Частые вопросы о православии

«Он не привел иудеев к победе над римлянами. Настоящий Мессия (царь-пома­занник), как считалось, должен был восстановить царство Израиля и привести его к славе, богатству и мировому господству, о чем говорится в Книге пророка Даниила. А здесь — какое-то непонятное „царствие не от мира сего“. Впрочем, очень многие и поверили: ведь все апостолы и большинство христиан первого поколения — чистокровные иудеи».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Православный мир очень разнообразный. Существует набор правил и норм, который должен определять жизнь православной церкви. Но жизнь оказыва­ется намного шире, чем эти нормы. Это определяется многими причинами: историческими, культурными, современной общественно-политической ситуацией. Например, конфликт между двумя старейшими патри­архатами — Антиохийским и Иерусалимским — обусловлен широкими рам­ками израильско-палестинского конфликта.

Есть и бытовые различия. Например, в русских церквях не принято сидеть во время службы, а в греческой и большинстве других стоят лавочки. У греков принято исповедоваться примерно раз в месяц, но это основательная беседа с духовником. В русских церквях принято исповедоваться перед каждым при­ча­стием.

Есть различия и в системе управления церквей. Например, в греческой церкви нет жесткой иерархии церковной власти. А предстоятель церкви, архиепископ Афинский, является лишь председателем Синода — его личные решения не име­ют никакого влияния на жизнь отдельных епархий. Противоположная ситуация в Русской церкви. Так происходит в силу исторических обстоятельств и личных харизматических особенностей предстоятелей. Скажем, роль алек­сан­дрийского папы в период поздней Античности была абсолютная — даже больше, чем власть римских пап. Но сейчас наоборот: Александрийская цер­ковь является одной из наиболее демократичных среди православных помест­ных церквей. Александрийский патриарх во всем советуется со своим Синодом, постоянно прислушивается к голосу верующих — сейчас это уже не столько греки, сколько коренные жители африканских государств. Он пошел на беспрецедентный шаг, решив в 2016 году восстановить древний институт диаконисс для женщин. Этот институт в некоторой степени соответствует диаконскому слу­же­нию, которое бóльшую часть церковной истории занимали мужчины».

Архимандрит Кирилл (Говорун), доктор богословия, научный сотрудник Колумбийского университета (США)

«Православные церкви отличаются в основном народными традициями и степе­нью модернизации. Болгары, например, полностью перешли на разговорный язык (но народу в храмах от этого стало не больше, а меньше). Греки и многие другие перешли на европейский календарь; русские, сербы и грузины — нет. У поместных церквей есть свои святые, некоторые особенные праздники — например, Покров (хотя праздник и византийский, сейчас он есть только в Рос­сии). Но в целом традиция имеет тенденцию к однородности — за счет усили­вшегося общения православных разных стран».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Смертные грехи — это те, после которых человеческая душа обречена на поги­бель. И даже спасительная божественная благодать не может ее спасти. Но так происходит только в том случае, если человек не раскаивается. Если же он рас­ка­и­вается, то совершённый грех перестает быть смертным.

Популярна трактовка, что смертный грех не оставляет надежды на спасение души, но она неправильная. К смертным грехам обычно относят убийство, пре­любодеяние, хулу на Бога и другие. Закрытого списка смертных грехов в право­славии нет. Закрытый список — это побочный продукт кодификации канони­ческого права, когда мораль, так сказать, становится частью правового поля. Эта тенденция была характерна для западного христианства в Средние века, но не для православия, где до сих пор нет кодификации права. Различие в вос­то­чном и западном подходах можно проиллюстрировать на примере разницы между континентальным (римским) и британским правом. Первое базируется на нормах, а второе — на прецедентах, и у судей здесь больше возможностей в интерпретации прецедентов. Так и в православии каждый конкретный случай греха решается не автоматически, а в индивидуальном порядке. Тем не менее для восточного христианства характерна другая систематизация — страстей и добродетелей. Она восходит к IV веку и опыту больших монашеских общин в Египте и Палестине. Эта систематизация предполагает не автоматизацию определения наказания, как в случае с семью смертными грехами, а помогает человеку и его духовнику оптимизировать путь духовного исправления. То есть цель у этой систематизации не пенитенциарная, а дидактическая.

Но я думаю, что в глубине совести каждого человека есть собственное сознание того, что делать абсолютно нельзя, что является абсолютным табу. И если чело­­век осознаёт, что это табу, и все равно его нарушает, это и есть смертный грех».

Архимандрит Кирилл (Говорун), доктор богословия, научный сотрудник Колумбийского университета, США

«„Смертные грехи“ — западное понятие, так как у католиков есть учение о чистилище, где можно „отмыть“ несмертные (обыденные) грехи. В православной традиции ничего подобного нет. Любой грех — смертный, поскольку по христианскому учению причина смерти — грех, „тление“, то есть способ­ность портиться и разлагаться. Если бы человек был безгрешен — он был бы бессмертен (как Адам и Ева в раю). Церковное учение о смерти утверждает, что смерть неестественна. Адам и Ева не должны были умирать, если бы не нару­шили запрет. Следовательно, если человек сможет стать таким, как первые люди до впадения в грех, он сможет стать не просто бессмертным, но и вообще перестанет болеть и „портиться“ в любой форме».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Повседневное облачение духовенства — обычная одежда византийцев IX века. Торжественное облачение — церемониальная одежда византийских придвор­ных. Со временем оно менялось, но незначительно. Например, в XVIII веке под влиянием католиков православные клирики стали надевать рясы разных цветов для разных праздников  Белый — символ нетварного света, надевают на Пасху, погребения, крещения; черный, фиолетовый, бордовый — для великопост­ных дней; красный — пасхальный цвет; жел­тый или золотой — в дни памяти пророков, апостолов или праведников, а также в будние дни; голубой — символ чистоты неба и образ Богородицы — носят во время богородичных праздников; зеленый — на Троицу и Вход Господень в Иерусалим.. 

Нижняя одежда духовенства — подрясник — восходит к античной рубахе — туни­ке (мужские и женские туники мало отличались).

В отношении головных уборов традиция складывалась стихийно. Византийцы шапок обычно не носили, надевали лишь по торжественным случаям — и тогда они могли быть весьма экзотичными. Отсюда произошли митры (носит выс­шее или заслужившее такое право духовенство; митру, например, можно уви­деть на голове патриарха) и камилавки (расширяющийся кверху цилиндр — почетная награда священников). В России в XVII веке все священники носили шапочку. Сейчас шапочки носят монахи. Снимают головные уборы в знак поч­тения. Мужчины-миряне — при входе в храм, духовенство — при чтении Писания. Вообще, головной убор в византийской традиции — признак торжественности и знак сана».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Существование рая и ада не отрицалось ни одним богословом на протяжении всей истории христианства. Эти категории всегда воспринимались как резуль­таты человеческих поступков. Воплотившись, Бог дал возможность обретения рая, а ад — это результат отвержения человеком этой возможности. Что каса­ется представлений об устройстве рая и ада, в разные эпохи эти понятия интер­претировались по-разному.

Например, в эпоху Средневековья с его жестким и даже жестоким отношением к личности и человеческим свободам представления о допустимых границах насилия отражались и в представлении людей о рае и об аде. Ад воспринимался очень буквально и даже карикатурно: кипящие котлы с грешниками и тому подобное.

XX век принес новое понимание человеческих отношений и скорректировал пред­ста­вления о рае и аде. В современном христианском богословии эти пред­­ставления сформированы не без влияния философских течений — экзис­тен­циализма  Экзистенциализм (от фр. «существова­ние») — философия существования, направ­ле­ние в философии XX века, занимающееся уникальностью бытия человека и провозгла­шающее его иррациональным. и персонализма  Персонализм — социально-этическое учение, рассматривающее человеческую личность как высшую духовную ценность.. В частности, появилось понимание разницы между бытием и существованием. В христианском учении эта разница отра­зилась в том смысле, что полноту бытия человек получает только в Боге и это является райским состоянием. А ад — это отрицание такой полноты, когда чело­век просто влачит существование. 

В терминах современного философского персонализма рай и ад интерпрети­руются с точки зрения того, что отношения между личностями являются выс­шим благом. Поэтому наличие полноценных отношений между людьми и ме­жду человеком и Богом богословие понимает как райское состояние. Это была, в частности, идея митрополита Антония Сурожского (Блума), на которого повлиял современный персонализм.

Ад же с точки зрения персоналистического богословия является отсутствием полноценных отношений между человеком и Богом, а также человеком и чело­веком. Эта идея возвращает нас к классическому экзистенциализму — напри­мер, Сартру с его идеей, что „ад — это другие“  «Ад — это другие» — фраза из пьесы «За за­кры­тыми дверями» (1943) француз­ского экзистенциалиста Жан-Поля Сартра.. Богословие переводит эту мысль и на существование человека после смерти, которая не обрывает межли­ч­ностные отношения. Способность или неспособность к таким отношениям продолжается и после смерти, являясь личным раем или адом для человече­ской души. 

Очевидно, это не последняя точка в эволюции православного представления о том, что такое ад и рай».

Архимандрит Кирилл (Говорун), доктор богословия, научный сотрудник Колумбийского университета, США

«Исповедь — тонкий психологический механизм, основанный на авто­рефлексии и диссоциации  Диссоциация — защитный механизм пси­хики, отделение себя от своих неприятных переживаний. с негативным опытом, отработанный веками. Изначально исповедь была публичной, но это было полезно только в узком кругу безу­словно доверяющих друг другу людей. По мере разрастания общины перешли к исповеди тайной (хотя всякий, кто захочет, может исповедаться и публи­чно — лишь бы это не стало картинным эпатажем).

Смысл исповеди — во внутренней работе человека: очень тяжело признаться самому себе в нравственных ошибках („грех“ по-гречески — это „ошибка“), но еще тяжелее рассказать о них чужому человеку. Однако всякий, кто это проделал, знает, как легко становится после этого. И самое важное — как не хочется опять через этот кошмар стыда и ужаса проходить. Это очень сильно удерживает от повторения греха.

Священник при исповеди помогает оробевшему, но по сути его роль чисто техническая: человек говорит не с ним, а с Богом. После исповеди священник совершает отпущение — читает особые молитвы, допуская человека к прича­стию. При тяжелых грехах человек к причастию не допускается, пока не испол­нит так называемую епитимию — наказание (поклоны, молитвы, воздержа­ние от чего-то привычного и т. п.). Но и епитимия носит добровольный хара­ктер. Вообще, все держится на честном слове: никто не проверяет, правду ли говорит исповедующийся, скрывает ли он что-то. Именно поэтому исповедь не защищает от еретиков (есть мнение, что институт исповеди введен для отслеживания еретических мыслей)».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Стать святым нетрудно: надо просто иметь веру. Святой — не тот, кто не гре­шит, а тот, кто умеет преодолевать грехи. Первые святые — мученики, их почи­тали на основании их казни за веру в Христа. Потом святыми становились аскеты или очень уважаемые архиереи. Крайне редко — миряне.

Канонизация — западный обычай. На Востоке святых признавал сам народ (обычно — если помогали молитвы этому человеку или происходили какие-то странные вещи с его останками: либо нетление, либо, наоборот, очень быстрое тление, либо мироточение, либо исцеление от прикосновения и т. п.). Люди быстро и без всякой связи с духовенством разносили молву о силе мощей свя­того, начиналось массовое паломничество к его могиле, и только на этом этапе подключались (обычно очень неохотно) церковные власти.

Доказательств никто не собирал: обмануть народ было непросто. Если молитвы не помогали, а исцелений от мощей не было, почитания не возникало и святой не появлялся. Любопытно, что патриархи и императоры считались святыми „по должности“ — но только при жизни (так сказать, авансом). При этом в слу­чае крупных просчетов их могли свергнуть и даже убить — именно как осквер­нивших святыню своего сана. После смерти императоры и патриархи почита­лись крайне редко. В России идею формальной канонизации (с рассле­дованием и доказательствами) позаимствовали из Рима в XVIII веке. У греков ее до сих пор нет: включение святых в календари проходит без четко опреде­ленной про­це­дуры, главным образом на основании народного почитания».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, препода­ватель Сретенской духовной семинарии

«Комиссии по канонизации святых существуют при каждой епархии или, во вся­ком случае, митрополии. Они собирают материалы и представляют их в комис­сию при Священном Синоде, которая их тщательно изучает.

Инициаторами прославления в лике святых обычно и выступают эти комиссии при поддержке местных архиереев. Но что будет вначале — народное почи­та­ние или инициатива комиссии, — зависит от конкретной ситуации. В случае с новомучениками обычно инициатива исходит от правящего архиерея. Члены комиссии занимаются сбором сведений о пострадавших в годы гонений членах Церкви, и, когда такие материалы находятся и становится очевидным, что кто-то пострадал за веру и церковь, эти данные ложатся в основу постановки вопроса о его канонизации. Нередко бывает, что имя этого новомученика ока­зывается забытым широким кругом верующих и говорить о его почитании не приходится. Вместе с тем есть случаи, когда действительно имеется народ­ное почитание какого-то праведника и комиссии приходится изучать вопрос, с чем связано это почитание, изучать его жизнь, его молитвенные подвиги, чистоту его веры. Обычно это бывает с преподобными, блаженными и други­ми ликами святых.

Иногда материалы таковы, что приходится сразу отклонять кандидатов, пото­му что сразу ясно, что нет никакого предмета для разговора. Бывает, что пред­мет для разговора есть, но остаются вопросы, которые нужно допол­нительно исследовать. Необходимы сведения о жизни этого человека и о его духовном облике. Если он подвергался преследованиям, то необходимо знать, как он их воспринимал и как их переносил. В связи с этим возникает необхо­димость детального исследования архивных документов, начиная с докумен­тов, свиде­тель­ствующих о его рождении и учебе, с послужных списков. В случае с ново­му­че­никами обязательно изучаются материалы архивно-следственного дела; проверяется, не назвал ли человек на допросах других людей, из-за чего они впоследствии пострадали. Надо сказать, что сейчас в значительной степе­ни работа по канонизации новомучеников остановлена, потому что госуда­рство больше не дает такого свободного доступа к архивно-следственным делам.

Важным критерием святости является безупречное православие — то есть у чело­века не может быть каких-то отклонений от чистоты православной веры. И конечно же, чистое житие — то есть добродетельная жизнь без тяж­ких грехов, в которых человек не раскаялся».

Протоиерей Кирилл Каледа — настоятель храма Святых Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове

«Возможность объединения между католиками и православными рассматри­вается прежде всего в евхаристическом смысле — то есть в том, что называется интеркоммунион — взаимном причащении Тела и Крови Христовой. Именно возможность причащаться друг у друга означала бы такое единство, но сейчас его нет. Правда, в XIX веке Синод принял решение, что, если вдруг человек умирает, а в городе нет православного священника, можно принять причаще­ние у католического священника.

XX век иногда называют эпохой экуменизма, то есть процесса сближения меж­ду церквями. Но на самом деле эти попытки никогда не прекращались. Как только церкви разделились (в V веке раскол начался, а в XI веке оформился официально), тут же начались попытки их воссоединить.

В XX веке этот процесс действительно вошел в более активную фазу, потому что изменилась обстановка в мире. Государства начали от конфронтации переходить к сотрудничеству, к диалогу. Это повлияло и на церкви, которые стали искать пути сближения. Осуществится ли этот процесс успешно или нет, мы не знаем. Но нужно осознавать все сложности, которые лежат на пути сближения христианских церквей. Ведь и разделение растянулось на многие годы, а процесс восстановления единства куда более сложный.

Богословские вопросы, которые изначально существовали и привели к форми­рованию определенной идентичности, например католической и православной, сейчас уже забыты, а идентичности остаются. И они носят уже не богословс­кий характер, а культурный и политический. Для восстановления единства потребовалась бы деконструкция идентичности церквей. Для примера: между православными и католическими епископами Америки есть соглашение, что можно читать Символ веры без филиокве (без утверждения, что Святой Дух исходит от Отца и Сына, а не только от Отца), и это полностью соответствует практике первого тысячелетия. И тем не менее единства нет. Потому что дру­гие факторы, которые сформировались на основе богословских разногласий, теперь уже играют более важную роль».

Архимандрит Кирилл (Говорун), доктор богословия, научный сотрудник Колумбийского университета, США

«Папа — единовластный начальник всех епископов и священников, может всех их ставить и снимать с должности. Патриарх — единовластный начальник только для священников своей епархии (например, Москвы и области). Для епископов он первый среди равных, никого из них он снять и поставить единолично не может — только коллегиально (через Собор или Синод).

Папу никто не может судить и лишить должности. Патриарх подсуден собору епископов и может быть низложен. Папа — наместник Христа, не имеющий равных на земле. Патриарх — обычный епископ (хотя и с большими полномо­чиями), каких сотни».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Следует различать понятия „верующий“ и „практикующий христианин“. Практикующим христианином можно назвать человека, который хотя бы раз в год причащается, то есть участвует в евхаристической жизни Церкви. Первое серьезное свидетельство того, что в России официальные показатели религи­озности не соответствуют действительности, появилось уже на Страстной седмице 1917 года, когда в армии было отменено обязательное причащение всех чинов. Если раньше причащались 95–96 % воинов православного вероис­поведания, то в 1917 году причастилось только 10 %. А ведь речь идет об огро­мном количестве людей, в армии было 13 миллионов человек. И вот оказалось, что столь малому числу нужна святая евхаристия даже в условиях войны, когда мысль о смерти тоже должна как-то подвигать к религиозным переживаниям.

После революции актив ответственных церковных людей, способных к самоор­ганизации (а самое главное — христиански мотивированных), оказался очень небольшим. И эти люди стали первыми жертвами гонений. Во время первого пика репрессий, в годы Гражданской войны, погибли по меньшей мере 8 тысяч представителей духовенства. Во время второго пика, это 1922–1923 годы, — примерно столько же. О третьем пике, который пришелся на годы коллекти­визации, у нас нет точных данных, но там погибло около 4 тысяч человек, а арес­товано было около 40 тысяч. Самым кровавым был 1937 год — как раз когда проводилась перепись населения. Активных в своей православной вере людей было мало, а к тому моменту они были почти полностью уничтожены или отправлены в лагеря. И вдруг перепись показала, что в среднем по городу и деревне 55 % населения объявили себя верующими, тоже отчасти рискуя. Но нужно понимать, что эта вера не имела ничего общего ни с евхаристичес­кой, ни с общинно-приходской жизнью. Такая вера вполне допускала сущест­вование религиозной жизни без Церкви Христовой как таковой, хотя носители этой веры и называли себя православными. Это были люди, которые могли иногда исполнять какие-то религиозные обряды, покрестить ребенка и отпеть покойника, изредка зайти в еще не закрытый храм, но в большинстве своем вне церкви они сливались с толпой обезбоженных советских людей».

Кирилл Каледа, настоятель храма Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове

«Это просто старинная русская мода. Когда надо было, чтобы толпа на откры­том воздухе услышала хоть что-то, особо обученный диакон „возглашал“ самые важные моменты богослужения».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Во времена Иисуса Христа у иудеев существовал обычай, по которому замуж­няя женщина, выходя на улицу, должна была покрывать голову покрывалом. Это было знаком того, что она замужем, означало власть мужа над ней. Покры­тая голова также свидетельствовала о добропорядочности женщины; блудни­цы же, напротив, головы не покрывали. Муж имел право развестись с женой без возврата ей приданого, если она появлялась на улице простово­лосой: это считалось оскорблением мужу. Девочки и девушки голову не покры­вали, потому что покрывало было знаком особого статуса замужней женщины. Тем не менее эта традиция никогда не возводилась церковью в статус обяза­тельной для спасения, а оставалась лишь традицией. Например, в греческой церкви и на Балканах женщины в храмах голову не покрывают.

Что касается мужчин, то даже в нашей повседневной жизни принято, что муж­чи­ны, входя в помещение, снимают головной убор. Это связано в первую оче­редь с тем, что раньше в каждом доме был красный угол, где висели иконы, и мужчины, входя, снимали шапки и крестились перед образами.

Апостол Павел пишет в послании церкви города Коринфа о том, что не стоит бунтовать против общепринятых обычаев. Напротив, он приводит аргументы в пользу того, что женщинам прилично покрывать голову платком, ибо „жене глава — муж“ (1 Кор. 11:3). Мужчина же, напротив „не должен покрывать голо­ву, потому что он есть образ и слава Божия“ (1 Кор. 11:7). Над ним нет другой власти, кроме Бога».

Протоиерей Димитрий Рощин — настоятель храма Святителя Николая на Трех Горах, начальник управления по работе с общественными организациями Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ

«Изначально освящались только крупные объекты — города (Константино­поль), храмы. Эта традиция идет еще с языческих времен (в Риме жрецы так и назы­вались — понтифики, „строители мостов“, и ни одно серьезное дело не прохо­дило без освящения). Античные люди обожали амулеты-обереги, заговоры и прочие „волхвования“. Потом это перешло и на христиан, хотя и в несрав­ненно меньших масштабах. По сути, это элемент адаптации к про­сто­народному архаичному „магизму“: богословы ворчат и не очень-то одо­бряют, но священ­ники-практики считают полезным».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Православный христианин, естественно, не вступал в партию и комсомол, что ограничивало его возможность занимать те или иные должности, участвовать в загранпоездках и так далее. Более того: в 1970–80-х годах контроль над дея­тель­ностью приходских общин и церкви вообще был достаточно жесткий, так что, если человек крестил ребенка, венчался или совершал какие-то другие таин­ства, он мог подвергнуться разного рода преследованиям на учебе или на работе. Могли просто выгнать.

Храмов было крайне мало. На Москву с населением 7–8 миллионов человек было 40 церквей. Естественно, они были набиты битком, и сейчас люди уже плохо себе представляют, как в 1970-х годах на праздники стояли в храмах: можно было в прямом смысле слова поджать ноги и не упасть на пол, потому что со всех сторон тебя сжимали. В таком большом городе, как Свердловск, был один-единственный храм — кладбищенский. В провинции храмов было совсем мало.

Власти внимательно следили, чтобы в храмы не водили детей. В Москве, в Пе­те­­р­бурге, где храмов было относительно много, еще можно было иногда при­­­­­вести ребенка, но в провинции, где было три-четыре храма, детей почти не во­ди­­ли. Обычно их только крестили. Для этого могли уезжать из своего города в ка­кую-нибудь деревню и просить священника не записывать ребенка в книгу регистрации (что было риском уже для самого священника — по закону они были обязаны фиксировать и потом сдавать отчетность о каждом крещении). Если об этом узнавали, священника могли лишить регистрации в отделе по де­лам Русской православной церкви — такие отделы функционировали при испол­­­комах. Без регистрации священник не мог служить, а значит, и зараба­тывать. На другую работу его никто не брал, так что он оставался с волчьим билетом».

Кирилл Каледа, настоятель храма Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове

«Священники — ради порядка, монахи — еще и в качестве упражнения по управ­­лению своей волей. Но любое послушание основано на законе любви и на доброй воле. В определенных случаях священники обязаны не подчи­няться. Например, в случае ереси начальства.

Поскольку источник греха не в теле (оно вообще безгрешно) и не в уме, а в воле человека, то именно на ее тренировку и направлен весь акцент христи­анского (само)воспитания. Волю нужно а) подчинить разуму, б) по возмож­ности очистить от аффектов, в) совместить с Божьей. Человек, совместивший свою волю с Божьей, станет безгрешным и достигнет состояния постоянного счастья (блаженства)».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Запрет брить бороду содержится в Ветхом Завете. „И сказал Господь Моисею, говоря: объяви всему обществу сынов Израилевых и скажи им… <…> Не стри­гите головы вашей кругом, и не порти края бороды твоей. Ради умершего не де­­лайте нарезов на теле вашем и не накалывайте на себе письмен“ (Лев. 19:1–2, 27–28).

С эпохи императора Ираклия I (575–641) в Византии вновь вошли в моду ветхо­заветные образцы. До этого все священники брились и стриглись (а на Западе делают это и теперь)».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Ношение бороды и длинных волос священниками связано с традицион­ным обликом клирика. Русская церковь получила свое начало из Византии, первые епископы и священники на Руси были греками, и внешний вид священ­ника утвердился в соответствии с тем, что было принято на православном Востоке. В восточнохристианской традиции борода была признаком благо­честия мужчины — традиция воспринята еще из Ветхого Завета, когда бритье бороды отражало намерение мужчины выглядеть как женщина.

Образ бородатого добропорядочного христианина и гражданина сохранялся на Руси до XVIII века, пока Петр I не решил ввести западноевропейские стан­дарты внешнего вида для мирян и не приказал всем брить бороды. Однако это не коснулось священников, которые сохранили за собой право ношения боро­ды.

Внешнее отличие клирика от мирянина всегда было нормой для православного священства. Поскольку священник — это не профессия, а призвание».

Протоиерей Димитрий Рощин — настоятель храма Святителя Николая на Трех Горах, начальник управления по работе с общественными организациями Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ

«Благодатный огонь, который возжигается над местом погребения Христа, выносят из часовни внутри иерусалимского храма Гроба Господня — кувук­лии — ежегодно в Великую Субботу (день накануне Пасхи). Это какое-то регу­ляр­ное (возможно, основанное на естественных законах) явление, имеющее место в конкретном месте в конкретное время. Огонь принимают не только право­славные: его почитают и армяне, и эфиопы, почитали и католики в пе­риод господства крестоносцев в Иерусалиме. Но сами получать его латинские священ­ники не умели, а теперь, после перехода на новый календарь, они благо­датный огонь игнорируют.

Богословский смысл огня отсутствует, о нем не написано ни единого ученого текста, однако народное почитание его древнее и засвидетельствовано с IX века. Важно, что масса людей одновременно совершает горячую молитву. Эффект от такого совместного молитвенного действия проявляется в самых разных формах и хорошо засвидетельствован. Вообще, именно молитва — абсолютно искреннее и по-детски доверчивое обращение к Богу — главный инструмент любых чудес в христианстве».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«В 1901 году был издан церковный акт, в котором констатировалось, что Толстой сам отверг церковь и не является ее членом, потому что не признаёт основные догматы церкви и ее таинства. Этот документ Синода готовился фактически несколько лет, но не издавался из-за опасений широкого скандала.

Показательно, что в своем ответе Синоду Толстой подтвердил, что так оно и есть: он членом церкви не является. У церкви не было стремления обидеть Толстого или его испугать. Но после издания романа „Воскресение“ с кощун­ственными нападками на церковное богослужение церковь уже не могла молчать и обязана была каким-то образом объяснить эти действия Толстого, ведь уже 30 лет Толстой издавал сочинения, в которых все церковные уста­новления подвергались жестокой критике. Но важно, что в акте 1901 года слова „отлучение“, „анафема“ и тем более „проклятие“ отсутствуют.

На деле этот синодальный акт означал, что при отсутствии покаяния со сторо­ны Льва Толстого он не может участвовать в церковных таинствах, в первую очередь в таинстве евхаристии, и не может быть погребен по христианскому обряду. Кроме того, после его смерти в православных храмах не могут слу­житься службы о его упокоении».

Протоиерей Георгий Ореханов — профессор кафедры истории Русской православной церкви Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета, автор книги о конфликте Льва Толстого с церковью «Пророк без чести»

«Богослужение — особое действие, напоминающее театральное. Профанность языка снижает его торжественность. Все религиозные традиции мира (древне­греческие, индийские, еврейская, персидская и прочие) используют в обрядах архаичные, не разговорные формы языка. Для проповеди всегда использовался и используется разговорный язык — хотя и высокого стиля.

В отличие от Европы, где в течение 1000 лет единственным церковным языком была латынь (мертвый язык, который знали лишь сами священники), славя­н­ские народы в IX веке получили щедрый подарок: перевод всего богослужения и многих церковных книг на разговорный язык. В то время славянские народы еще не слишком разошлись друг от друга, и, хотя диалект, на котором гово­рили святые Кирилл и Мефодий, был южнославянским (древнеболгар­ским), он был понятен и на Руси — по крайней мере, до XVI века, когда сложился совре­менный разговорный русский. Поэтому в России никогда не было того револю­ционного переворота, который характерен для европейской Реформа­ции, когда простые англичане, немцы и другие вдруг впервые в жизни прочи­тали Биб­лию — и не увидели там очень многого из того, чему их учили папы.

Отличие разговорного языка от литургического имеет как минусы (непонятно), так и плюсы (таинственное притягивает, изучение славянского языка разви­вает)».

Павел Кузенков, кандидат исторических наук, доцент истфака МГУ, преподаватель Сретенской духовной семинарии

«Чудо — это некоторое событие, которое происходит в нарушение естествен­ных законов жизни. Чудо происходит по воле Божией, и оно происходит на гра­ни рационального и иррационального, поэтому формального определе­ния понятию „чудо“ дать невозможно. Одно и то же событие может восприни­ма­ться разными людьми по-разному. Верующие люди, внимательно следя­щие за происходящими вокруг них событиями и понимающие, что в этой жизни случайного быть не может, во многом видят чудесное проявление воли Божией. Вместе с тем, когда, например, говорится о чудотворениях правед­ников при обсуждении вопроса об их канонизации, они должны быть очевид­ными и засвидетельствованы церковной властью. При наличии свидетельств о чудесах, происходивших по молитвам этого праведника, производятся опро­сы очевидцев и собираются документы, которые могут подтвердить случаи чудотворения, в том числе и медицинские справки».

Протоиерей Кирилл Каледа — настоятель храма Святых Новомучеников и Исповедников Российских в Бутове

«В западном богослужении есть опре­деленные моменты, предна­значенные для созерцания: молитвы перемежают­ся молчанием, во время которого люди размышляют над тем, что прозвучало. И уже с давних времен эти медитаци­онные паузы заполнялись и музыкой — органа или струнных инструментов. Паузы могут возникать в разные мо­мен­ты службы, например после чте­ния Евангелия или перед самым при­частием.

Православное богослужение все со­стоит из чтений и молитв, и если оно преры­вается молчанием, то это воспри­нимается как некий сбой. Исторически в пра­во­слав­­ной церкви всегда основное внимание уделяли молитвенному сло­ву, а музыка в богослужении играла вто­ростепенную роль. И роль эта за­клю­чалась в том, чтобы выпукло доне­сти молитвенное слово до сердца моля­щегося.

В католичестве музыка ни в коем слу­чае не заменяет молитву — она как бы под­водит человека к молитве. Пример из эпохи Баха: перед тем как община поет хорал, на органе исполняется хоральная мелодия. И вот эта хоральная прелюдия напоминает прихожанам, о чем пойдет речь в хорале, — не мелодию напоминает, а именно содержание. Это достигается с помощью довольно слож­ной музыкальной символики.

Православное песнопение — это тоже музыка, но оно всегда теснейшим обра­зом связано со словом. Например, в исконном виде православного пения, зна­мен­ном распеве, слово иллюстрируется движением мелодии.

В православном богослужении музыкальные инструменты никогда не исполь­зовали. О возможности использовать орган один раз заходила речь сто лет назад, на Соборе 1917 года, но это упоминается в материалах как один из пре­два­­­рительных вопросов, и всерьез его никогда не обсуждали. Но и формаль­ного запрета играть на музыкальных инструментах тоже нет. Это не принято. Ведь если брать традиции древней церкви, там были чтецы и певцы, но никог­да не было инструменталистов».

Игумен Петр (Мещеринов) — настоятель церкви Иконы Божией Матери «Знамение» подворья московского Свято-Данилова монастыря, выпускник Московской консерватории

«Христианское богослужение складывалось постепенно. Главное отличие совре­­менного от раннехристианского заключается в том, что у ранних хри­стиан не было строго определенного текста богослужебных чинопоследований. Молитвы читались по наитию, предстоятель мог импровизировать, молиться своими словами. В Дидахе („Учении двенадцати апостолов“), раннехристи­ан­ском тексте, написанном в I веке, говорится: „Пророкам же позволяйте благо­дарить столько, сколько они хотят“.

Но постепенно от этой практики стали отходить: такая молитвенная импро­визация была возможна только в первые десятилетия существования христи­анства, когда во главе общин стояли харизматические лидеры. Со временем поколения менялись, эпоха харизматиков уходила в прошлое, и для того, чтобы сохранить смысл богослужения, сложившегося благодаря талантливым молит­венным экспромтам предстоятелей первых общин, стали создавать тексты бого­служебных чинопоследований. И в дальнейшем служба стала совершаться строго по этим текстам. 

Первые евхаристические молитвы, насколько мы можем судить по тексту Дида­­хе, были очень похожи на еврейские благословения. Затем христиане стали формировать собственную богослужебную традицию. Благодаря Иусти­ну Философу, описавшему в своей „Апологии“ христианское богослужение II века, мы знаем, как в те времена совершалась литургия: сначала читались отрывки из апостольских посланий и Евангелия, затем предстоятель говорил проповедь, а потом к алтарю приносили хлеб и вино, и совершалась евхари­стия. В дальнейшем эта схема богослужения оставалась неизменной, но допол­нялась новыми деталями: появлялись новые молитвы, создавались новые бого­служебные песнопения. Первый полный текст литургии, дошедший до нас, был создан в IV веке — он изложен в восьмой главе „Апостольских постанов­лений“. 

Сегодня богослужения в храмах Русской православной церкви совершаются по обряду, складывавшемуся в Византии на протяжении нескольких столетий и окончательно сформировавшемуся к концу первого тысячелетия — как раз к тому времени, когда была крещена Русь. А Типикон — богослужебный устав, которым Церковь пользуется в наши дни, — был создан в палестинских и сирий­­­ских монастырях. Когда мы заходим в церковь во время всенощного бдения и слышим довольно продолжительное монотонное чтение, можно пред­ставить себе, как египетский или сирийский монах в одиночку совершал такую службу в пещере, служившей ему жилищем. Торжественное же пение хора напоминает о богослужении, сложившемся в константинопольских хра­мах. Эта форма христианского богослужения уже давно ушла в прошлое, но о ней напоминает сохраняющийся в некоторых приходах обычай петь на два хора: они чередуются — поет то один хор, то другой. 

Разумеется, сегодняшняя служба в православных храмах совершается совсем не так же, как в Киевской Руси. Изменения происходят постоянно, но невоору­женным взглядом они незаметны: во-первых, эти изменения обычно не быва­ют глобальными, а касаются частных аспектов богослужения, во-вторых, верующие быстро привыкают к изменившемуся богослужению, и начинает казаться, что так было всегда.

Например, сегодня в храмах Русской православной церкви в престольный праздник  Престольный (или храмовый) празд­ник — праздник в память события или святого, во имя которого освящен храм или один из престолов храма. совершается крестный ход вокруг храма — и все думают, что это очень древняя традиция и что так было всегда. Однако изначально такой кре­стный ход совершался только на Пасху, а крестные ходы в престольные празд­ники стали совершать по историческим меркам совсем недавно — в нача­ле XX века. Причем сначала эта традиция появилась на Западной Украине под влия­­нием аналогичных католических практик  Булгаков С. В., „Настольная книга для священно-церковно-служителей“, 1913 год., а потом постепенно распро­­странилась по всей России.

Так что христианское богослужение с течением времени так или иначе меня­ется, но при этом смысл, вложенный в него еще в I веке первыми христиа­нами — совершение таинства евхаристии (благодарения), — остается неиз­менным».

Петр Чистяков — кандидат исторических наук, доцент Учебно-научного центра изучения религий РГГУ