От татей к главарям: история организованной преступности в России

Ванька Каин и Сонька Золотая Ручка, казацкий жаргон и петербургские трущобы: рассказываем о главных именах и событиях в истории российской преступности с XI века до 1917 года

Автор Александр Воробьев

Первые признаки организованной преступности на Руси

Среди основных преступлений древнерус­ского кодекса права — Русской Правды — названы убийства, разбои и кражи. Именно с воровством связаны упоминания первых известных признаков организованной преступности в XI веке. Статьи Русской Правды говорят о том, что воры (или, как их назы­вали в ту эпоху, тати) часто действо­вали вместе, похищая вещи, зерно или скот. Краденые вещи перепродавались по многу (более трех) раз, что предпола­гает существо­вание скупщиков краденого, которые сбывали вещи на торгу (то есть на рынке).

Каждый из пойманных преступников выплачивал фиксированный, довольно большой штраф. Хотя такое наказание и не кажется жестоким, ремесло татя было крайне опасно, поскольку заставший его на месте преступления мог по праву убить злодея «во пса место» (то есть «как собаку»). Но если пойман­ного вора связали или не лишили жизни сразу же, то расправа с преступником, которого теперь следовало отвести на суд князя, расценивалась как самосуд.

Русская Правда устанавливала суровые наказания для конокрадов: им грозило изгнание из общины, а одна из самых суровых кар ждала того, кто убьет человека без всякой на то причины. Убийца изгонялся уже вместе с семьей, а их имущество конфисковывалось.

Преступность в Древней Руси в это время пока очень слабо организована, поэтому неудивительно, что еще нет специального аппарата для борьбы с ней. Община и те, кто пострадал от рук преступников, доискива­лись правды сами; князь и его люди судили уже пойманных воров и убийц и назначали им наказание.

Такое положение дел будет сохраняться приблизительно до конца XV века, когда с рождением нового единого государства Русская Правда и другие старые правовые практики (в частности, изгнание) во многом потеряют свое значение.

Бандитские шайки Киевской Руси

В Киево-Печерском патерике — сборнике рассказов о жизни подвижников мона­стыря, формирование которого началось в первой трети XIII века, — содержатся сведения о трех воровских шайках, действовавших на сопредельной территории, и сфере их преступных интересов: так, например, особую ценность для них представляли книги, при этом такой специфический товар нужно было уметь сбывать, что позволяет делать выводы о существова­нии связей с книготорговцами и других связях, которые сегодня можно было бы охарактеризовать как профессио­нальную преступность. В частности, патерик сообщает, как тати несколько раз хотели ограбить благочести­вого инока Григория, не имевшего другого имущества, кроме книг и овощей с собствен­ного огорода. Воры были пойманы, но «затужил Григорий, что из-за него осуждены они», и отдал городским властителям часть книг, чтобы спасти воров от наказания. Таким образом, мы узнаем о практике преследования преступников, а также о том, что от наказания можно было откупиться.

Успешные походы русских пиратов

У истоков организованной преступ­ности во всем мире стояли разбой­ники и пираты. В Древней Руси такими разбойниками были ушкуйники — жители Великого Новгорода и прилегавших к нему земель, которые ходили по рекам Вятке, Каме и Волге грабить соседние территории на небольших судах-ушкуях. Случалось, что походы ушкуйников завершались большим успехом. Так было в 1360 году, когда они взяли город Жукотин и вырезали находившихся в нем татар. В 1391 году они повторили свой поход и снова разорили Жукотин, а затем даже Казань.

Ушкуйничество как явление пошло на спад в XV веке и окончательно прекра­тило существование после присоединения Новгорода к Москве в 1478 году.

Начало уголовного розыска и уголовного права

Судебник 1497 года вводит в масштабах всего государства термин «ведомый лихой человек» («лихой» — преступник), означавший по сути профессиональ­ного преступника-рецидивиста. С этим понятием связана специальная проце­дура «облихования», или «лихованного обыска», которая заключалась в том, что в ходе опроса властями населения той местности, где жил подо­зреваемый, устанавливалась виновность или невиновность и в том числе присваивал­ся статус «ведомого лихого человека». Данное понятие с некото­рыми изменения­ми продолжало существовать вплоть до конца XVII века.

Также Судебник 1497 года выделяет ряд социально опасных преступлений, среди которых наибольшее значение имели разбой, татьба (воровство) и убийство. Эта триада особо тяжких деяний обозначила границы того, что с некоторыми оговорками можно назвать уголовным правом России не только XVI–XVII веков, но и более позднего времени.

Все три перечисленных преступления были характерны для организованной преступно­сти того времени. Банды разбойников и воровские сообщества, как известно из документов, существовали в сети социальных связей: где-то жили, кому-то сбывали товар и т. д. Правительство среди прочего пыталось бороться со скуп­щиками краденого и становщиками (теми, кто держит станы — что-то вроде притонов), которые давали приют разбойникам и ворам.

Для искоренения преступности применялись особые процессуальные проце­дуры, среди которых большое значение придавалось пыткам. Еще одним индикатором того, что власти были решительно настроены на борьбу с нару­шителями, являлся сформу­лированный в середине XVI века запрет идти на мировую с разбойниками, ворами и убийцами.

Формирование «криминального» жаргона

На окраине Московского царства формиру­ются разнонациональные поселе­ния, основой которых со временем стано­вятся казацкие общины. Казаки обеспечи­вали себя «воин­ским промыслом», сдержи­вая крымских татар и турок, и полу­чали за это помощь из Москвы. Иногда они совершали набеги и на соседей. Случалось, что от казаков, среди которых к концу XVI века преобла­дали рус­ские люди, стра­дали и царские послы и купцы.

Казаков отличало особое социально-политическое устройство: они считали себя подданными царя, но на условиях самоуправления: на общевойсковом сборе-круге решения принимались путем голосования, там же избирался войсковой атаман. Среди прочего, например, донские казаки не выда­вали тех, кто к ним приходил.

Считается, что именно казачья среда с ее вольностью оказала большое влияние на становление разбой­ничьей субкультуры XVI–XVII веков: в начале XVII века слово «казак» чуть ли не являлось синонимом «разбойника», а русский язык со временем обогатился такими словами и выражениями, как «при­тон» (тайная пристань речных разбойников), «сарынь на кичку» (бить всех; также боевой клич разбойников во время нападения), «дуванить» (то есть делить добычу), «пустить красного петуха» (поджечь) и пр.

Первая государственная система борьбы с преступностью

К 1539 году относятся первые известия о появле­нии губных изб  Губа в России XVI–XVII веков — это полицей­ский округ, а еще точнее — округ, где ведется борьба с особо опасной преступностью, которая входила в область губного дела. Губная изба — это местное учреждение, которое ведало подобными делами в округе-губе. в России. Они представляли собой органы местного управления по борьбе с особо опасными преступлениями (разбой, татьба, убийство). Все чины губной избы обычно были выбор­ными. Возглавлял ее губной староста из дворян, которые в силу возраста или увечий не могли нести полковую службу. Старосте помогали выбиравшиеся из крестьян или жителей города целоваль­ники, которые брали на себя большую часть оперативной работы и даже могли участвовать в приня­тии судебных решений. Кроме целовальников (выборный чин из кресть­ян или посадских, который приносил присягу и целовал крест) в губной избе были сторожа, охранявшие администра­тивное помещение и тюрьму, палач, а также иногда бирюч  Так называли человека, который занимался тем, что доводил до населения указы, обычно «кликал», зачитывал их «на торгах»., зачитывавший населению царские указы.

Для контроля над губными избами был создан Разбойный приказ, не только управлявший местными органами борьбы с преступно­стью, но и выступавший в качестве высшей судебной инстанции (если не считать суд царя и Боярской думы), применявшейся в крайних случаях как высшая апелляцион­ная инстанция или если дело было очень сложным.

Возникновение подобного сравнительно сложного аппарата по борьбе с раз­бой­­никами и ворами было следствием не только общих процессов, происхо­дивших в русской государственности того времени, но и разви­тия организации самой преступности, противостоять которой можно было только централизо­ванными усилиями различных институтов власти.

Самое громкое организованное преступление XVI века и начало разбойничьей этики

В ночь с 5 на 6 марта 1551 года вооруженные жители Белого села (Ярославская губерния) ворвались в монастырь и, найдя спрятав­шегося игумена Адриана, стали выпытывать у него местонахождение ценного монастыр­ского имущества. Вскоре игумен отдал им сосуд с 40 рублями, собранными братией на строи­тель­ство большой монастырской церкви, после чего с ним жестоко расправи­лись. Выставив у обители охрану и бросив связанных насельников в подпол, они продолжили грабеж, забрав медь, воск, книги, ларцы, одежду и другую церковную утварь, а также лошадей с возами.

Вернувшись с разбоя, белосельцы распреде­лили награбленное и разошлись по домам. Между тем один из разбойников, Иван Матренин, при дележе добычи утаил ларец, в котором ожидал найти золото, серебро и другие драгоценности. Его надежды не оправдались: оказалось, что в ларце игумен Адриан, известный своей любовью к иконописи, хранил образы, кисти и другой художественный инвентарь. Испугавшись своего открытия, пре­ступник немедленно пришел к их приходскому священнику попу Косарю, который был организатором и идейным вдохновителем разбоя, и просил у него прощения за то, что «дерзнух неподобная украдох у своея братии».

Вскоре собравшаяся «братия» во главе с Косарем осмотрела ларец. Общее мнение высказал сам поп: «Се же бе на нас полищное, се злое» («Это на нас поличное, это не к добру»). После чего вместе с разбойниками стал думать о том, где бы спрятать злосчастный ларец. Размышления державшего совет духовного отца услышал один из служителей той же церкви Святого Георгия по прозвищу Баба, который и выдал злодеев властям. Проведя следствие, губные старосты и царские приказчики писали в Разбойный приказ, отослав туда материалы дела для вынесения приговора.

Если посмотреть на картину, которую нам рисует автор жития, как на цело­стное полотно, то мы увидим перед собой многие черты тогдашней пре­ступности. Банда белосельцев, конечно, была собрана к случаю попом Косарем, своеобразным предводи­телем и организатором этого дела, и составляла не менее двух десятков человек. Лишь большая группа преступников могла позволить себе работать по разным направ­ле­ниям: одни грабили, другие караулили выходы, третьи отвозили тело убитого игумена, четвертые вязали насельников обители и бросали их в подпол, а пятые вламывались в церковь.

Очевидно, что многие из них были искуше­ны в разбойном ремесле. На это указывает и профессионализм в действиях при раз­бойном нападении, и ряд психологиче­ских моментов. Все тот же Иван Матренин, рассказавший под пыткой о своем богатом преступном опыте, не обнаружив в ларце драгоцен­ностей, испугался и вспомнил о своеобразной «корпоративной» этике: пришел виниться перед Косарем за то, что «дерзнух неподобная украдох у своея братии». Вопрос о том, что необходимо было делать с неожиданно появив­шимся «злым» (могущим принести вред) поличным, решался на сходке тех же участников нападения. Услышавший эту дискуссию церковный служебник Баба про себя засмеялся и иронически заметил: «Безумен поп, не весть, где положити, восхоте разбоя творити, такожде и душ человеческих побивати, устроих себя от неправды богатство собирати и красти у сосед своих всякое орудие…» («Бе­зумный поп не знает, куда награбленное спрятать, а еще хочет разбой­ничать, убивать людей и обогащаться имуществом своих соседей»). Очевидно, что предметом для насмешки стал непрофессионализм преступ­ников и, в част­ности, попа Косаря, который, решив стать на путь разбоя, не знал, как спрятать поличное.

Здесь мы наблюдаем двойственную ситуацию: с одной стороны, преступники-белосельцы — простые жители со своими «животами, статками и пашнями» (имеется в виду имущество белосельцев, среди которого особо выделяются земли), с другой — они неплохо организованны, стоят заодно, имеют своего главаря, отменно вооружены и даже исповедуют что-то вроде собственной разбойничьей этики. Эти противоречия свидетельствуют о том, что разбой­ники-белосельцы представляли собой пример довольно средний, типичный для своей эпохи.

Первые свидетельства о преследовании преступников по описанию

В январе 1596 года банда разбойников под предводительством Ивана Обоютина ограбила галичских купцов (современная Костромская область), ехавших по Переяслав­ской дороге по направлению от Троице-Сергиева монастыря. Вскоре после нападения четырех разбойников поймали, а оставшиеся семеро, включая Обоютина, скрылись. Чтобы скорее изловить преступ­ников, Разбой­ный приказ из Москвы разослал местным властям ряда уездов приметы и описание оставшихся на свободе членов банды.

В составе шайки нашлось место самым разным представителям русского общества: двое дворян, казак, холоп, гулящий человек. Правда, происхождение главы разбойников, Ивана Обоютина, нам неизвестно, зато в документе упоми­наются его прозвища в преступном мире: Киндеев, Бедарев, Кошира. Внеш­ность и платье каждого из разбойников подробно описаны: указан рост, особенности лица, наличие бороды или усов, цвет волос. Из документа, напри­мер, известно, что один из разбойников стриг («сёк») свою бороду. Интересны описания платья вплоть до пуговиц и нашивок, а также шапок. Одежда и голов­­ные уборы некоторых разбойников были отнюдь не дешевы — упоми­нается хорошее сукно и шелк, окрашенные в лазоревый, желтый, вишневый и темно-красный цвета.

Вооруженные экспедиции дворян-сыщиков

В 1601–1603 годы в России из-за климати­ческих аномалий были неурожаи. Охвативший страну великий голод среди прочего привел и к небывалому росту преступности. Для борьбы с разбойниками правительство снарядило воору­женные экспедиции дворян-сыщиков в Тулу, Владимир, Волок Ламский, Вязьму, Можайск, Медынь, Ржев, Коломну, Рязань, Пронск. Столичные эмис­сары прибегали к самым крутым мерам. Так, в инструкциях, данных бельскому сыщику, от него требовалось «пытати [разбойников] крепкими пытками и огнем жечь», самым «пущим» преступникам разрешалось ломать ноги.

Кульминацией борьбы с разбойниками стала расправа с многочисленной и сильной бандой Хлопка Косолапа, действовавшей неподалеку от Москвы. В сентябре 1603 года царские войска под руководством воеводы Ивана Федоровича Басманова рассеяли преступников и взяли в плен самого Хлопка. Однако победа далась большой ценой: правительственный отряд попал в засаду, устроенную разбойниками, и понес большие потери. В бою среди прочих погиб и воевода.

Первое упоминание об уголовном арго

Голландский мемуарист Исаак Масса писал в начале XVII века, что у казаков, беглых холопов, гулящих людей и преступников существует особый язык — отверница  В словаре Даля: «Отверница, иноречие, иносказание, обиняк, намек. Насмешливая отверница или обиняк (equivoque)». Публика­торы Массы дают следующий комментарий: «Этот язык складывается в основном из „отво­рачивания“ слогов, их перестановки с заменой и вставкой различных частиц (ку, хер, шаце и др.)».. Документы не сохранили ни одного слова из этого уголовного арго, хотя частью его лексикона могло быть хорошо известное в XVII веке слово влазное, которое, как правило, означало пошлину, вносимую новым тюремным сидель­цем в пользу общины заключенных. В этом значении влазное просу­ществовало по меньшей мере до начала XX века. В частности, оно упоми­нается в «Словаре воровского и арестант­ского языка» Всеволода Попова 1912 года.

Таким образом, мы видим, что уже в самое раннее время жаргон преступников связан с тюрьмой. Со временем эта тенденция будет только усиливаться.

Ужесточение наказаний за преступления и профилактика преступности

В 1650-х годах тяготы Русско-польской войны, чума и народные движения породили новую волну преступности. Государство пыталось унять преступ­ность, прибегая как к увещеваниям и милостям, так и к жесто­ким наказаниям.

В 1653 году царь пожаловал приговоренных к смерти преступников, велел им живот дать («помиловать»), а в качестве наказания отсечь по персту на левой руке и отправить в ссылку в Сибирь, Нижнее Поволжье или на юг России. При этом разбойников вообще требовалось казнить в любой день в течение недели после вынесения приговора, без оглядки на церковные праздники, кроме Пасхи. Преступники лишались причастия перед казнью, а покаяние давалось лишь по раскаянию. В 1655 году патриарх Никон через Разбойный приказ разослал во все уезды грамоты с обещанием помиловать всех преступников, явившихся к властям с повинной. В 1659 году в Нижнем Поволжье ситуация обострилась настолько, что именным царским указом землевладельцам разрешили казнить всех разбойников и поджигателей, не учитывая количество и характер совершенных ими преступлений.

Ужесточение наказаний продолжа­лось и в дальнейшем. Так, в 1663 году Алексей Михайлович повелел отрубать у преступ­ников-рецидивистов обе ноги и левую руку и те «ноги и руки на больших дорогах прибивать к деревьям», а рядом с отсечен­ными конечностями приклеивались листы, на которых были выписаны совершенные ими преступления. Все это делалось для того, чтобы люди знали о том, как безжалостно государство в отношении нарушителей закона. Подобные практики, судя по всему, воспринимались как чрезмерно жестокие, поскольку уже в 1666 году от них отказались.

Первое свидетельство о преступниках из числа элиты

В июле 1679 года в Москве на Красной площади казнили стольника  Стольник — придворный, прислуживавший государям за столом во время торжествен­ных трапез, а также сопровождав­ший их в поездках. Прохора Кропотова вместе с двумя его сообщниками. Это первый известный нам слу­чай, когда представители высшего сословия — Прохор Кропотов и его товари­щи по эшафоту вместе с несколькими десятками представи­телями царского двора — составили разбойничью банду, которая несколько лет грабила и жгла села и деревни Подмосковья, не гнушаясь убивать тех, кто вставал на их пути.

Когда злодеяния преступников получили огласку, правительство направило отряд за Кропотовым и его подельниками, которые пытались бежать от пре­следователей. Другие преступники явились с повинной, надеясь на смягчение наказания.

Казнь Кропотова на Красной площади стала событием для современников, которые сравнивали ее с расправой над Степаном Разиным в 1671 году. Власти были обеспо­коены делом Кропотова не менее, чем население, поскольку глава шайки не просто грабил и убивал, но и говорил, что готов сбежать в Польшу, а затем двинуться с ее королем войной на Москву. Бравада Кропотова, по-видимому, расценивалась царем и его окружением не иначе как госу­дар­­ственная измена.

Причины, по которым Кропотов и многочис­ленные представители других дво­ровых чинов первый и последний раз в истории Московского царства промыш­ляли разбоем в Подмосковье, доподлинно неизвестны. По мнению историка Павла Владимировича Седова, преступники среди прочего нужда­лись в сред­ствах для того, чтобы продолжать вести образ жизни, пристойный для элиты конца XVII столетия.

Первая книга, описывающая преступность времен Петра I

В 1724 году, на закате петровского царствова­ния, самобытный прожек­тер и мыслитель Иван Тихонович Посошков завершил «Книгу о скудости и богатстве»  Полное название: «Книга о скудости и богат­стве, сие есть изъявление от чего приключа­ется напрасная скудость, и от чего гобзови­тое богатство умножается».. В ней, размышляя о наиболее значительных препятствиях к процветанию России, он посвятил целую главу разбойни­кам, которых «у нас паче иных государств множество». Критику до сих пор не изжитых властями прежних порядков, повинных, по мнению Посошкова, в росте преступности, можно свести к следующим положениям: во-первых, власти слишком медлен­но разбирают судебные дела, а множество преступников подолгу сидят в тюрь­мах, откуда они затем убегают и продолжают нарушать закон. Во-вторых, сами «древние» уголовные законы уже устарели и нужда­ются в изменении. В-треть­их, Посошков отмечает, что должностные лица нередко закрывают глаза на бес­чинства преступников за взятки, а население часто равнодушно отно­сится к совершаемым преступлениям и не участвует в поимке злодеев.

В 1711 году в Лихвинском уезде обнаружили артель, в которую входило чуть больше ста разбой­ников, одетых в драные мундиры, с оружием. Преступники из беглых солдат, в том числе рекрутов, построили себе несколько изб, окру­жили их забором и даже организовали несение караула. Посошков отмечал, что потери от этих провинциальных артелей, которые несло государство, были довольно велики.

В 1721 году в Муромском уезде два десятка грабителей разбили конвой, перево­зивший почти 24 тысячи рублей серебром — весьма внушительную по тем временам сумму. Интересно, что и в этом случае часть обвинений пала на население близлежащих мест, жителей которых обвиняли в помощи преступникам.

Появление воров-карманников и переход от насилия к краже

Одним из следствий реформ Петра I стало появление воров-карманников, поскольку сами карманы были частью европейского платья, в которое будущий император одел едва ли не всех жителей городов. До начала XVIII века воры срезали мешочек с деньгами (мошну), подвешенный к русской одежде, не знав­шей карманов. Именно поэтому пред­шествен­ников воров-карманников называли мошенниками.

Вообще, Петровские реформы оказали влияние на все сферы жизни русского общества. Рост городского населения, развитие промышленности и общая модернизация государства дали начало переходу от насилия к краже. Город­ская преступность, ориентиро­ванная на тайное хищение имущества, получает значительно большее распространение, нежели придорож­ный разбой или грабеж в темном переулке. Именно в среде городского воровского мира возникла первая легенда организованной преступности России — Ванька Каин (см. ниже).

Первый преступный авторитет

Ванька Каин — реальное историческое лицо, легендарный вор, жизнь и деяния которого заслуживают внимания для понимания организа­ционной преступ­ности в России в XVIII веке.

Иван Осипов родился в деревне Бол­гачиново Ростовского уезда в 1722 году в семье крепостных и ребенком попал в дворовые люди купцов Филатьевых, проживавших в Москве. Здесь Осипов при неиз­вестных нам обстоятельствах сбли­жается с представите­лями воров­ского мира и по неизвестной же причине получает кличку Каин. С 1735 по 1741 год он успешно про­мышляет карман­ными кражами, но в 1741 году неожи­данно приходит с повинной к властям и предлагает им помощь в поимке своих собратьев по воровскому делу. С этого момента Каин становится официальным доно­си­телем и, воз­главляя небольшую шайку преступников, активно занимается с ее помо­щью поимкой других нарушителей закона. Оправдывая свое прозви­ще, Каин с 1741 по 1748 год отправил в темницу 774 человека, так или иначе связанных с воровским миром Москвы.

Двойная игра, которую вел Каин, не могла остаться незамеченной, даже несмо­тря на то, что многие из чиновников, ответственных за борьбу с пре­ступни­ками, были настроены весьма лояльно по отношению к доносителю. Москов­ский генерал-полицмейстер Алексей Татищев лично обратился к императрице Елизавете Петровне с докладом, в котором просил прекратить беззакония, чинимые Каином.

Следствие тянулось долго, с 1749 по 1755 год, когда Каина приговорили к смерт­­ной казни, замененной позднее на пожизненную ссылку на каторгу в Рогервик  Теперь Палдиски в Эстонии., куда он проследовал в кандалах, с вырезанными ноздрями и клеймом «вор».

Фигура Ваньки Каина еще при жизни стала привлекать внимание публики. Об этом свидетельствует, в частности, появление так называемой «Автобио­графии», якобы написанной самим вором. На основе этого анонимного произ­ведения писатель Матвей Комаров в 1779 году создал роман «История Ваньки Каина», который не утратил своей популярности и в XIX веке.

Однако значение Каина не исчерпы­вается лишь ролью культурного образа преступ­ника. Официально признанный властями как «доноситель», он дей­ство­вал подобно сыщику в современном понимании слова, использовал агентуру и знание преступного мира, для того чтобы бороться против его представителей. Так неожиданным образом организация воровского сооб­щества Москвы повлияла на развитие уголовного сыска в России.

Появление воровской субкультуры

Благодаря архивным документам дела Ваньки Каина мы впервые можем составить некоторое представление о жизни и устрой­стве воровского сообщества Москвы середины XVIII века, а также набросать социальный портрет тех, кто в него входил.

Среди московских преступников существо­вала своеобразная специализация, возникшая благодаря тому, что техники совершения различных преступлений кардинально отличались друг от друга. Так, можно выделить тех, кто зани­мался карманными кражами, кражами в банях, кражами с возов и телег, уличными грабежами, домовыми кражами и разбоями в городе и на дорогах, которые вели к нему.

Если днем представители воровского мира «работали» на городских улицах, то по ночам они собирались в самых различных местах: под мостами, в печурах (нишах во внутрен­ней части стен) Китай-города и Белого города, в кабаках, в различных нежилых или брошенных строениях и т. д. Зимой ворам приходи­лось искать жилье за плату, снимая угол в самых непритязательных местах. Все эти притоны были больше чем простыми ночлежками: в них сбывали краде­ное, развлекались, здесь же многие из тех, кто оказался на дне, втягивались в преступный заработок и пополняли ряды московских мошенников.

Большинство городских преступников были молодыми людьми в возрасте от 18 до 30 лет, хотя имелись и те, кто начал приобщаться к воровскому ремеслу с 10 до 18 лет. К воров­скому миру присоединялись в основном пред­ставители трех групп. Первая состояла из деклассированных элементов (беглые солдаты, потерявшие связь с общиной горожане и крестьяне), вторая — из быв­ших работников московских мануфактур, а третья — из солдатских сирот, воспитан­ников Московской гарнизонной школы. Любопытно, что большинство преступников родились в Москве, а не являлись провин­циа­лами, искавшими лучшей жизни в этом городе.

Судя по имеющимся данным, все эти люди вставали на преступный путь в столь юном возрасте не от хорошей жизни. Полные сироты или те, кто рос без отца, они были принуждены зарабатывать на хлеб тяжким поденным трудом или наниматься на мануфак­туры. Многие из них оказались оторваны от привычных им социальных институтов, потеряли всякую связь с общиной, к которой принадлежали они и их родители.

Одним из объединявших преступный мир культурных явлений являлся арго, большое количество слов из которого мы знаем благодаря книге Матвея Кома­рова о Ваньке Каине. Рассказывая читателю увлекательную историю одного из самых известных воров, Комаров в конце XVIII века сохранил многие слова из лексикона своего героя. Например, под стукаловым монастырем понималась Тайная канцелярия, под четками — кандалы, купцами пропалых вещей называ­лись воры, а кистень, которым они, случалось, орудовали, именовался не иначе как гостинец.

Создание полицейской канцелярии

Упразднив в начале XVIII века старые приказы и местные органы власти, ответственные за борьбу с преступностью, Петр I на основе западноевропей­ских образцов формирует новую систему органов власти, в которой, однако, до определенного момента не была представлена полиция. В 1718 году в Санкт-Петербурге создается полицейская канцелярия во главе с генерал-полицмей­стером Антоном Мануиловичем Девиером; в 1722 году подобная канцелярия открывается в Москве, а затем то же было сделано и в некоторых других городах. Полиция в ту эпоху вообще надзирала над общественным порядком в самом широком смысле слова (в том числе за городским порядком, благо­устройством, платьями к маскарадам, соответствию строящихся зданий архитектурным нормам и т. д.), а потому, обладая небольшим штатом, была перегружена обязанностями и не могла эффективно бороться с преступностью.

В середине XVII века независимые от мест­ных властей полицмейстерские конторы подчинялись Главной полицмейстерской канцелярии. Такая система сохранялась до реформ Екатерины II, когда были созданы возглавляемые городничими Управы благочиния, ставшие новыми полицейскими институ­циями. Для каждого из таких ведомств определялся свой штат — как пра­вило, более достаточный для поддержания порядка, нежели раньше. В 1802 году было образовано Министерство внутренних дел, которое подчинило себе все полицейские власти, на которые к тому же вновь возложили ряд новых функций, что снизило результативность их работы. В таком виде полиция без существенных изменений просуществовала вплоть до реформ середины XIX века.

Собственно сыскная полиция появляется только во второй половине XIX века.

Первые статистические данные о типах преступлений

В 1866 году в Тобольске было опубликовано исследование Евгения Николае­вича Анучина, посвященное уголовной статистике России за 20 лет — с 1827 по 1846 год. «Исследования о проценте сосланных в Сибирь» было написано по документальным материалам Тобольского приказа о ссыльных, который, как следует из его названия, занимался организацией ссылки преступников в Сибирь со всех концов империи.

По данным, представленным Анучиным, через приказ за это время прошло почти 160 тысяч человек. Из них половина была сослана административным порядком за бродяжничество, дурное поведение и побеги из Сибири, а вот другую, интере­сующую нас половину, составили преступ­ники, сосланные по приговору суда. Среди них самым популярными преступлениями было мошенничество и воровство (40,6 тысячи человек), затем шло убийство и самоубийство (14,5 тысячи человек), а замыкали тройку лидеров разбой и грабеж (5 тысяч человек). Такое соотношение совершаемых преступлений в целом не претер­пело серьезных изменений в дальнейшем, что подтвержда­ется другими статистическими выкладками вплоть до начала Первой мировой войны в 1914 году.

К сожалению, нам неизвестно, какая доля из перечисленных цифр приходилась на организованную преступность, поскольку этот вопрос тогда еще мало инте­ре­совал ста­­тистику. Однако нельзя не заметить, что переход от насильст­вен­ных (разбой и грабеж) к ненасильствен­ным, часто совершаемым тайно преступ­ле­ниям в количественном отношении уже завершился к первой четверти XIX века.

Первое художественное описание преступного мира

В 1864–1866 годах был опубликован роман Всеволода Владимировича Крестовского «Петербургские трущобы». Наряду с авантюрно-детективным сюжетом автору удалось изобразить самые разные социаль­ные слои петер­бургского общества, что сделало книгу одним из самых читаемых произве­дений в России второй половины XIX века.

Стоит отметить, что особенно привлекало публику весьма натуралистичное описание жизни городского дна, снабженное к тому же многочисленными жаргонизмами. Как утверждали одни, Крестовский черпал сведения из походов по трущобам вместе с именитым сыщиком Путилиным. Другие справедливо указывают на сходство лексики преступников в романе с руко­писью о языке питерских мошенников Владимира Ивано­вича Даля. Так или иначе, но в целом у нас нет оснований сомневаться в надежности источников, привлеченных Крестовским.

Среди тех слоев петербургских низов, о которых рассказывает автор, — ссыль­ные каторжники (жиганы), нищие, проститутки, мошенники (мазурики), обита­тели тюрем и даже представители некоторых религиоз­ных сект. Кроме того, Крестовский рассказывает и о достаточно специфических явлениях преступного мира, упоминая, например, «золотую роту» во главе с глава­рем-«капитаном» — преступников, вымогающих деньги у обыкновенных воров и жуликов.

Сонька Золотая Ручка и феминизация преступности

Пожалуй, самой известной преступницей Российской империи была Софья Ивановна Блювштейн, вошедшая в историю под прозвищем Сонька Золотая Ручка. Прекрасные манеры, артистизм и знание этикета помогали ей прово­рачивать смелые и оригинальные аферы (имя ей сделали кражи драгоцен­ностей в ювелирных магазинах). Полагали также, что Сонька была связана с известным преступным сообществом «Червонные валеты», на счету которого было несколько десятков дел, связанных с грабежами, подделкой векселей и банковских билетов, убийствами и шулерской игрой. Известность преступ­ницы подогревалась газетными публикациями о ее похождениях. Несмотря на сформировавшийся вокруг нее ореол неуловимости, Соньку не раз аресто­вывали в разных городах империи, но доказать ее вину не представлялось возможным. В конце концов в 1880 году аферистку поймали и сослали на Сахалин, где, отбыв назначенный срок, она умерла через несколько лет после освобождения.

Феминизация преступности была в XIX веке тенденцией, которая существовала и в Европе, и в России. По данным второй половины века, наиболее часто женщины совершали кражи, грабежи и мошенниче­ства, причем обычно они привлекались к суду как соучастницы. В целом эти преступления не носили серьезного характера, и Сонька Золотая Ручка была в ряду женщин-правона­рушителей безусловным исключением. Похоже, что положение женщины в мире организованной преступности являлось зеркальным отражением ее ста­туса в русском обществе, которое накладывало на женщину ряд правовых и моральных ограничений.

Начало исследований уголовного жаргона

В 1912 году лингвист Бодуэн де Куртенэ получил рукопись под названием «Исследование жаргона преступников» от бывшего студента Технологического института Павла Петровича Ильина, осужденного по неизвестной статье в 1906 году и находившегося на момент написания исследования в каторжной тюрьме Иркутской губернии. Ознакомив­шись с текстом, Бодуэн де Куртенэ передал его в Академию наук.

Труд Ильина предлагает читателю не просто очередной словарь арго (такие были известны и ранее), а целую серию срезов лексики, употребляемой преступниками различных специализаций и мест проживания. Так, Ильин пишет об арго следующих отдельных групп, среди которых карманники, грабители, шулера, фальшивомонетчики, церковные воры, конокрады, воры-домушники, проститутки. Немало слов, если верить составителю «Исследо­вания жаргона», имели хождение только в отдельных регионах: магагон («дурак») — в Саратовской губернии, ракло («преступник-профессионал») — в Харькове, гоп («ночлежка») — в Санкт-Петербурге, хитрая избушка («трактир-притон») — в Сибири. Свои различия в арго имелись и у отдельных тюрем. В петербургских «Крестах» морг звали восьмым отделением, в Иркутской тюрьме о покойнике говорили, что он отправился «по Усольскому тракту», а в тобольской тюрьме мертвый отправлялся «под березки».

Организованная преступность в Одессе

Во второй половине XIX — начале XX века организованная преступность полу­чила развитие не только в Москве и Петербурге, но и в Киеве, Ростове-на-Дону, Нижнем Новгороде и других городах. Отдельно следует сказать об Одес­се, особенность которой состояла в чрезвычайно пестром этноконфессио­нальном составе населения и быстрых темпах роста преступности.

Важное место в одесском преступном мире занимали евреи. Противозаконная деятельность одесских евреев существенно отличалась от участия в преступных делах евреев Австро-Венгрии или Америки в начале XX века. Будапештские евреи, например, редко шли на совершение преступлений, сопряженных с наси­лием, обычно занимаясь различными экономиче­скими махинациями, мошенничеством, шантажом и проч.; в США евреи мало чем отличались от других преступных иммигрант­ских сообществ и не сформиро­вали структур, подобных тем, какие делали выходцы с Сицилии или из Китая.

В отличие от них, евреи Одессы включались во все виды противозаконной деятель­ности, не чураясь насилия и убийств. Причина этого заключалась в том, что в то время как более преуспевающие евреи пытались интегри­ро­ваться в общество за счет обхода ограничивавших их законов, бедные евреи могли рассчитывать лишь на самоорганиза­цию в формате уличных банд, взаимо­действуя с разными этноконфессиональ­ными общностями Одессы.

Благодаря художественной литературе и прежде всего рассказам Бабеля об Одессе и ее «короле» Бене Крике (прототипом которого, вероятно, был налетчик Мишка Япончик) одесский преступный мир приобрел особый ореол.

Самый знаменитый дореволюционный сыщик

Аркадий Францевич Кошко начал свою сыскную карьеру в рижской полиции в 1894 году. Успехи в деятельности способствовали тому, что в 1900 году он возглавил сыскное управление в Риге, затем с 1906 года работал в полиции Царского Села, потом заместителем начальника Петербургского сыскного отделения, а с 1908 года стал во главе московского сыска, чему, кстати, способ­ствовал сам премьер-министр Петр Аркадьевич Столыпин, относив­шийся к Кошко с симпатией.

Стремительный карьерный рост объяснялся, конечно, прежде всего деловыми качествами Аркадия Францевича, который уделял большое внимание внедре­нию передовых достижений криминалистики. По его инициативе в Москве создали картотеку преступников, где содержались не только фотографии нару­шителей, но и отпечатки пальцев и различные антропометрические данные (рост, размер обуви и проч.).

Другим достижением нового начальника стала организация масштабной агентурной сети, причем, что особенно важно, Кошко отобрал два десятка особо ответственных агентов, контролировавших и его подчинен­ных. Таким образом он смог выявить многих сотрудников, помогавших криминалу, и почти полностью свел на нет утечку информации. В обстановке секретности Аркадий Францевич несколько раз в год организовывал крупномасштабные облавы  В частности, Кошко расследовал кражу частей золотой ризы с драгоценными камня­ми с иконы Владимирской Божией Матери в Успенском соборе Московского Кремля в 1910 году; похищение 2,5 миллио­на рублей в банке города Харькова в 1916 году (в своей книге Кошко утверждает, что подобного более не было на его памяти: «Оно памятно мне и потому, что сумма похищенного из бан­ка была настолько велика, что в истории банковского дела в России подобных преце­дентов не име­лось»); руководил поимкой банды Васьки Белоуса (1911 год), который грабил богатых и раздавал деньги бедным (благодаря этому его покрывали сельские жители) в одном из районов Подмосковья., благодаря чему не только снизился уровень краж, но и гораздо спокойнее стали проходить праздники, которые до того времени были периодом раздолья для воров и мошенников.

Усилия Кошко были высоко оценены властями в России и профессионалами-криминалистами за рубежом. В 1913 году полиция Российской империи была признана лучшей в мире с точки зрения раскрываемо­сти, а сам Аркадий Францевич получил новое повышение по службе и с 1914 года стал руково­дителем уголовного розыска всей страны.

Начало новой эпохи в истории организованной преступности

Революция 1917 года и последовавшая за ней Гражданская война стали не толь­ко поворот­ным пунктом в судьбе России, но и обозна­чили рубеж в истории организо­ванной преступности. Впереди страну ожидал новый всплеск банди­тизма, в связи с которым вспоминаются Мишка Япончик (и его литературный двойник, бабелевский Беня Крик) и Ленька Пантелеев.

Япончик, глава преступного мира Одессы (по всей видимости, претендовавший на реальное управление городом в годы Гражданской войны), олицетворял тип благородного разбойника, который грабит богатых. Ленька Пантелеев — быв­ший чекист, которого выгнали со службы, с 1922 по 1923 год организовал банду в Петрограде. Он был известен своими яркими ограблениями, бравадой, смелостью и бегством из «Крестов»: люди верили, что он был неуловим. После его смерти некоторые преступники продолжали действовать от его имени.

В ответ на усилившуюся во время револю­цион­ных волнений преступность советское правительство взяло курс на централизацию борьбы с криминалом (в реальности новая система становится единообразной и централизованной лишь через несколько десятилетий), и первым шагом в этом направлении стало создание 10 ноября 1917 года милиции. Милиция с самого начала носит название рабочей, что подразумевало активное признание новой власти и полити­за­цию органов правопорядка (это новая и важная черта), при этом квалифицирован­ные кадры будут поступать на службу и из дореволю­ционных органов правопо­рядка. Причина этого не только в уровне образова­ния, но и в том, что сначала милиция комплектуется на добровольной основе, а позже на какое-то время вводится повинность, а сама милиция обретает оттенок военной организации, что, как ка­жется, было для нее характерно весьма долго.

Заново строится система наказаний: в 1919 году появляются лагеря с принуди­тельными работами. Сеть этих учреждений будет шириться и распространя­ться. Лагеря и колонии, где находилось большое коли­чество заключенных, стали почвой для фор­ми­рования и развития преступной субкуль­туры. В ре­зуль­­тате столкновения все более организовывавшейся преступности и аппа­рата по борьбе с ней возникает явление, ставшее визитной карточкой преступного мира России, — вор в законе.