Рождение, любовь и смерть русских князей

Конспект

Имя собственное — это обязательный и универсальный элемент культуры, некий код, через который может быть считана информация о его носителе. В любом социуме имя человека имеет большое значение, но его роль в родовом архаическом обществе была особенно велика.

К примеру, в древней Скандинавии новорожденному имя давалось не сразу, и, пока ребенок оставался безымянным, его просто не воспринимали как члена общины, он не был даже полноценным членом своей семьи. Известны случаи, когда до наречения ребенка именем его могли унести в лес и оставить на съедение диким животным; это можно назвать архаическим способом демографической регуляции внутри группы. Разумеется, для династий и правящих родов имя имело еще большее значение, чем для простых людей. В вопросах престолонаследия, кровного родства, права на землю не последнюю роль играло имя претендента. Надо сказать, что так называемый язык имен существовал во всех средневековых династиях Западной и Восточной Европы. Причем правила этого языка были понятны всем — и самим членам династии, и подданным, которые к престолонаследию не имели никакого отношения.

«Когда в Западной Европе у правителя рождался наследник, отец тут же спешил дать ему свое собственное имя, обозначая тем самым некую вертикаль власти, если говорить современным языком. Хорошо известны случаи, когда другим — вторым, третьим по счету — детям давались специальные имена, которые указывали на то, что им как раз не предстоит ничем владеть и править, а они предназнача­ются для духовной карьеры, то есть это будущие князья церкви».

Федор Успенский

Подобный детализированный и довольно своеобразный язык имен был и у Рюриковичей. Имя, изначально связанное с вопросами передачи власти, играло огромную роль в закреплении за наследником права на престол. Каждый, кто знаком с русскими летописями, помнит бесконечное перечисление повторяющихся имен русских князей. Объясняется это тем, что не каждое имя подходило и могло быть использовано в княжеском роду. В летописях была обозначена четкая граница между династическими именами и именами княжеских подданных. Например, князя могли назвать Игорем, Владимиром, Мстиславом, Всеволодом, но никогда Жирославом, Творемиром, Якуном, Судимиром. 

Именно из-за этих довольно строгих ограничений в выборе имени тогда на исторической арене одновременно присутствовало такое большое количество князей-тезок. Вообще же, основное правило выбора имени можно сформулировать довольно просто: ребенка следовало называть только в честь недавно умерших близких родственников, а на наречение в честь живого родственника существовал строжайший запрет. 

«То есть не могло быть, грубо говоря, никакого Владимира Владимировича на княжеском столе. Вернее, не мог отец назвать сына своим именем. Подобное имя для других членов рода — и для его подданных, и для его окружения — недвусмысленно говорило ровно об одном: значит, он появился на свет после смерти своего отца».

Федор Успенский

С точки зрения использования родового имени, достаточно двойственное положение занимал дядя по отцу. Предполагалось, что братья могли договориться между собой в случае болезни одного из них. Если один из князей умирал, то его брат брал на себя ответственность за своих племянников, фактически становясь им отцом. Такой договор часто подтверждался имянаречением племянников в честь дяди.

Началом христианской истории династии можно считать конец X века. Вместе с Крещением появляются первые христианские имена. Но, так как любая архаическая династическая традиция всегда сопротивляется вторжению извне, новые имена приживаются с трудом. Рюриковичи оказываются в довольно спорном положении: с одной стороны, для них важно сохранить старые родовые, языческие имена, с другой — князья должны подавать пример и быть проводниками христианства, и им просто приходится отказываться от своего языческого прошлого. Этот этап привел к существенным изменениям в именослове династии Рюриковичей.  

Конспект

Принятие христианства на Руси внесло сумятицу в имянаречение княжеских отпрысков. После крещения все князья оказались в двойственном положении: с одной стороны, им было необходимо поддерживать внедрение христианской веры и подавать пример новообращенным христианам, с другой — им было очень важно сохранить архаичные традиционные имена, под которыми они правили, которые были привычны и понятны для их окружения и подданных.

Таким образом, у Рюриковичей появилась так называемая двуименность, и, начиная с Владимира Святого, крестившего Русь, каждый князь носил как минимум два имени — родовое и христианское.

С точки зрения изменений в употреблении имен, дававшихся при крещении, интересна история имянаречения семьи Владимира Мономаха. Русским князьям было запрещено надолго оставаться вдовцами, поэтому, потеряв жену, Владимир сразу же женился повторно. Проблема заключалась в том, что от первого брака у него осталось много детей, которых уже нарекли родовыми именами, и как назвать детей от второго брака, было неясно. И тогда был найден интересный выход: Владимир Мономах стал давать своим младшим детям крестильные имена недавно скончавшихся предков. То есть впервые христианские имена стали использоваться как имена единственные. 

«Появляются князья, которым уже не очень нужно носить по два имени: у них одно имя, оно христианское и оно в себе совмещает все, что нужно. Оно династическое, оно христианское, то есть связано с определенным святым, и оно связано с именем недавно скончавшегося предка.
     Интересно, что первые из таких имен — это не какие-то случайные христианские имена, а имена Василько, Роман и Давыд, то есть крестильные имена предков Рюриковичей Владимира (Василия) Святого, Бориса (Романа) и Глеба (Давида)».

Федор Успенский 

Если обратиться к материалу имен поздних Рюриковичей, правивших после монгольского нашествия, мы увидим, что запрет на использование имени живого родственника с приходом христианских имен соблюдается не так строго и появляется много князей-тезок. Система двуименности со временем начинает давать трещины и становится только помехой. При этом чтобы различать тезок князя-отца от князя-сына, им всегда назначаются разные патрональные святые. Скорее всего, это строгое правило являлось неким отголоском того древнего запрета на использование имени живого отца.

«Теперь если появляется какой-нибудь князь Иван Иванович,
то это значит, что у отца патрональный святой Иван Креститель, а у сына — Иван Лествичник. Или Василий Васильич, у отца — 
Василий Великий, а, скажем, у сына — Василий Парийский».

Федор Успенский

В более позднее время Рюриковичи по-прежнему пользовались двуименной моделью имянаречения, только теперь она трансформировалась из языческо-христианской двуименности в двуименность публичную и семейную. То есть правитель XIV–XVI веков обладает теперь христианским династическим именем, которое известно всем, и именем семейным, дававшимся по святцам и используемым только в домашнем кругу. Таким образом, даже претерпевая некоторые изменения, система династических имен не меняет правил кардинально. Остается главная модель — двойная генеалогия, мир предков и мир святых. Это разделение остается актуальным на протяжении всей истории династии.

«Например, человек рождается на день святого Тимофея. Поскольку под именем Тимофей править нельзя (не было такого династического имени, не было предков с таким именем), то он получает имя Иван, а Иванов было пруд пруди. Вполне себе династическое имя московских князей. Под ним он и правит. А в семье для чрезвычайно близкого круга он остается Тимофеем. И для, например, своего духовного отца. 
     Таким образом, христианское имя связывает каждого Рюриковича с миром небесных покровителей, тогда как родовое имя связывает с миром предков».

Федор Успенский   

Конспект

Если говорить о роли женщины в Древней Руси, очевидно, что ей было определено более чем скромное место. Можно сказать, что ее функция сводилась только к продолжению рода и связи одной династической ветви с другой. Таким образом, с помощью брака скреплялись и подтверждались военно-политические союзы, а имя княжьей жены часто даже не было упомянуто в летописи. С другой стороны, именно женщины были связующим звеном между разными традициями: они могли выйти замуж за пределами страны и приносили на чужбину свои порядки, обычаи, в том числе имена. Например, королева Франции, наша соотечественница Анна Ярославна, дочь Ярослава Мудрого, дала своему сыну греческое имя Филипп, которое впоследствии стало традиционным династическим именем французских королей. Таким образом, именно жена короля, а не сам правитель, подарила Франции одно из самых впоследствии популярных и престижных имен.

Конечно, о династическом браке можно говорить только в христианскую эпоху, так как о браке языческом до нас не дошло практически никаких сведений. Точно известно, что с приходом христианства брак стал считаться незыблемым, освященным церковью таинством. Существовало негласное правило: все Рюриковичи должны были быть женаты, холостой князь для того времени — это нонсенс, супругу находили практически всем, а неженатый князь просто не мог править. Еще одна необычная традиция: Рюриковичи никогда не женились на вдовах других князей Рюриковичей, что довольно странно на фоне того, что в то время происходило в династиях Западной Европы, Скандинавии и Византии. Там вдова традиционно считалась хорошей партией, заключив брак с ней, правитель только выигрывал. Весь XI век после Крещения Руси русские князья женились на иностранных принцессах, таким образом укрепляя браком политические связи и в некотором роде работая на внешнеполитические нужды государства. Каждый новый брак — выгодный союз. При этом остается неясным, что было первостепенно: брак ли совершался в результате взаимного интереса двух сторон, или же только в результате женитьбы появлялся новый военно-политический союз.

«Вообще брачные отношения того времени, конечно, не так похожи на современные, как может показаться. В эпоху Средневековья брачные отношения — это не столько отношения жениха и невесты, то есть молодых, это прежде всего отношения сватов, то есть родителей жениха и невесты. Отчасти черты этого сохранились в деревенском быте России, скажем, и в XIX веке, да и, может быть, в XX тоже. То есть брак часто заключался исходя из политических нужд, выгод и запросов старшего поколения, а вовсе не молодых, которые, как хочется себе представить и вообразить, полюбили друг друга и попросили своих родителей поженить их».

Федор Успенский

Если в XI веке династия Рюриковичей концентрировала свое внимание преимущественно на международных отношениях и союзах, то в XII веке курс очевидно сменился на укрепление связей внутридинастических. Связано это с тем, что открылась возможность жениться на близких родственницах, женских представительницах династии. Разумеется, это было очень выгодно, так как всякий брак был сопряжен с образованием некой военно-политической коалиции. А в бесконечной, не прекращающейся ни на минуту междоусобной борьбе внутриродовые браки были очень выгодным средством объединения против врага и укрепления своих позиций.

«Можно выделить некоторых князей, которые особо охотно прибегали к этому средству. В их числе Юрий Долгорукий, который очень хорошо женил своих сыновей на некоторых представительницах династии Рюриковичей».

Федор Успенский 

Что касается разводов, конечно, в то время они считались вещью неслыханной и осуждались, но прецеденты все же были. Основная сложность заключалась в том, что даже церковь не была в состоянии официально брак упразднить, если на то не было из ряда вон выходящих причин. Но князья, желавшие избавиться от неугодных жен, все же находили способы освободить себя от опостылевшего союза.

«Например, князь Рюрик Ростиславич выдал свою дочку замуж за Романа Галицкого. Этот Роман Галицкий с ней какое-то время жил в браке, от этого брака у них была дочка. Но потом он по неведомым нам причинам решил развестись и отослал от себя жену, завел себе другую. Он понял, что надо что-то, видимо, решать с этой ситуацией. И ничего лучше не придумал, как насильно постричь свою бывшую жену в монахини, а заодно он постриг в монахи — тоже, безусловно, насильно — ее отца и мать».

Федор Успенский   

Конспект

Отдельную и довольно интересную сторону жизни русских князей в Древней Руси составляли их отношения с вольными жителями степей — половцами. Частые союзы, постоянно перерастающие в конфликты с этим кочевым народом, послужили основой для появления новых смешанных имен. Одним из логичных средств в урегулировании конфликтов для русских князей были браки с представительницами половецкого народа. Надо заметить, что несмотря на то, что Рюриковичи, как правило, не имели национальных предрассудков в отношении браков, из кочевых народов они женились только на половчанках: ни печенежки, ни торки, ни черные клобуки, ни другие представительницы кочевых племен, окружавших Русь, в качестве невест им не подходили.

«Брак служил средством обуздания и контроля этой вновь появившейся атомной энергии. Не только контроля, но и использования в своих целях, потому что, только обуздав эту силу, Рюриковичи довольно скоро начинают использовать половцев в своих междоусобных разборках. При этом все браки Рюриковичей с половцами — односто­ронние. Мы не знаем ни одного примера, когда русская княжна вышла бы замуж за половецкого князя».

Федор Успенский

Несмотря на сложные отношения русских с половцами, смешанные браки заключались повсеместно, и важно отметить, что потомки от таких союзов являются полноправными наследниками русских князей. Этих княжеских отпрысков часто окружали родственники с материнской стороны — прежде всего дядья, называемые в летописи «дикие уи». И эти дядья всегда старались прийти на помощь своим молодым племянникам, полноценным князьям Рюриковичам, в их междоусобной борьбе за власть. То есть в связи со смешан­ными браками стремительно менялась картина внутриполитических отношений на Руси: половцы становились для князей не только противниками, с которыми пытались или воевать, или договориться, но полноценными союзниками, поддерживающими их власть.

«Конечно, говоря о том, что многие русские князья наполовину половцы, совсем не стоит увлекаться таким примитивным биологизмом. Для людей того времени это вообще не такой существенный параметр. Имело значение лишь право на престоло­наследие. Если ты сын князя Рюриковича, этого достаточно для того, чтобы ты претендовал на какой-то престол. А какие крови текут у тебя в жилах, не так важно».

Федор Успенский

В целом брак между русскими и половчанками, конечно, повышал шансы на бескровное разрешение спорных и конфликтных ситуаций, все же его полностью не гарантируя. В сознании русских князей в этот договор была заложена некая презумпция невиновности в случае возможной измены. То есть в этих союзнических отношениях всегда могло иметь место предательство, не трактовавшееся и не воспринимаемое русскими как грех, как преступление. Когда летописец описывает убийство обманутых безоружных князей Итларя и Китана, гостивших при дворе Мономаха, все произошедшее представляется скорее в торжественных красках. Мономах изображается в панегирических тонах, хотя на деле им и его подданными было совершено убийство беззащит­ных и не ожидавших нападения гостей. Разумеется, недоверие между двумя народами присутствовало повсеместно и настоящей дружбой такие отношения назвать было невозможно.

«Главный барьер — это, конечно, барьер конфессиональный. Половцы на протяжении всего взаимодействия с Рюриковичами — а это около 200 лет — остаются язычниками и не принимают христианства».

Федор Успенский

Тем не менее, несмотря на все перечисленные трудности, в летописях того времени начинают появляться новые половецкие персонажи, носившие при этом христианские имена: Юрий Кончакович, Даниил Кобякович, Роман Гзич, Глеб Тирьевич. Можно предположить, что эти имена возникали не только вследствие договорных браков, но и в результате примирения русской и половецкой сторон. Молодым половецким князьям начинают давать крестильные имена их русских союзников, чтобы как-то скрепить образовавшийся мир. За долгие годы войн и примирений, распрей и временных союзов христианские имена постепенно просачиваются в половецкую языческую среду. И благодаря летописям мы можем хотя бы частично проследить пути миграции заимствования династического имени при междинастических контактах. 

Конспект

В Древней Руси смерть правителя считалась событием ничуть не менее значимым, чем рождение наследника или брак. Погребение князя собирало огромное количество родственников и гостей, это было важным событием для последующего развития династии. Конечно, в любой традиционной культуре смерть обладает повышенной семиотичностью, но для династии Рюриковичей это было событие действительно знаковое, которое всегда пытались растол­ковать и перевести на язык символов, создать своеобразную реплику, адресо­ванную современникам и потомкам. Но не только в княжеском роду случались смерти из ряда вон выходящие. В качестве примера уместно было бы привести интересный случай, произошедший с митрополитом Константином и князем Святославом Ольговичем в Чернигове. Митрополит был прислан из Констан­тинополя в Киев в тяжелый и конфликтный для церкви период. На тот момент на Руси было три митрополита и каждый считал себя легитим­ным церковным иерархом. Но уже вскоре после своего приезда в результате многочисленных политических конфликтов митрополиту Константину пришлось покинуть Киев, он бежал в Чернигов и был принят там князем Святославом Ольговичем. Именно там, в Чернигове, он и скончался, оставив после себя очень необычное завещание с инструкциями, как должно было быть похоронено его тело. Завещание это было известно не только князю, но и его ближайшему другу епископу Антонию.

«Дело в том, что митрополит Константин сказал, чтобы его ни в коем случае не хоронили со всеми подобающими ему почестями, а привязали к ноге веревку, выволокли на пустырь и бросили нагое тело на съедение псам. Я живо представляю, как епископ Антоний кивнул на это дело и ровно так и поступил.
     Как только митрополит Константин умер, с согласия князя его труп действительно выволокли на некий пустырь и бросили там без погребения. Надо сказать, что князь согласие-то свое дал, но что произошло, он так и не понял, смотрел на всё это с ужасом и, в общем, не знал, как себя вести. Но, видимо, епископ Антоний его успокаивал».

Федор Успенский

По-видимому, митрополит Константин своей просьбой пытался воспроизвести древнюю аскетическую традицию уничижительного погребения, но, разуме­ется, это было понятно только лицу религиозному и просвещенному — епис­копу Антонию. Князь этого знать никак не мог и был в совершенном ужасе от такого неуважительного отношения к мертвому телу. Через несколько дней, не выдержав, он велел убрать труп и похоронить так, как следует хоронить митрополита.

Еще один необычный случай произошел в середине XI века, в 1044 году. Князь Ярослав Мудрый распорядился достать погребенные останки двух князей — Ярополка и Олега — и крестить их кости. Разумеется, это было вопиющим нарушением всех христианских канонов. Крещение покойников было запре­щено в 397 году Карфагенским собором, и князь об этом, конечно, знал. После крещения останков князь приказал положить их в церкви, что тоже было абсолютным нонсенсом.

«Что сделал Ярослав и как он вообще мог на это решиться, становится понятней, если отдавать себе отчет в следующем. Он выгреб из курга­нов не просто два каких-то анонимных трупа, а он выгреб из кургана два тела своих дядьев, которые умерли незадолго до Креще­ния Руси, в самом конце X века. Они, судя по всему, были язычниками. Правда, Олег и Ярополк воспитывались не своим отцом, закоренелым язычником Святославом Игоревичем, а бабкой, христианкой Ольгой.
     Вряд ли она их крестила: на это она осмелиться не могла без согласия Святослава. Но внуков своих могла как-то научить азам христианской веры, и такое, вообще говоря, делалось в те времена там, где язычники и христиане очень интенсивно и регулярно соседствовали друг с другом. Вот, может быть, что-то такое было сделано, проделано над маленькими Олегом и Ярополком, о чем мог знать их племянник Ярослав Мудрый».

Федор Успенский

Скандинавия приняла крещение незадолго до того, как это сделала Русь. И именно там мы встречаем схожие необычные примеры крещения покой­ников. Например, поведение Ярослава Мудрого можно сравнить с действиями знаменитого датского короля Харальда Синезубого. Только приняв крещение, он тут же приказал раскопать курган, в котором были похоронены его роди­тели, Горм и Тюра, и перенес их останки в церковь, заново захоронив их там под полом. Как и в случае Ярослава, родственники Харальда Синезубого крещеными не были, и он точно так же не имел права этого делать. То есть и русский князь, и датский король пошли на очевидные нарушения всех церковных законов, но сделали они это, судя по всему, одержимые опреде­ленной идеей. Дело в том, что христианство в обеих странах было принято совсем вскоре после смертей их родственников, и таким образом правители старались исправить эту досадную случайность. Крестя покойников, они будто пытались продлить историю христианства вглубь своего рода.  

Конспект

В летописях того времени часто встречались не только жизнеописания князей, но и довольно подробные рассказы об их необычных смертях. В качестве примера можно привести описанную в летописи страшную кончину князя Святослава Игоревича. Он и его приближенные попали в засаду к печенегам и были жестоко убиты, а из черепа князя была сделана ритуальная чаша, из которой, видимо, впоследствии пил печенежский князь. Надо заметить, что этот пугающий эпизод о гибели князя-язычника, причем язычника закоре­нелого, был описан в летописи автором-христианином, человеком иной морали и уже совершенно другого времени. То есть автор был максимально отдален от объекта своего повествования, современником ему не приходился и просто старался передать известный для того времени сюжет.

«Автор все время отмечает: „как говорят“ или „по некоторым сведениям“, „по слухам“ и так далее. Не исключено, что русский летописец, описывая таким образом смерть князя Святослава, воспользовался неким византийским ученым топосом и тем самым дал понять, что он абстрагируется от текста и передает некую неведомую ему традицию. И это очень затрудняет ответ на вопрос — что перед нами? Литературный образ, какой-то топос, общее место или, действительно, отчет о реальных событиях».

Федор Успенский 

Вообще, довольно подробные описания убийств часто встречались в летописях. Топосы, схожие с историей Святослава Игоревича, издревле встречались в различных исторических документах. Имена и места варьировались, но сюжет с обезглавливанием соперника, а затем с использованием его головы вместо кубка повторялся вновь и вновь. Конечно, в летописях упоминались не только необычные и страшные смерти. Любопытна история князя Святослава Всеволодовича — прапраправнука Святослава Игоревича, того самого, из головы которого сделали чашу. Возвращаясь в свой родной город Киев с княжеского съезда, где обсуждались все политические события и проблемы того времени, Святослав серьезно занемог.

«Князь по пути домой чувствует себя больным настолько, что его летом везут на санях. А это очень символическая оговорка летописца, потому что на санях обычно летом или зимой везли труп. Это были погребаль­ные сани. Тут летописец как бы проговаривается, что стоит скоро ждать смерти этого князя. И сам князь, видимо, понимает, что дни его сочтены. И подъехав к Киеву, он успевает поклониться. Причем именно успевает: он спешит поклониться, как бы ни был он болен, в церкви святым Борису и Глебу».

Федор Успенский 

После приезда в город князь, понимая, что ему отведено уже очень мало времени, старается завершить все свои мирские дела. Уже будучи практически при смерти, он продолжает заниматься решением всевозможных повседневных политических проблем, выдает замуж внучку и вообще как будто всеми силами пытается задержаться на этом свете. Его главная цель — дожить до 1 августа и умереть именно в этот день. Объясняется это на первый взгляд странное желание довольно просто: летописец разъясняет читателю, что дед и отец Святослава Всеволодовича умерли в день святых Маккавеев. Очевидно, для князя было очень важно и даже в некотором роде закономерно умереть в тот же день, что и его старшие родственники. Таким образом он продолжал бы дело своих предков не только при жизни, но и отошел бы в мир иной в тот же день святого праздника. 

«Летописец честно излагает всю подоплеку, говорит, что не вышло: князь все-таки умер не на день святых Маккавеев, хотя очень близко от этого праздника. Но существенно, что даже такая неподвластная человеческим усилиям и человеческому планированию вещь, как смерть, все время вовлекается в язык символов, язык дат, язык каких-то культурных смыслов. И князья не то чтобы играют с ней, просто для них естественно говорить на этом языке и пытаться вещи, от них не зависящие, подчинить этому языку».

Федор Успенский