— Расскажите, почему вы стали заниматься китайской поэзией.
— Мою жизнь как синолога определило знакомство с работами В. М. Алексеева. Его размышления о китайской поэзии, его переводы китайских стихов заворожили меня. Даже сейчас, открывая его книги в поисках, скажем, нужной цитаты, я зачитываюсь, не могу и не хочу оторваться, следя за упорно систематической мыслью ученого. Он и как человек в науке был необыкновенно обаятелен: неукротимо честен, благороден, прям без интриг, двоедушия, раздувания щек. Его ученик Л. З. Эйдлин много читал со мной китайскую поэзию; его уроки неоценимы.
Ну и собственный интерес, разумеется: читать китайские стихи, понимать сначала самый доступный их смысл, потом стремиться в глубину, как говорят сами китайцы, «за строку», — необыкновенно увлекательно. Начинаешь ценить чужое, незнакомое, необычное, буквально физически ощущаешь разнообразие иных культур.
— Какое место занимает предмет вашего изучения в современном мире?
Любая поэзия — китайская не исключение — занимает в современном мире до обидного малое место. Будь иначе, возможно, жизнь не была бы столь несправедливой, грубой, порой отвратительной.
Впрочем, хотя в традиционной китайской культуре статус поэзии был необыкновенно высок, вряд ли тогдашняя жизнь строилась на началах неизменной справедливости.
Что до науки синологии, то изучение поэзии ведется вполне интенсивно, есть интересные глубокие исследования. Как и вообще в гуманитарной сфере, пожалуй, маловато новых, свежих идей; не найден верный баланс между безусловной необходимостью следовать за взглядами носителей традиции и собственным взглядом «извне». Есть «трудности перевода» — не слов, фраз, даже целых текстов, а взаимоперевода языков культуры.
— Если бы вам нужно было очень быстро влюбить незнакомого человека в китайскую поэзию, как бы вы это сделали?
Чаще всего люди и без меня влюблены в китайскую поэзию. Загляните в интернет: там таких любителей море. Их скорее нужно отвадить от безоглядной влюбленности, от поверхностных толкований, от скороспелых суждений. Но — любовь слепа, такое мне вряд ли по силам; да и пусть уж лучше любят поэзию, как умеют; все лучше, чем ненавидеть все человечество.
— Что самое интересное вы узнали, работая со своим материалом?
Самое интересное — это то, что китайская поэзия вовсе не такая, какой я себе ее представлял в начале своих занятий. Успею ли понять, какая она на самом деле, большой вопрос.
— Если бы у вас была возможность заняться сейчас совсем другой темой, что бы вы выбрали и почему?
В последние годы я много читаю по русской истории. Это чистое любительство, желание понять, что с нами происходит. Возможно, находись я сейчас в начале жизненного пути, выбрал бы для занятий какую-нибудь область русской культуры. Порой сердишься, что в синологии приходится с таким трудом преодолевать языковой барьер, прежде чем приникнуть к предмету изучения; кажется, не будь такой преграды, понимание сильно облегчилось бы; конечно, это иллюзия.
