Расшифровка Отечественная война как национальная идея
Содержание второй лекции из курса Александра Осповата «Как придумать свою историю»
Для восприятия современниками войны 1812 года характерен и тот эффект, который впоследствии будет использовать и Пушкин, и многие другие русские авторы, — это апелляция к мертвому вождю-спасителю.
В «Русской песне во время занятия Москвы неприятелями» «Русская песня во время занятия Москвы неприятелями, посвященная любезным соотечественникам» — стихотворение А. А. Никитина, написанное в сентябре 1812 года и впервые опубликованное в 1813 году в журнале «Русский вестник». есть такой фрагмент:
Встань, Пожарский князь!.. Встань, великий муж,
От глубока сна пробудись на час;
Смерти лютая ты разрушишь власть.
Ах! Взгляни на град, ты который спас,
Посмотри Москву в унижении…
Ну и так далее.
Одновременно в другом тексте, тоже заслуженно забытом, «Чувствования верноподданного» «Чувствования верноподданного, возродившиеся по прочтении призывания к защите Отечества, обнародованного в 10 день июля 1812 года» — стихотворение И. Ламанского, посвященное манифесту Александра I, призывавшего москвичей собирать ополчение. Впервые было опубликовано в 1812 году в журнале «Русский вестник». , мы находим тот же риторический прием:
Воскресни, Минин, из гробницы,
Да добрый дух твой в нас живет!
Внуши любовь в сердца гражданам,
Вещай устами их в народ!
Этот риторический прием усиливается тем обстоятельством — хорошо памятным современникам, — что Кутузов умирает сразу после освобождения России и не принимает участия в последующих походах Михаил Кутузов умер 16 апреля 1813 года, через 3 месяца после начала заграничного похода русской армии.. И тем самым он становится в череду с Пожарским и Мининым. Он сразу в двух ипостасях: это реальный герой, только что спасший Россию, и это мудрый вождь, который покинул здешний мир по исполнении своего долга. Эта концепция держится до конца 1820-х годов.
Главный стимул к возрождению этой темы дало восстание в Польше Польское восстание 1830 года — восстание против власти Российской империи, в конце XVIII века разделившей территорию Речи Посполитой с Австрией и Пруссией, и за восстановление исторической Речи Посполитой в границах 1772 года. В октябре 1831 года было жестко подавлено русскими войсками под командованием Ивана Паскевича., которое началось в ноябре 1830 года и приобрело не только в народном сознании, но и в сознании просвещенной публики все черты национальной войны. Это довольно важно, потому что событие как будто бы достаточно локальное: России никто не угрожал — польское восстание, хотя и имело довольно значительный размах, все-таки напрямую не касалось русских территорий. Но идея национальной войны, участниками и заправилами которой являются поляки, в 1831 году, в момент, когда русская армия готовилась окончательно уничтожить это восстание, была чрезвычайно популярна.
Эта проекция на 1812 год — за которой, конечно же, стоит проекция на 1612 год, — в том числе вызвала известное стихотворение Пушкина «Перед гробницею святой…», которое открывается тем же риторическим оборотом, который мы только что наблюдали у безвестных стихотворцев. Взывая к тени Кутузова, автор возглашает:
В твоем гробу восторг живет!
Он русский глас нам издает;
Он нам твердит о той године,
Когда народной веры глас
Воззвал к святой твоей седине:
«Иди, спасай!» Ты встал — и спас…
Внемли ж и днесь наш верный глас,
Встань и спасай царя и нас…
Опять-таки апелляция к мертвому вождю. И в данном случае Пушкин чрезвычайно точно уловил необходимую и ожидаемую от него эмоцию. Само подавление польского восстания не является героическим поступком; для того чтобы его оправдать, надо сообщить этому событию масштаб национального бедствия, национальной трагедии. Потому что нет ни одного мелкого и незначительного события. Каждое событие,
И нас не удивит, что известное стихотворение Пушкина «Бородинская годовщина», написанное на польское восстание, связывает две календарные даты: 26 августа — это Бородинское сражение и захват предместья Варшавы армией Паскевича. Вот на этом тоже достаточно странном совпадении построена риторическая концепция.
Через двадцать с небольшим лет после польского восстания 1831 года дело дошло до конфликта России с Турцией и европейскими странами, который привел к Крымской войне Крымская война — война, которую Российская империя безуспешно вела против союзных войск Турции, Британии, Франции и Сардинии в 1853–1856 годах..
Тот же Вяземский, верный своему взгляду, писал:
«…Может быть, Россия призвана Промыслом еще раз выяснить два тождественных обстоятельства, именно что в применении к нам наполеоновские идеи оказываются несостоятельными и что Европа не может и не должна быть наполеоновскою».
Понятным образом здесь обыгрывается тождество имен двух французских императоров — Наполеона I и Наполеона III Наполеон III — Луи Наполеон Бонапарт, племянник Наполеона I. В 1848 году был избран первым президентом Франции, в 1852 году восстановил империю и стал императором Наполеоном III. В Крымской войне выступил на стороне Великобритании против России., дяди и племянника.
Тютчев в те же самые дни пишет в частном письме:
«В сущности, для России вновь наступает 1812 год, и, может быть, готовящееся нападение для нее не менее страшно, чем первое, хотя оно и не воплощено в одном человеке… Что до противника, то он все тот же. Это — Запад».
Стало быть, мы ждем временных неудач, после которых неизбежно наступит торжество. Это торжество не наступило. И замечательно, что насколько велика продукция, освещающая спасение России в 1612 году, в 1812 году, в 1831 году, настолько мал и, в общем, незначителен литературный и публицистический заряд, посвященный поражению России в Крымской войне. Оно было воспринято как травма — и травма, которая вряд ли может быть компенсирована в ближайшее время, — но совершенно не поколебало тот стереотип восприятия истории, о котором мы говорили.
Иначе говоря, бегло пробежавшись по некоторым событиям военной и политической истории России, мы можем убедиться в продуктивности схемы, в которой все происходящее есть проекция на прошлое, и все, что сейчас происходит, воспроизводит уже бывшее и поэтому мы знаем финал этой истории. Эта схема чрезвычайно твердо укоренилась в сознании. И исключения, как Крымская война, которые никоим образом эту схему не подтверждают, не влияют на ее жизнеспособность.
Для историков XX века, наверное, было бы чрезвычайно интересно проследить рефлексы этой же схемы при описании тех событий, которые гораздо более памятны в наше время. Во всяком случае, понятно, что идея народной войны, идея спасения, возможной потери столицы и всех катастроф, без которых нет настоящего триумфа, — это все сформировалось задолго до наступления катаклизмов XX века.
