Конспект Дело Бродского как политическая интрига
Краткое содержание пятого эпизода из курса «Что скрывают архивы» (лектор Ольга Эдельман)
Весной 1964 года поэта Иосифа Бродского выслали из Ленинграда как тунеядца. О Бродском хлопотали его защитники, литераторы и родственники. В самиздате ходила составленная Фридой Вигдоровой стенограмма судебного заседания. В целом, характер этого дела понятен: советская власть расправилась с неугодным поэтом, использовав принятый тогда указ о тунеядцах как один из способов борьбы с инакомыслящими. Впоследствии этот способ больше не использовался — судя по всему, попытка была сочтена не совсем успешной.
До недавнего времени практически все, что мы знали об этом громком деле, — это были рассказы защитников и друзей Бродского и стенограмма Вигдоровой. Ни одной официальной бумаги, написанной в связи с этим делом, до сих пор известно не было. Их и не должно было быть: дело по тунеядству — мелкое административное дело. Оно не предполагает предварительного следствия, прокурорского надзора, дело ведется районным судом. И постоянному хранению в архиве такие дела не подлежат — его должны были хранить в архиве районного суда лет пятнадцать, после чего сдать в макулатуру.
«Но нам удалось обнаружить дело о Бродском в том месте, где его быть не должно: в архивном фонде отдела по надзору за следствием в органах госбезопасности, или, в просторечии, отдела по спецделам прокуратуры СССР. То есть в высшей прокуратуре союзного уровня».
Это очень странно: дела о тунеядцах — вообще не компетенция КГБ и союзной прокуратуры. Оно рассматривалось районным судом Ленинграда — то есть соответствующее надзорное дело должно было быть в районной или максимум городской Ленинградской прокуратуре.
Первый документ в этом деле — это письмо из ЦК КПСС, подписанное Николаем Романовичем Мироновым, заведующим отделом административных органов ЦК, который курировал все силовые и правовые структуры.
29 февраля 1964 года, еще до вынесения приговора по делу Бродского, Миронов пишет Генеральному прокурору Руденко:
«Направляю вам письма авторитетных товарищей, которые ответственно утверждают о беззаконии, допущенном в Ленинграде в отношении 22-летнего поэта и переводчика Бродского. Просим вас это дело проверить, принять необходимые меры и информировать авторов писем и отдел ЦК КПСС».
Вроде бы все понятно: защитники Бродского дошли до Миронова. Миронов формально распорядился разобраться и спустил это дело в прокуратуру. Тогда союзная прокуратура затребовала материалы по делу Бродского и получила из Ленинграда кое-какие официальные бумаги — в том числе справку из Ленинградского Союза писателей, направленную против Бродского, справку из Управления КГБ по Ленинграду и письмо в защиту Бродского. Для проверки в Ленинград был командирован сотрудник прокуратуры РСФСР.
В результате 12 марта прокуратура отчиталась Миронову, что с делом Бродского все в порядке, Бродский правильно привлечен к ответственности как тунеядец, и 13 марта районный суд города Ленинграда выносит приговор: выселить Бродского из Ленинграда сроком на пять лет. Тут вроде бы все совершенно понятно и предсказуемо.
Но через полгода в деле вдруг наступает перелом. Николай Романович Миронов, которого полгода назад вполне удовлетворила отписка из прокуратуры, 3 октября подает в ЦК КПСС докладную записку, что ленинградская писательница Грудинина просит пересмотреть дело Иосифа Бродского. Она утверждает, что материалы этого дела сфальсифицированы, а приговор народного суда о выселении Бродского как тунеядца является грубым нарушением законности. Несколько ранее с заявлениями о необоснованном привлечении Бродского к ответственности обращались в ЦК КПСС и другие писатели.
С этого момента тональность всех резолюций как Миронова, так и высших чинов прокуратуры резко меняется. Первый заместитель Генерального прокурора СССР Михаил Маляров 10 октября запрашивает у помощника Генерального прокурора Леонида Седова материалы по делу Бродского. Седов на полях записки пишет, что материалов по этому делу у них нет. Они спешно запрашивают материалы, даже отправляют запрос в Архангельскую область. То есть все неожиданно забегали. Что-то должно было случиться.
Что же, собственно, произошло, почему заведующий отделом административных органов ЦК вдруг вернулся к этому вопросу?
«Грудинина рассказывала, что она где-то в этих числах до Миронова дозвонилась и сумела его пронять каким-то ехидным замечанием. Но как-то трудно поверить, что этого было достаточно, чтобы такой крупный чиновник вдруг обеспокоился судьбой молодого дарования. И тем более в первых числах октября 1964 года. Потому что в середине этого месяца Пленумом ЦК КПСС Хрущев был снят с должности. А координировал заговор против Хрущева как раз Николай Романович Миронов. То есть в первых числах октября он был вообще-то очень занят и теоретически ему должно было быть не до Бродского. Я полагаю, что стремление пересмотреть дело Бродского каким-то образом было связано с подготовкой Пленума ЦК КПСС, на котором должны были снять Хрущева. Видимо, это был способ заставить нервничать ленинградское партийное руководство, способ давления на них, чтобы они на Пленуме проголосовали правильно».
Через несколько дней после Пленума Николай Романович Миронов погиб в авиакатастрофе, а дело, будучи запущенным, дальше по законам бюрократического жанра раскручивалось уже само.
Для пересмотра любого дела существует предусмотренный законом порядок: прокуратура подает апелляцию в суд следующей инстанции, то есть в данном случае в Ленинградский городской суд, дальше, если нужно, в следующую инстанцию. Начав действовать через ЦК КПСС, они этот нормальный порядок нарушили. Вместо нормального прокурорского пересмотра ради дела Бродского была создана Межведомственная комиссия, в которую вошли три очень высоких чина: от Верховного суда, Прокуратуры и КГБ, и все союзного, а не республиканского уровня. Эта комиссия отправилась в Ленинград и провела там серию бесед со всеми причастными к делу Бродского. Вся ленинградская партийная верхушка — руководство КГБ, городское начальство — уперлись намертво, утверждая, что Бродский был осужден правильно.
«Я хочу сказать, что я просматривала тысячи дел прокуратуры СССР. И вот это дело — единственное с такими аномальными отклонениями от обычной процедуры течения делопроизводственного процесса».
Это надзорное дело вел старший советник юстиции Шарутин, сотрудник отдела по спецделам прокуратуры СССР. В своем заключении он написал, что суд был скорый, тенденциозный и необъективный, ряд вопросов, имеющих большое значение для принятия решения, остались невыясненными, и «по делу должен быть принесен протест на предмет отмены постановления нарсуда по делу Бродского».
Параллельно члены комиссии, работавшей в Ленинграде, составили свое заключение, сходное с теми выводами, к которым пришел Шарутин. 7 декабря они подали докладную записку руководителям всех трех ведомств — Генпрокуратуры, КГБ СССР и Верховного суда. А затем на основании этой справки, за подписью уже начальников ведомств, была написана докладная в ЦК.
«Документ, надо сказать, совершенно поразительный, потому что мы как исследователи никогда не сможем составить настолько исчерпывающего, детального, аргументированного изложения того, почему Бродский был осужден неправомерно и сколько советских законов было при этом нарушено».
Уже знакомый нам Шарутин из Генеральной прокуратуры написал с пометкой «Срочно» прокурору города Ленинграда Соловьеву письмо с просьбой поддержать протест в судебном заседании. 16 января 1965 года прокурор Соловьев действительно присутствовал на заседании суда, но гордый и независимый Ленинградский городской суд отклонил протест Генеральной прокуратуры и заявил, что Бродский осужден обоснованно и приговор должен остаться в силе.
15 февраля Маляров, который должен был прийти в ярость, теперь уже за своей подписью подает протест в Верховный суд РСФСР. Дальше решался вопрос о том, отменить ли приговор вообще или снизить срок до уже реально отбытого — то есть дать ли ленинградской власти возможность сохранить лицо или прямо объявить дело неправомерным.
Наконец 4 сентября 1965 года суд удовлетворил протест прокуратуры по делу Бродского, а срок его высылки сократил до одного года и пяти месяцев, то есть до фактического. Бродский вышел на свободу — и, наверное, так никогда и не узнал, какая битва бюрократических гигантов разыгрывалась на фоне его дела.
«На самом деле для нас это все тоже странно и удивительно, потому что мы очень плохо представляем себе эти закулисные процессы, которые происходили внутри советской власти. На самом деле все было не так просто. Из Москвы не могут цыкнуть и сказать ленинградскому партийному руководству: „Прекратите это безобразие“. Они ищут сложных обходных путей, интригуют, пользуются этим делом, видимо, для решения каких-то своих бюрократических и внутривластных нужд, потому что совершенно ясно, что сам по себе Бродский никого из этих людей не волновал — их волновали вопросы перераспределения власти.
Дело Бродского нам приоткрывает то, что мы знаем очень плохо. И то, что, в принципе, наверное, составляет дальнейшие задачи исторической науки».
