4 августа 2020Антропология

12 слов, помогающих понять польскую культуру

Почему на вопрос «Как дела?» не нужно отвечать «Все хорошо»? Кто такой котлетник? Как cтать идеальной маткой-полькой? Зачем идти в молочный бар? И что означает ругательство «болотная курочка»? Вместе с редакцией Сulture.pl, портала о самых интересных явлениях и тенденциях в польской культуре, отвечаем на эти и другие вопросы

Автор Полина Юстова

1. Pan

Мужчина, хозяин, барин, вы, господин, пан

Даже если вы никогда не слышали польского языка вживую, вы точно встреча­ли слово «пан» в названии литературных произведений — нацио­нальной эпопеи Адама Мицкевича «Пан Тадеуш», одной из частей трилогии нобелев­ского лауреата Генрика Сенкевича «Пан Володыёвский» — и в русской литера­туре: «Слушай, пане, вижу, что ты человек разумный. Бери три тысячи и уби­райся ко всем чертям» («Братья Карамазовы»). Складывается впечатле­ние, будто «пан» и «пани» звучат из уст поляков через слово, но это не означает, что поляки постоянно называют друг друга «господами» и «госпожами». Дело в том, что слова «пан» и «пани» заменяют вежливые местоимения, исполь­зуются так же, как русское «вы».

«Пан», «пани», «панове» есть и в других славянских языках (например, чешском, словацком, украинском), но только в польском сложилась уникаль­ная формула речевого этикета, когда к собеседнику обращаются в третьем лице. Эта формула гораздо более информативна, чем абстрактное «вы». Для поляка важно, с кем именно он беседует: с одним мужчиной (pan), с одной женщиной (pani), с двумя или несколькими мужчинами (panowie), женщинами (panie) или и теми и другими (państwo). Получаются фразы вроде «пусть пан войдет» (вместо «войдите»), «знает ли пани, что…» (вместо «а вы знаете, что»), «понравился ли панам ужин» (вместо «вам понравился ужин»). А еще у слова «пан» есть звательная форма «пане», используемая при обращении: только потом нужно добавить не фамилию человека, к которому вы обращаетесь (это невежливо), а должность, титул или звание — «пан директор», «пани доктор», «пан профессор» и так далее. 

Такую особенность языка часто отмечают иностранцы, обвиняя поляков в «ти­туломании». Корни этого явления восходят к средневековой шляхетской куль­туре, в которой царили идеалы рыцарства, чести, равенства и братства всех шляхтичей, независимо от их доходов. Любое отклонение от строгой титула­туры воспринималось как оскорбление. Сначала слово pan входило в состав витиеватых обращений, порой занимавших в письме больше места, чем само послание. В устной речи шляхтичи обращались друг к другу на «ты» или «пан брат», подчеркивая равный статус (отсюда «панибратство» и «панибратский»). В письмах XVI–XVII веков часто использовалось обращение Wasza Miłość Mój Miłościwy Pan («ваша милость мой милостивый государь»). Со временем громоздкие конструкции стали сокращаться, а затем осталось только слово pan.

С «панами» и «панями» безуспешно боролись польские коммунистические власти, объявив эти слова пережитком буржуазного общества и продвигая так и не прижившихся «товарищей» и «товарок» (towarzysz/towarzyszka) для пар­тийных и «граждан»/«гражданок» (obywatel/obywatelka) для всех остальных. В советской печати «польские паны» часто появлялись в подписях к пропа­гандистским карикатурам. Однако «паны» и «пани» дожили до XXI века и ис­поль­зуются в Польше до сих пор. Впрочем, молодые люди пренебрегают этим обращением и чаще используют «ты», чем «вы».

2. Załatwić

Устроить, уладить, организовать, оформить по блату

Многозначный глагол, вызывающий как положительные, так и отрицательные ассоциации. Załatwić — это добиться какого-либо блага, оформить что-то — например, документы или путевку, — приложив энергию или задействовав связи и знакомства. 

Также существует однокоренное прилагательное łatwy: сейчас оно переводится как «легкий», «простой», «несложный», а изначально имело значение «такой, который можно легко схватить». А еще в начале XX века использовался глагол łatwić — «делать легким», «устранять трудности»  Сейчас его можно встретить разве что в городском жаргоне города Познань.. Все эти формы восходят к общему праславянскому глаголу latiti — «браться», «хвататься». Время внесло свои коррективы: значение «схватить» осталось, но, чтобы удержать схвачен­ное, теперь нужны или пробивные способности, или «свои люди в верхах».

Сегодня załatwić можно бесплатные билеты в театр, хорошего адвоката или врача, работу в фирме, где по чистой случайности отдел кадров возглавляет двоюродный дядя. За словом тянется длинный шлейф минувшей эпохи. Во времена, когда Польша называлась народной республикой  Польская Народная Республика (PRL) — государство в Центральной Европе, существовавшее с 1952 по 1989 год. и слыла «самым веселым бараком соцлагеря», местный быт сильно напоминал совет­ский. В магазинах товар тоже «выбрасывали» (rzucili towar). Чтобы стать обладателем вожделенных материальных благ, недостаточно было просто пойти в магазин, отправиться в мастерскую по починке или обратиться в тур­агентство. Все это нужно было непременно «устраивать», минуя беско­нечную очередь, задействовав знакомства, связи или сноровку. Эпоха ушла, а слово осталось и прекрасно прижилось. И если в магазине теперь не нужны специ­аль­ные навыки, в коридорах учреждений по-прежнему безраздельно царит великое и могучее załatwić.

Идея во что бы то ни стало раздобыть нужную вещь или уладить дельце — не всегда долгим и тернистым официальным путем — видимо, столь близка польскому духу, что в языке есть еще один похожий по смыслу глагол kombinować («ловчить», «обделывать делишки», «соображать, как обойти препятствия»). Точно так же, в зависимости от контекста, это слово может вызвать одобрение (придумать что-то, чтобы выйти из затруднительного положения) или порицание (обмануть). «Если нельзя ничего нормально устроить, приходится ловчить», — сетует в прессе анонимный чиновник, браня нерациональные бюрократические уставы и регламенты. Особенно трудно перевести эти слова на западноевропейские языки, в которых часто отсутствует ментальная категория «по блату».

3. Solidarność 

Солидарность 

17 сентября 1980 года это старинное слово обрело новый смысл. В этот день в Гданьске на волне августовских протестов рабочих на судоверфи имени Ленина состоялся съезд представителей Межзаводского забастовоч­ного комитета, где было объявлено об учреждении Всепольского независимого само­управляемого профсоюза «Солидар­ность». Дальнейшая судьба профсоюза висела на волоске, поскольку объявить — одно, а легализовать в условиях авторитарного государства — совершенно другое. «Они не зарегистрируют такой огромный профсоюз, он станет слишком мощной силой», — опасался будущий премьер первого посткоммунистичес­кого правительства Тадеуш Мазовец­кий. «Они зарегистрируют его именно потому, что это слишком мощная сила», — отвечал ему историк-медиевист и активный деятель анти­ком­мунистической оппозиции Кароль Модзелевский, который придумал профсоюзу название «Солидарность». Победил оптимизм Модзелевского: уже в первые месяцы в «Солидарность» вступило несколько миллионов человек, а к 10 ноября 1980 года — дате официальной регистрации — больше семи миллионов. Во главе движения встал харизматичный лидер — электрик судо­верфи, будущий президент Лех Валенса.

Слово «солидарность» великолепно передавало атмосферу и всеобщий энту­зиазм тех лет. Спецификой нового профсоюза стало слаженное взаимодействие рабочих, студентов, интеллигенции и Католической церкви. Именно в те годы папой римским был избран поляк Кароль Войтыла (Иоанн Павел II), произ­нес­ший во время своего визита в Польшу легендарные слова: «Не бойтесь!»

Эйфория длилась недолго. Уже в декабре 1981 года генерал Войцех Ярузельский ввел в стране военное положение, деятели «Солидарности» были интерниро­ваны, движение объявлено вне закона. Однако энтузиазм не угас — пышным цветом расцвел самиздат, bibuła (буквально «тонкая папиросная или гофриро­ванная бумага»). С 1981 по 1988 год в издательском подполье вышло более четырех с половиной тысяч книг и около двух тысяч наименований журналов. Все это привело к тому, что в конце 1980-х профсоюз возродился и в ходе переговоров «круглого стола» (1989) мирным путем демонтировал коммуни­стический режим.

Чувство солидарности и бурная подпольная деятельность сплачивали поляков и раньше. 123 года, с 1795 по 1918-й, Польши не существовало на карте мира, и весь XIX век прошел под знаком борьбы за независимость (niepodległość): поляки сообща сражались за ее обретение, поднимая восстания (powstania). Самыми крупными из них стали Ноябрьское восстание 1830 года  Ноябрьское восстание, или Русско-польская война 1830–1831 годов, — восстание против Российской империи за восстановление независимой Польши в границах 1772 года, то есть до разделов между Пруссией, Рос­сией и Австрией. и Январское восстание 1863 года  Польское восстание 1863–1864 годов, или Январское восстание, — шляхетское восстание на землях бывшей Речи Посполитой, отошедших к Российской империи, а именно в Царстве Польском, Северо-Западном крае и на Волыни. Восстание было направлено на восстанов­ление Речи Посполитой в границах 1772 года..

Solidarność оставила след не только в истории  Впрочем, после победы в 1989 году проф­союз не сложил оружия и существует до сих пор., но и в языке и сознании. Karnawał solidarności («фестиваль солидарности») — так поляки называют период между августом 1980-го и объявлением военного положения в декабре 1981 года. Solidarność — девиз и основной посыл одной из крупнейших оппози­ционных польских газет, «Gazeta Wyborcza»: «Нет свободы без солидарности» (Nie ma wolności bez solidarności). Solidarność не сходит с уст участников протест­ных маршей, будь то митинг против нарушения конституции или «черный протест» женщин за право на самостоятельное решение, рожать или не рожать. Даже денежную помощь для потерявших работу во время пандемии COVID-19 неслучайно назвали dodatek solidarnościowy — «пособие солидарности».

4. Wigilia

Сочельник, канун Рождества, канун чего-либо

Слово wigilia (устаревший вариант wilia — от латинского слова vigilia, «бдение», «ночная стража, караул») имеет в польском несколько значений, и ни одно из них не совпадает с латинским первоисточником, хоть и восходит к нему. Написанное с прописной буквы, Wigilia отсылает нас к конкретному дню — 24 декабря, кануну Рождества (Boże Narodzenie). Со строчной — к праздничному ужину, который готовят в рождественский вечер. Употребляется «вигилия» и в более широком смысле — как всенощное бдение, день и вечер, предваряю­щий важный церковный праздник, и канун вообще (wigilia ślubu — «канун свадьбы»). Правда, эти последние значения если не совсем ушли, то уходят из современного языка. К счастью, ушла и поговорка: «В Рождество бьют мальчиков, а на праздники — девочек» (We wiliją chłopców biją, a we święta dziewczęta).

У польской «вигилии» есть родственное слово wigor — «бодрость», ведь чтобы простоять всенощную или выдержать сытный польский рождественский ужин, wigor действительно необходим! Конечно, Рождество отмечают не только в Польше, но, пожалуй, редко где рождественские традиции соблюдают с таким пиететом (в том числе и неверующие), а стол ломится от такого коли­чества блюд. Даже коммунисты, усиленно продвигавшие вместо католи­чес­кой Вигилии светскую «Звездочку» (Gwiazdka), потерпели полное фиаско. Поляки настолько чтят этот обычай, что в 2016 году появилась идея внести польский сочельник в Список нематериального культурного наследия ЮНЕСКО.

Канун Рождества — праздник сугубо семейный, мало кто проводит это время вдали от дома и без наряженной елки (choinka). Основной пункт программы — ужин (kolacja), за который домочадцы садятся после того, как на небе появля­ется первая звезда. Прежде чем приступить к трапезе, каждый должен прело­мить хлеб — «поделиться облаткой» (opłatek — «пресный хлебец») с присут­ствующими и пожелать всех благ. Особое значение имеет рождественское меню. Блюд должно быть двенадцать, по числу апостолов, причем обязательно нужно попробовать каждое, чтобы обеспечить себе изобилие и благосостояние на весь следующий год. Несмотря на то что недавно Католическая церковь разрешила в этот день есть мясо, традиционный стол постный: борщ с ушка­ми (или грибной суп), карп (заливной, фаршированный и жареный), селедка во всевозможных соусах, капуста с горохом, вареники с капустой и грибами. На десерт принято есть маковый рулет (makowiec), кутью из пше­ницы с маком, орехами и медом или пряник, а запивать все это — компотом из сухофруктов. Праздничную еду дают и домашним животным — по поверьям, в полночь они могут заговорить человеческим голосом.

Под белоснежную скатерть кладут немного сена в знак того, что Иисус родился в хлеву, а на стол обязательно ставят тарелку и прибор для нежданного гостя — если в этот вечер в дом постучит незнакомец, его обязательно нужно приютить и накормить. После ужина дарят подарки  В Малой Польше (Малая Польша — истори­ческая область на юго-востоке Польши. Главный город — Краков.) их приносит Ангелок (Aniołek) и Звездочка (Gwiazdka), в Великой Польше (Великая Польша — историческая область на западе Польши. Главный город — Познань.) — дед Гвяздор (Gwiazdor), в Верхней Силезии (Верхняя Силезия — историческая область, располо­женная на территории современных Польши и Чехии. Главный город в польской части — Катовице.) — Младенчик (Dzieciątko). А в Мазовии (Мазовия — историческая область в Центральной Польше. Главный город — Варшава.) — святой Миколай (święty Mikołaj).. Завершающим аккордом домаш­него празднества служит совместное распевание колядок (kolędy), после чего самые стойкие отправляются в костел на ночную службу (pasterka).

5. Jakoś to będzie 

Авось, кривая вывезет, перемелется, само собой сложится

В этой фразе кроется парадоксальное отношение поляков к жизни, причем смысл зависит от того, на чем ставится акцент: на jakoś («как-нибудь») или będzie («будет»). В результате получается взрывное сочетание малосочетаемого. Фаталисты (и сантехники) увидят здесь смиренное «будь что будет», умиро­творяющее «авось как-нибудь продержится» и отстраненное «подумаю об этом завтра». Оптимисты (или бунтари) — дерзновенное «наперекор судьбе мы как-нибудь да справимся», «что бы нам ни диктовали, сделаем по-своему, а потом хоть трава не расти». Неслучайно одно из самых популярных выражений в поль­ском языке — «Поляк может!» (Polak potrafi!). Например, втиснуться семьей из четырех человек с багажом в «малюх» (maluch), он же польский «фиат», и отправиться на отдых в Болгарию. Выкрасить фасад дома в фисташ­ковый цвет, хотя все остальные дома на улице серые. 

Многие иностранцы, да и сами поляки описывают национальный характер, используя взаимоисключающие черты: идеализм и предприимчивость, высо­кие цели и практичность  Объяснение находят, например, в том, что страна находится между Востоком и Запа­дом.. Однако если попробовать поискать общий зна­менатель, пожалуй, можно остановиться на слове «спонтанность» в противовес скрупулезному планированию. Риск, а не холодный расчет. Эту национальную стратегию подметил еще Адам Мицкевич в эпопее «Пан Тадеуш»: «Ударим конницей, поставим все на карту, / Тадеуш, рядом я — навстречу Бонапарту»  Перевод С. Мар (Аксеновой).. Прекрасно ее иллюстрирует и еще одно непере­водимое национальное качество — «уланская фантазия» (ułańska fantazja), нечто вроде «слабоумия и отваги», мужества и вольницы, нешаблонного мышления. Очень метко этот конгломерат польских национальных черт описал английский путешественник Феликс Ормерод, который приехал в Польшу в разгар политических перемен 1990-х годов: «Польша — это такая ГДР, где, чтобы сократить путь, идут по га­зону».

6. Cholera

Буквально «холера»; повсеместно используется в переносном смысле как экспрессивное средство высказывания, указание на интенсивность переживания, а также как оскорбление в диапазоне от «стервы» до «сволочи»

Поляки ругаются много, часто и смачно. Среди этих ругательств с огромным количеством оттенков, приставок и суффиксов — «холера» (cholera), восходя­щая к греческому слову chole («желчь, яд»). Это может быть и самодостаточное выражение, эквивалентное нашему «Черт!», и словосочетание с экспрессивным jasna — Cholera jasna! («Черт побери!»), и обозначение предмета или человека, вызвавшего раздражение («Эта холера не работает»). Также существует прила­гательное cholerny — «холерный» («О этот холерный мир!»), уменьшительно-ласкательная форма холерушка (cholercia), употребляемая, если очень хочется выругаться, но в помещении находятся дети или высокоморальные взрослые, и даже словечко-эвфемизм «холендер» (holender): с одной стороны, это «гол­ландец», а с дру­гой — «Тьфу ты, черт!» Слово «холера» образует множество устойчивых выражений: «холодно, как холера» (то есть очень холодно), «у него денег от холеры» (то есть куча денег), «иди-ка ты в холеру» (куда подальше), «ни хо­ле­ры он не понимает» (то есть ни бум-бум), «ни за какую холеру я этого не сделаю» (ни за что на свете), «холера знает, что это» (черт знает) и т. д.

7. Bar mleczny

«Молочный бар», дешевая столовая с традиционной польской кухней

Для русского уха это словосочетание звучит странно: как бар может быть молочным? Дело в том, что по-польски bar — это не питейное заведение, а бистро с простой и дешевой едой, а молочный он потому, что во времена Народной Польши  То есть Польской Народной Республики., когда такой тип заведений общепита переживал свой расцвет, мясо было страшным дефицитом и коммунистические власти всячески продвигали идею пользы молока, муки и каш во всех вариациях  На самом деле молочные бары вовсе не ком­му­нистическое ноу-хау. Идею они подхва­тили от животновода и производителя молока Станислава Длужевского, который еще в XIX веке открыл первое кафе, в кото­ром предлагал блюда из производимой им про­дук­ции: молока, яиц и муки..

Сейчас мало кто вдается в эти подробности и помнит историю. Словосочетание bar mleczny стало идиомой, обозначающей обычную столовую, в которой, ко­неч­но, есть молочно-мучные продукты, но они давно уже не главные. Стоит отметить, что похожие предприятия общественного питания существовали в разных странах бывшего восточного блока, однако, пожалуй, только в Поль­ше к ним до сих пор относятся с таким пиететом.

В меню современного молочного бара — дешевая домашняя еда без изысков. Яичница, рис с молоком, томатный суп с разваренными макаронами или рисом  Вопрос, с чем есть томатный суп, в Польше один из самых сакраментальных. Сродни нашей дилемме: окрошка на квасе или на кефире., салат из сырых овощей сурувка (surówkа), салат из огурцов с укропом, заправленный простоквашей или сметаной, мизерия (mizeria), перо́ги руске (pierogi ruskie — название обманчиво вдвойне, это и не пироги, и не русские, а вареники с начинкой из картошки, творога и лука), ленивые вареники (kluski leniwe), компот — и ненавязчивый сервис в комплекте. В молочных барах при­няты самообслуживание и особый вид громкой связи. Сначала о вашем заказе кассир прокричит на кухню («Вареники раз, томатный два раза!»), а когда блюда будут готовы и выставлены на прилавок, еще раз гаркнет: «Вареники заберите! Томатный!» Меню и общий антураж актуальны до сих пор, хотя в 1990-е годы ассортимент возглавила царица польских обедов — свиная отбивная (см. kotlet schabowy), а также другие простые мясные блюда, ставшие после политических перемен 1989 года более доступными простому населе­нию.

Несмотря на ауру столовок общепита, молочные бары пользуются бешеной популярностью. Сегодня рестораторы даже открывают кафе, стилизованные под молочные бары, — например, существует сеть столовых Mleczarnia (буквально «Молочное хозяйство»). Среди завсегдатаев весь срез польского общества — от студентов и пенсионеров  Потому что дешево: довольно питательную порцию пресловутого томатного супа можно съесть всего за три злотых, то есть меньше евро, а стоимость свиной отбивной — меньше четырех евро. до офисных клерков. Дешевизна объясняется тем, что хозяева получают помощь от государства, поскольку кормят малоимущих — самые бедные клиенты получают еду по талонам. Цены в молочных барах никогда не округляют, поэтому, отправляясь туда, лучше прихватить много мелких гро́шей (местные копейки).

8. Żal

Сожаление, печаль, сетования, горечь, скорбь, обида

Żal очень похоже на русское «жаль», но имеет гораздо больше смыслов. Это слово может быть, так же как в русском, наречием: Żal mi ciebie — «Мне тебя жаль», Żal mi straconego czasu — «Мне жаль потраченного времени». Но чаще всего выступает как существительное мужского рода. Поэтому żal можно żywić («испытывать») или mieć («иметь»), то есть уже вовсе не жалеть кого-то, а, наоборот, затаить обиду. Самое интересное, что такой эмоциональный żal вошел в сухой язык юриспруденции: правонарушитель, например не опла­тив­ший налог, может письменно złożyć czynny żal — то есть выразить деятель­ное раскаяние в надежде, что налоговый инспектор расчувствуется и на первый раз только пожурит. То же самое слово во множественном числе и в сопровож­де­нии прилагательного — Gorzkie Żale — обозначает богослужение, которое проводят в поль­ских костелах во время Великого поста. Название отсылает к мукам Иисуса Христа, которые и являются главной темой этих песно­пений. 

Слов, выражающих оттенки и степени недовольства, в польском такое коли­чество, что выбрать главное — непростая задача. Поляки обожают ныть. На комплимент «Ты сегодня так хорошо выглядишь!» последует реакция: «Да нет, что ты, я не выспалась, мешки под глазами, да и блузку не успела погладить, потому что опаздывала на работу, а тут еще и автобус из-под носа уехал». На вопрос «Как дела?» принято отвечать stara bieda («все по-старому плохо»), szkoda gadać («жаль слов») и тому подобное. Ламентациями пронизана вся польская культура и контркультура, достаточно вспомнить композицию Казика Сташевского, лидера легендарной группы Kult: «Не могу жить без жалоб» («Nie mogę istnieć bez narzekania»).

В этом смысле польская культура противоположна, например, американской, в которой не принято с воодушевлением описывать тяготы жизни первому встречному. Ответ «Все хорошо» поляка скорее насторожит и будет воспринят как неискренний. Зато «Лучше и не спрашивай» — отличный повод тут же обрушить на спросившего весь груз своих проблем. Социологические и психо­логические исследования показывают: на людей, радующихся жизни, в Польше смотрят как на милых, глуповатых и наивных, а постоянное недовольство вписано в культурный код и служит налаживанию социальных связей и более глубокому общению. 

Жаловаться (narzekać) принято на цены, политику, чиновников, систему образования и здравоохранения, транспорт (особенно достается Польским железным дорогам), погоду, климат, соседа, работу или ее отсутствие, шефа, запрет торговли по воскресеньям… Список можно продолжать бесконечно. 

Если же в жизни поляка случается нечто бесспорно хорошее, то чересчур поспешно радоваться тоже не стоит. Здесь приходит на помощь фраза «мне повезло» (mam szczęście, буквально «я имею счастье»)  Отношение поляков к счастью и несчастью похоже на русское, что отражается в грамматике: у слова «счастье» (szczęście) ни в польском, ни в русском языке нет множественного числа, зато несчастий и бед хоть отбавляй. «Nieszczęścia chodzą parami» («Несчастья ходят парами»), — говорит поляк. «Беда не приходит одна», — вторит ему русский..

9. Kotlet schabowy

Свиная отбивная, обжаренная в кляре из яйца и панировочных сухарей

Польская вариация на тему венского шницеля. Типичное польское воскре­сенье — утренняя месса в костеле, а затем визит к родителям или бабушкам с дедушками на обед, меню которого редко допускает отклонения: на столе будет куриный бульон с лапшой и kotlet schabowy  Kotlet по-польски именно «отбивная». Чтобы сделать из нее котлету, нужно прокрутить мясо на мясорубке и добавить прилага­тельное mielony — буквально «молотая котлета».. Отличаться может разве что гарнир — картофель с обжаренной свежей или квашеной капустой, иногда салат мизерия.

В прогрессивных кругах — наряду с «польским колтуном» (kołtun polski)  Колтун, то есть спутанные грязные волосы, конечно, был распространен не только в Польше, однако прославился в Западной Европе под латинским названием plica polonica благодаря письму, которое в конце XVI века написал на медицинский факультет в Падуе ректор Замойской академии Вавжинец Старнигель. В письме ученый спрашивал совета у итальянских коллег, как избавиться от этой напасти. Долгое время считалось, что колтун — не следствие отсутствия гигиены, а заразная болезнь, проклятье евреев, происки дьявола и ведьмины чары, поэтому простой люд и даже шляхта отказывались его срезать из опасений, что это вызовет неминуемую слепоту и даже смерть. — свиная отбивная считается одним из символов консерватизма и отсталости. Это блюдо настолько неотделимо от традиционной польской кухни и мента­литета, что породило существительные «котлетник» (kotleciarz) и «котлетство» (kotleciarstwo). Котлетник — не только любитель отбивных, но и поборник привычных ценностей. Он хранит верность отбивным и колбасам (kiełbasa) — едва ли у вас получится уговорить его попробовать что-то экзотическое или просто не польское. Как пишет автор одного из польских кулинарных блогов, «верх кулинарной смелости котлетника — спагетти с фаршем и томатным соусом. Котлетник с подозрением относится ко всему, чего не готовила мамочка. Котлетство — не кулинарное увечье, это состояние ума». 

На самом деле обжаренная в панировке свиная отбивная — блюдо вовсе не поль­ское. Как и во многих других культурах, свинина считалась мясом «грязного» животного, поэтому ели ее социальные низы. Свинина была реабилитирована в Польше только в XIX веке — первое упоминание свиной отбивной встречается в поваренной книге Люцины Чверчакевич «365 обедов за 5 злотых» (1860). Именно тогда поляки переняли у австрийцев идею Wiener Schnitzel, однако творчески ее переработали, использовав свинину вместо более дорогой телятины.

Пик популярности свиной отбивной пришелся на лучшие годы ПНР, когда страна стала одним из крупнейших европейских производителей свинины (хотя простому смертному достать мясо было крайне сложно). С тех пор schaboszczak, как поляки ласково называют свиную отбивную, неизменно присутствует в меню как молочных баров, так и дорогих ресторанов.

10. Matka Polka

Мать-полька

Матка-полька — не просто полька, родившая ребенка. Это образцово-показа­тельная многодетная мать, нечто среднее между Богоматерью (Matka Boska) и супер­вумен. Такая ни за что не отдаст ребенка в детский сад, никогда не приготовит обед из полуфабрикатов, ни в коем случае не предложит гостям, собравшимся на именинах ее чада, покупной торт, обвешанная сумками, не попросит помо­щи донести покупки, в сочельник приготовит все требуемые традицией двенадцать блюд, а перед Пасхой перемоет все окна и полы.

Матка-полька прошла в своем развитии несколько этапов: от самоотверженной воспитательницы патриотов и будущих борцов за свободу отчизны до совре­менной эмансипе. Прогрессивная матка-полька — это не замученная невзрач­ная домохозяйка, которая только и знает, что стоит над кастрюлями  Matka gastronomiczna, или «мать-гастрономическая», как ее называли в Народной Польше.. Пока дети в школе, она успеет заняться спортом, приготовить обед из трех блюд (в вос­кресенье непременно бульон и свиную отбивную или, на худой конец, их веганские подобия), сделать ремонт в квартире и открыть собственный успеш­ный бизнес. И все это легко и непринужденно! Словом, полная противополож­ность матери-ехидне (wyrodna matka).

Планка общественных ожиданий по отношению к маткам-полькам чудовищно высока: «Истинная мать-полька с презрением высмеет других матерей, „рожав­ших“ при помощи кесарева, „кормивших“ из бутылочки и время от времени дающих ребенку сосиску. Она — супермать, супержена, суперневестка и супер­подружка», — пишет автор блога Ja, Matka Polka.

Матка-полька — героиня социологических и психологических исследований, литературоведческих и лингвистических штудий о ключевых словах польской культуры, а также женских журналов. В честь нее называют улицы (улица Матки-Польки в Гданьске), больницы (Центр здоровья матки-польки в Лодзи), благотворительные фонды (Фонд «Не только матка-полька» в Торуне).

Часто матка-полька появляется в сопровождении эпитетов «стойкая» (dzielna), «страдающая» (cierpiąca) и «самоотверженная» (ofiarna), поскольку матка-полька — прямая наследница польского романтического культа самоотречения во благо отчизны. Появлению специфического концепта матери-героини, архетипа женщины-матери (желательно матери сына), посвятившей жизнь семье и воспитанию детей в духе традиционных ценностей, мы обязаны непростой польской истории. Корни этого стереотипа, подпитывающегося католическим культом Богоматери, уходят в эпоху польского романтизма. Весь XIX век и значительную часть XX века жизнь в стране была подчинена борьбе за независимость. Пока мужчины занимались конспиративной деятельностью, поднимали восстания, сидели в царских, а затем советских тюрьмах и отбы­ва­ли каторгу, все тяготы забот о семье несли их жены. Когда Польша, по знаме­нитому выражению французского драматурга Альфреда Жарри, была «нигде», именно на их плечи легла патриотическая обязанность сохранить культуру, язык и веру, привить их прежде, чем ребенок пойдет в «чужую» школу  Например, в программе школ в русской части Польши польский считался иностранным языком — на его уроках русский использо­вался как язык обучения..

Произведением, закрепившим образ самоотверженной матери, стало хресто­матийное стихотворение Адама Мицкевича «К польке-матери», напи­санное в 1830 году, незадолго до начала Ноябрьского восстания. Обраща­ясь к матери, поэт предсказывает печальную судьбу ее сына, а тем самым и всего поколения: «Твой сын живет, чтоб пасть в бесславном бое, / Всю горечь мук принять — без воскресенья»  Перевод Михаила Михайлова., и далее в том же духе.

Романтически возвышенный образ матери-польки настолько врос в культуру, что до сих пор на страницах популярного женского журнала можно прочитать такие ответы читателей на вопрос, совместимы ли матка-полька и секс: «Мать чиста», «мать жертвует собой», «мать обязана», «мать целиком ответственна за ребенка», «родив ребенка, женщина перестает быть женщиной, потому что она МАТЬ. Это почетная социальная роль».

11. Kabaret

Театр-кабаре

В польском языке культурное явление, стоящее за словом «кабаре», гораздо ближе к первоначальному значению — небольшой ресторанчик с эстрадной программой — и вовсе не ассоциируется с полураздетыми барышнями, танцу­ющими канкан (толковые словари польского языка даже не отмечают такого значения). Kabaret — это камерное развлекательно-сатирическое представле­ние, состоящее из песен, мелодекламаций, пародийных скетчей, музыкальных и танцевальных номеров с обязательным конферансье. Но это также и сам актерский коллектив, выступающий с такими номерами, и каба­чок, трактир или подвал, в которых эти шоу устраиваются. Первые польские кабаре походи­ли на безудержную студенческую буффонаду и пародию всего и вся, отсюда еще одно значение этого слова — «абсурдная, сюрреалистическая ситуация». Поляки обожают кабаре, однако используют слово и в переносном смысле с оттенком явного пренебрежения, насмешки. To jakiś kabaret! («Это какое-то кабаре!») — скажут о поведении политиков в сейме  Сейм Республики Польша — нижняя палата Национальной ассамблеи Республики Польша, представляющей законодательную власть государства. или чьих-то жалких попытках выкрутиться из неловкой ситуации. Неудавшийся спектакль могут презрительно окрестить «кабаретиком» (kabarecik).

Все началось с Франции, где в 80-е годы XIX века появился новый вид развле­чений, который называли «кабаре» или «артистическое кабаре» (от француз­ского слова cabaret — «кабачок, трактир»), поскольку выступления артистов проходили в кабачках и подвалах. Поляки хотели, чтобы было «как в Париже», поэтому взяли у французов не только идею, но и само слово, правда несколько его «ополячив», сместив ударение на предпоследний слог  В польском языке ударение фиксированное и падает — кроме некоторых немного­числен­ных групп слов и словоформ — на предпо­след­ний слог. и озвучив конечное «т», что дало возможность его склонять. Уже осенью 1905 года в краковском кафе «Яма Михалика» появилось знаменитое кабаре «Зеленый шарик» (Zielony Balonik), основной костяк которого составили студенты близлежащей Акаде­мии художеств. В кичащемся своей многовековой традицией, ультраконсер­вативном тогдашнем Кракове это стало глотком свежего воздуха. Вскоре к ним присоединилась творческая богема — и пошло-поехало. 

Артисты кабаре, их миниатюры и песенки со временем стали пользоваться такой популярностью у зрителей, что многие реплики пошли в народ. И неуди­вительно — тексты для скетчей часто сочиняли знаменитые поэты, например Юлиан Тувим и Константы Ильдефонс Галчинский. С самого начала литера­туры в этом жанре было даже больше, чем театра, — неслучайно классическое польское кабаре первой половины XX века выступает в паре с прилагательным «литературное» (kabaret literacki). 

Кабаре не осталось в стороне от технического прогресса. В 1930-е годы в круп­ных польских городах стало появляться радиовещание. Артисты кабаре (kabareciarze) не упустили такого шанса — и уже в 1933 году на всю Польшу прозвучали шутки героев первого радиокабаре «На веселой львовской волне» («Na wesołej lwowskiej fali»)  В 1918–1939 годах Львов принадлежал Польше.. В 1950-е годы появилось телевидение, и сфера развлечений переместилась на телеэкран. В 1958 году польские телезрители впервые увидели ставшее вскоре безумно популярным — во время трансляций пустели улицы городов! — «Кабаре джентльменов в возрасте» («Kabaret starszych panów»). На самом деле джентльменам — поэту и актеру Ереми Пшиборе и композитору и режиссеру Ежи Васовскому — было только за сорок, но их безупречные манеры, элегантные цилиндры и фраки отсылали к довоен­ной традиции. В советские времена жанр, в котором выступали джентльмены, назвали бы «развлекательной телепрограммой», сейчас мы бы сказали «скетч-шоу», а в польском так прижилось «кабаре», что необходимости придумывать новое слово или заимствовать понятие из другого языка не было.

С наступлением XXI века кабаре не исчезли, однако их слава изрядно померкла. Из атмосферных подвальчиков и трактиров они переехали на большие сцены и в телевизор. Скетчи потеряли былой утонченный юмор, превратившись в мас­совые развлекательные телешоу, тексты для которых едва ли пишут великие поэты. 

12. Kurwa

Ругательство, буквально обозначающее «женщина легкого поведения»

Главное место на пьедестале ругательств занимает бесспорная всенародная любимица — «курва» (kurwa). Достаточно вспомнить знаменитую сцену из ко­медии Юлиуша Махульского «Seksmisja» (в советском прокате известной как «Новые амазонки»), в которой герои, оказавшись в безвыходном положе­нии, восклицают kurwa mać! («мать вашу!») — это-то и оказывается паролем, спасшим им жизнь. Как и многие слова, связанные с эмоциональной сферой, смысловая палитра курвы переливается всеми красками: от восхищения, удивления и возмущения до отвращения, ненависти и угрозы. «Словарь настоящего польского языка» фиксирует употребление курвы «в 47 комму­никативных функциях». К этому стоит добавить целую гамму вариаций-эвфемизмов, аналогов русскому блину: «курче» (kurczę), «курде» (kurdę), «кузьва» (kuźwa), «курка водна» (kurka wodna — «болотная курочка»). Неко­торые носители языка достигли таких вершин мастерства, что ухитряются вставлять курву не между словами, а в самую середину («супер-курва-маркет»). Иные радикалы даже утверждают: «Если отобрать у поляков слово „курва“, многие перестали бы говорить вообще».

Популярный польский писатель Зигмунт Милошевский пробует отнять пальму первенства у этого слова и передать ее выражению, казалось бы, прямо проти­во­положной окраски, однако далеко не всякий поляк согласится с его спорным утверждением: «Все в один голос воскликнули: „О мой боже!“ — подтверждая тем самым, что Польша — страна католических традиций. В минуту крайнего остолбенения, когда приходит пора выразить наши чувства, даже любимая „курвамать“ проигрывает восклицанию „омойбоже“»  Z. Miłoszewski. Domofon. Warszawa, 2005. Перевод Анны Миркес-Радзивон.. 

В русском языке есть однокоренной производный от курвы глагол «скур­вить­ся» — «измениться в худшую сторону, ступить на порочный путь». Он хоть и бранный, но все же не воспринимается как вульгарный в отличие от поль­ской первоосновы. Поэтому лучше это слово в общении с поляками не употреблять.