздо более глубокая причина, чем просто личные предпочтения даже облеченного огромной властью человека или внешние поводы, такие как волна еврейских погромов. Потому что погромы прекрати­лись в 1882 году, следующие 20 лет никаких погромов не было. А антиеврей­ская политика продолжалась и только ужесточалась с годами. Мне кажется, главная глубинная причина этого изменения — четко постулируемая связь евреев с Западом и проектом модерности вообще в сознании русской элиты. Соответственно, мы не можем рассматривать отношение к евреям вне кон­текста амбивалентного отношения правящей элиты Российской империи к западному проекту, к тому, как Россия в него должна встраиваться. В этом я вижу главную причину. 

Еврей персонифицирует собой Запад. А Запад — в продолжение того, что происходит в предыдущую эпоху, в эпоху реформ, — воспринимается совсем не как модель, подходящая для России, воспринимается как антитеза. Он воспринимается как антитеза, но очень сложным способом. Мы не можем отказаться от связи с Западом, от контактов, от западных технологий и каких-то форм жизни, которые дадут России возможность быть великой державой, участвовать в жизни мира. В то же время мы очень подозрительно и настороженно относимся к тому, что с Запада приходит. В этой связи космополитизм евреев, который считается их свойством, как и социализм, то есть подрывной характер их деятельности, — это звенья единой цепи. Евреи представляются агентами Запада. И еще представляются некой многоголовой гидрой, у которой одна голова — это банкиры, другая голова — это социалисты, но все они единое целое и угрожают России. 

Это действительно общее убеждение в правящей элите. Могу привести пример. Министр внутренних дел Петр Дурново в начале 1890-х годов рассказывает своим коллегам министрам — то есть это, с его точки зрения, официальная информация, — что прекращает в Петербурге студенческие беспорядки угрозой выслать барона Горация Гинцбурга, главного, говоря нынешним языком, олигарха, еврейского банкира, капиталиста, миллионера с большими связями при дворе. Дурново говорит, что вызывает Гинцбурга, угрожает его выслать — и тут же студенты возвращаются в аудитории, перестают разма­хивать флагами. Министр внутренних дел считает, что все евреи связаны: Гинцбург дергает за ниточки, а студенты начинают или прекращают волнения. Таким образом осуществляется заговор против России. 

Это ощущение угрозы, которую евреи персонифицируют для русской элиты, русского государства, русского самодержавия, сопровождается страхом перед мощью и засильем евреев. Они представляются опасным, демоническим противником, с которым невозможно сладить. И все изменения, которые власти вынуждены производить в русской жизни, например, во время революции 1905 года, воспринимаются как что-то, что евреи вырвали у русских властей, у русских элит, у самодержавия. 

Великий князь Константина Константинович после революции 1905 года пишет в своем дневнике: «…мы до Думы не доросли… в нее попадут все больше жиды и проку от нее едва ли дождаться». А Константин Константинович — президент Императорской Академии наук, видный поэт и драматург с псевдонимом К. Р. Это не какой-то урядник в уездном городе, это очень видный представитель русской интеллектуальной элиты, искренне считаю­щий, что Дума, парламент — это еврейские выдумки и только евреям они и нужны. 

Посмотрим еще раз на то, что происходит в этот период на Западе и как отношение к еврейскому вопросу в России соотносится с тем, что происходит в это время в Европе.

Поразительным образом и на Западе с 1880-х годов нарастает кризис в отно­шении эмансипационного контракта. То есть предоставление евреям полных прав взамен на отказ от групповой идентичности, очевидным образом, не рабо­тает. Евреи права получили, но, с точки зрения очень многих европейцев, они по-прежнему выделяются как группа. Они все еще ходят вместе в свои сина­гоги, они живут в определенных районах и абсолютно не готовы полностью ассимилироваться с окружающим обществом. Вроде бы они превратились в европейцев еврейского происхождения, но в то же время четко чувствуют себя евреями и сохраняют свою групповую идентичность, маркируются и не отказываются от раздражающей всех обособленности. 

На волне этого возмущения появляется современный антисемитизм, антисемитские партии и движения, главным лозунгом которых была борьба с евреями и еврейским засильем, с участием евреев в жизни общества. Первый такой союз, «Антисемитская лига», был создан в Германии в 1880 году, и в течение десятилетия по всей Европе возникают антисемитские партии, которые проводят депутатов в парламенты. На новом витке обсуждения еврейского вопроса постоянно муссируется тема о том, что евреи не слились и не превратились в европейцев и вся их аккультурация — поддельная. 

То есть мы видим, что есть четкие параллели с тем, что происходит в этот период в России. Россия не изолирована в своем отношении к еврейскому вопросу, это один из трендов. Нельзя сказать, что на Западе все были антисемитами или антисемитские партии получали большинство голосов, но это был заметный идеологический и культурный тренд. 

Новое отношение к евреям было связано и с возникновением современного расового дискурса. В этот период возникает учение о расах, о том, что каждой расе свойственны свои постоянные признаки. Евреи начинают очень часто определяться как отдельная раса, у которой никаким образом не получится слиться, ассимилироваться, перестать быть самой собой и превратиться, скажем, в немцев, итальянцев и так далее. То есть сам факт крещения, который до этого признавался как полный разрыв с еврейством, перестает таким быть, и на Западе выделение евреев по крови становится все более и более популярным. 

Олицетворением всех этих тенденций было знаменитое дело Дрейфуса, судебный процесс капитана французского Генштаба Альфреда Дрейфуса, который в 1894 году был обвинен в шпионаже в пользу Германии. Военный суд приговорил его к бессрочной каторге, несмотря на то что доказательства вины были недостаточными и частично сфабрикованными, что было очевидно судьям. Это казалось неким шпионским процессом, которых, вероятно, было много до этого и было достаточно после. Огромный интерес вызвало не само дело Дрейфуса, а реакция общества. Взрыв эмоций относился не конкретно к са­мому Дрейфусу, а к роли евреев и их участию в жизни Франции: мы допустили еврея Дрейфуса быть офицером в Генштабе на такой важной и ответственной должности, а он не просто шпионит, как мог бы шпионить любой другой офицер, нет, он шпионит именно как еврей, потому что еврей не может быть лоялен. Это было общее сообщение антисемитской прессы и антисемитской публики. Соответственно, такая массовая реакция и крики «Смерть евреям!» на парижских улицах вызвали оторопь у наблюдателей, которые были уверены, что все хорошо, что евреи превратились в полноценных европейцев. 

Одним из наблюдателей дела Дрейфуса был венский журналист Теодор Герцль, который как корреспондент венской газеты приезжает в Париж, чтобы описывать дело Дрейфуса и общественную борьбу вокруг него. И очевидно, что для него реакция французской улицы и образованной французской публики — очень многие представители интеллектуальной элиты выступили с явными антисемитскими заявлениями — была, с одной стороны, шоком. А с другой стороны — поводом для формулировки вновь зарождавшейся идеологии сионизма. Герцль после дела Дрейфуса выступает с идеей, что евреи не могут оставаться в Европе, им нужно выстроить свое государство: отправиться в Сион, то есть в Палестину, и там построить отдельное от европейцев современное идеальное государство. 

Теперь вернемся в Россию и обсудим еще один вопрос, который очень волновал русскую власть и русские элиты — участие евреев в революционном движении. Действительно, в 60–70-е годы среди видных деятелей народников и народо­вольцев были евреи, но они отнюдь не составляют большинства и не состав­ляют даже очень значительного процента революционеров. Официальной линии, которая связывала бы евреев и революционеров, нет. 

С конца 1880-х годов евреи совершенно очевидно составляют огромный процент — от 25 до 40 % — участников всех революционных движений. И здесь возникает вопрос: участие евреев в русском революционном движении было причиной или следствием враждебности русского государства к еврейскому населению? 

То есть сначала евреи начали бороться с самодержавием — и тогда государство их маркировало как своих противников? Или сначала государство стало враждебным по отношению к евреям — и тогда они присоединились к рядам борцов с самодержавием и революционеров, которые хотят свергнуть существующий строй? 

На мой взгляд, вторая точка зрения более вероятна. Мы видим, что идет корреляция. Чем более жесткий прессинг на евреев осуществляют русское государство и русские элиты, тем больше растет процент евреев, которые участвуют в русском революционном движении.

Есть еще один момент, который сможет объяснить нам, почему евреи столь активно участвовали в революционном движении. Дело в том, что только революционеры не маркировали евреев как евреев. Там все моментально становились товарищами. Именно поиск этого идеального равенства может объяснить, почему евреи столь массово пополняли ряды революционеров.

Так же как и на Западе, в России в конце XIX века появляется расовое опре­деление еврея. Еврейство из религиозной принадлежности превращается в вопрос крови. Это четко видно в правительственных инструкциях и зако­нодательных актах. Например, запрет на прием евреев в военные высшие учебные заведения, который в конце XIX века распространялся только на евреев-иудеев, то есть исповедующих иудаизм, перед Первой мировой войной был изменен так, что теперь каждый кандидат должен был предста­вить доказательства своего нееврейского происхождения вплоть до третьего колена. Внуки крестившихся евреев, с точки зрения властей, все равно были евреями и для превращения в русских офицеров не годились. 

Это видно и в русской культуре. Например, посмотрим на известный рассказ Антона Чехова «Тина» 1886 года. Главная героиня, еврейка Сусанна Моисеевна, отвратительная хищница, в образе которой соединено сразу несколько анти­семитских стереотипов, как говорит автор, очень часто бывает в церкви. И она считает, что у всех один Бог, то есть она, очевидно, христианка, что совер­шенно не мешает ей демонстрировать ясно и открыто главные стереотипы хищничества и эксплуатации, которые связаны с евреями.

Такое отношение к евреям со стороны государства, властей очень четко проявилось во время знаменитого дела Бейлиса. В 1911 году в Киеве был найден труп мальчика Андрея Ющинского. Расследование и судебно-медицинская экспертиза установили, что мальчик стал жертвой ритуального убийства. Следы ранений дали экспертам возможность предположить, что речь идет об использовании крови мальчика в ритуальных целях. По обвинению в риту­альном убийстве Андрея Ющинского был арестован Мендель Бейлис, еврей­ский приказчик, которого видели неподалеку. 

Бейлиса обвинили в том, что он использовал кровь мальчика для каких-то еврейских религиозных ритуалов. Следствие, а потом и суд над Бейлисом в 1913 году превратились в очень важную веху в русской еврейской истории, еврейской истории вообще и повлияли на отношение к евреям в мире. В эпоху прогресса, телеграфа, телефона и автомобилей, появившихся в начале ХХ века, суд присяжных, то есть суд публичный, прогрессивный, разбирает вопрос о еврейских ритуалах, где используется христианская кровь, — по существу, вопрос о кровавом навете, который, казалось, давно остался в средневековых историях. И то, как русские судебные власти вели этот суд, показывает глубину неприятия, конфронтации и ужаса по отношению к евреям — русские чинов­ники и министр юстиции Иван Щегловитов лично, очевидно, верили в то, что евреи, грубо говоря, пьют кровь, используют ее в ритуалах. 

Дело Бейлиса закончилось тем, что его оправдали. Бейлиса защищали лучшие адвокаты России, евреи и неевреи, присяжные признали Бейлиса невиновным, поскольку доказательства или были подтасованы, или казались недостаточ­ными. К тому же были другие объяснения убийства несчастного Андрея Ющин­ского. Бейлис был освобожден и уехал из России. Но это дело и внима­ние, которое оно привлекло, было тяжелым ударом по имиджу Российской империи: государство, верящее в средневековые наветы. Дело Бейлиса осталось темным пятном на репутации и русского правосудия, и всего государства на годы, оставшиеся до революции. 

Перейдем к общественному дискурсу рубежа XIX–XX веков, к тому, как еврейский вопрос выглядел в газетах, журналах, публицистике, полемиках и так далее. Прежде всего мы увидим, что тема из достаточно маргинальной превращается в центральную. Есть библиографический указатель литературы о евреях в эту эпоху: за 20 лет было издано более тысячи книг на тему того, хорошие евреи или плохие, давать им равноправие или не давать, какие они солдаты, какие они патриоты, используют ли они кровь в ритуалах и так далее. Тысяча книг, не считая статей, гигантского количества публицистических текстов и просто обсуждений на улицах, в салонах и поездах. Еврейская тема превращается в одну из самых горячих и животрепещущих тем общественной жизни. 

С другой стороны, отношение к еврейскому вопросу в России становится лакмусовой бумажкой: оно маркирует политическую, этическую, обществен­ную позицию человека. Человек, который выступает за сохранение в России автократии, самодержавия, считает себя врагом революции, не хочет, чтобы страна менялась, автоматически превращается в сторонника насилия над евреями, погромов, «Черной сотни»  «Черная сотня» — общественно-полити­ческое движение, выступавшее против революционных настроений. Идеологически черносотенцы, во главе которых были представители русской элиты, опирались на теорию официальной народности Сергея Уварова. Название «Черная сотня» проис­ходит от древнейшей формы самоуправления на Руси: черные люди, то есть свободные горожане и сельчане, жили общинами и имели хорошую внутреннюю организацию., казаков и нагаек. Человек, который выступал против самодержавия и говорил, что Россия должна превратиться в парламентскую монархию или в республику, должна получить конституцию, парламент и западные свободы, автоматически должен поддерживать полное равноправие евреев и фактически быть юдофилом. 

Это была развилка, которая заставляла любого человека относиться к евреям соответственно тому, как он относится к строю. Иного было не дано. Еврей был врагом режима, и в этом был его главный грех или, наоборот, его заслуга — в зависимости от того, с чьей стороны смотреть. Для всех охранительских кругов еврей однозначно не мог не быть врагом. 

Мы видим эту позицию, в частности, в литературе. Например, в знаменитой, недавно переизданной трилогии Всеволода Крестовского «Жид идет» доста­точно сложно трактуется еврейский вопрос. Все равно евреи маркируются однозначно как враги, как угроза для России, поскольку автор принадлежит к так называемому охранительному, или консервативному, лагерю. Соответ­ственно, если мы охранители, если мы хотим сохранить существующий в России строй, мы выступаем против евреев. Характерной чертой этой позиции был пессимизм. Поскольку евреи демонизировались, казались очень страшной, неизбывной угрозой и все верили в их всесильность, во всемирный еврейский заговор, то, соответственно, люди только пытались с трудом защититься от этого заговора. Из этой идеологии вырастают «Протоколы сионских мудрецов»  «Протоколы сионских мудрецов», литературная подделка, в которой описывался план захвата мирового господства евреями, были переведены на разные языки и использовались в антисемитской пропаганде., знаменитая, переиздающаяся до сегодняшнего дня книжка, которую, видимо, написали в Петербурге на рубеже XIX и XX веков.

Чтобы подчеркнуть и проиллюстрировать этот пессимизм, я хочу проци­тировать Алексея Суворина, издателя «Нового времени»  Газета «Новое время», выходившая в 1868–1917 годах, была одной из самых популярных в Российской империи, но имела славу беспринципного издания., который в своем цикле статей «Маленькие письма» 1905 года пишет: 

«Почему еврейство, живущее среди нас при худших условиях, чем мы, почему оно побеждает нас и овладевает самыми выгодными профес­сиями? <…> В значительной мере потому, что оно трудится, и беда в том, что при лучшем режиме оно будет еще победоноснее, а те, которые теперь идут за ним, в близком будущем, может быть, будут чистить сапоги у евреев и служить у них на побегушках и плакаться на режим». 

То есть мы видим, что Суворин, один из очень влиятельных идеологов официального режима, выступающий за сохранение в России автократии, самодержавия и так далее, настроен глубоко пессимистично. Он видит, что уже сейчас борьбу с евреями проигрывают, и думает, что в со временем будет только хуже, что евреи неизбежно выйдут из-под контроля и захватят власть. Те, кто придерживается этой точки зрения, боятся евреев и не верят в воз­можность победы над ними. 

У противников же режима присутствует принудительный, я бы сказал, филосемитизм. То есть вы не можете быть против самодержавия и не любить евреев, потому что еврей — главная жертва и враг самодержавия и главный борец с ним. В общественном дискурсе и в кругах русских интеллектуалов было достаточно много людей, которых не устраивала такая дихотомия. Я уже упоминал рассказ Чехова «Тина». Чехова очень трудно назвать антисемитом, но рассказ его полон антисемитских стереотипов. Мы видим, что ему очень трудно уложиться в это прокрустово ложе. Если ты человек прогрессивный, значит, ты любишь евреев. Если ты не любишь евреев, значит, ты любишь нагайки и «Черную сотню». 

Среди очень видных русских интеллектуалов, писателей, поэтов, философов, много тех, кого также не устраивала эта дихотомия: ты обязан любить евреев, если хочешь для России добра. Приведу в пример знаменитую статью Андрея Белого из журнала «Весы» — «Штемпелеванная культура» 1909 года. Белый очень четко говорит о том, что еврейство олицетворяет глобальную мировую культуру, как мы бы назвали это сегодня, то есть что-то, что он противопо­ставляет глубинной, национальной, расовой настоящей русской культуре. И поэтому Белый говорит, мол, я не против евреев, но, ребята, они приносят нам штемпелеванную культуру и не могут представлять русский дух.

Владимир Жаботинский, еврейский политик, писатель и сионистский идеолог, в статье 1909 года «Асемитизм» назвал отношение группы людей, которая находится между двумя лагерями, именно асемитизмом, то есть эти люди не могут быть за евреев и не могут быть против, поэтому стараются обходиться без них, не общаться с ними, не упоминать их, потому что им евреи, в общем-то, не нравятся. Но в тоже время они понимают, что если будут воевать с евреями, их сразу запишут в черносотенцы, а этого им тоже абсолютно не хочется.

Я думаю, что эту позицию между двух лагерей, когда и сами евреи, и пещер­ный государственный антисемитизм — погромы, нагайки и обвинения в кро­вавом навете — не вызывают никаких симпатий, очень хорошо выражает, например, малоизвестная цитата из статьи Николая Бердяева «Национализм и антисемитизм перед судом христианского сознания», опубликованная в журнале «Русская мысль» в 1912 году:

«…ужасы погромов и несправедливости бесправия евреев ставят евреев в России в морально-привилегированное положение… мешают говорить правду о еврейском вопросе. Бытовой антисемитизм наших диких националистов и политический антисемитизм правительства не ослаб­ляет, а усиливает духовную, моральную и культурную власть еврейства в России, парализует русскую волю…» 

Бердяев совершенно не в восторге ни от евреев, ни от их места в жизни России, но в то же время он говорит, что бороться с этим невозможно, иначе он пре­вратится в какого-то пещерного черносотенца, пьяного и с дубинкой в руках, а этого никому не хочется. 

Подводя итог, вернемся к началу — к пониманию того, что русское государство во время Первой мировой войны ведет войну с евреями. Понятно, что, когда в 1914 году началась Первая мировая, эта напряженная конфронтация, которая была настолько глубока, что трудно даже измерить ее глубину, выплеснулась в достаточно агрессивную политику государства по отношению к евреям. Во время Первой мировой войны евреи России стали жертвами массовых выселений, внесудебных казней, преследований, разных запретительных актов. Они действительно были маркированы государством как враги — и государ­ство, и армия в каком-то смысле вели против них войну. 

С точки зрения властей, эта позиция была достаточно рациональной и не про­сто основывалась на антисемитизме. Членам еврейской делегации, которые пришли с просьбой смягчить политику по отношению к евреям, один из вид­ных русских чиновников сказал, мол, мы понимаем, что евреи против нас, так как им хуже всего живется в России, мы их обижали, мы их угнетали, мы их дискриминировали и теперь мы не ждем от них ничего хорошего, мы пони­маем, что они за наших врагов, и будем их обижать, дискриминировать и угнетать еще больше. 

Таким образом, мы показали, почему еврей воспринимается как ультимативно иной в последний период существования Российской империи. Империя мыслится как некая реакционная утопия, как государство, которое противо­стоит угрозам Запада, а еврей персонифицирует эту угрозу и становится врагом общественного устройства и исторического предназначения России.