14 февраля 2025История, Литература, Антропология

Слова культур: спецвыпуск о любви

Как вода для шоколада, разломившийся лотос, утки-мандаринки, плывущие по реке, край роз и соловьев… Какими выражениями в разных языках описываются любовные чувства? Читайте специальный выпуск цикла «Слова культур» и слушайте аудиоверсию в «Радио Arzamas»

1Мексика

Рассказывает Анастасия Кутькова:

Чарро

Наездник-пастух, мачо, герой-любовник мексиканских народных песен 

Мексиканская народная мудрость гласит: «Кто-то родился мужчиной, а кому-то посчастливилось родиться чарро» (Unos nacieron hombres, otros tuvieron la dicha de nacer charros).

Чарро — мачо и пылкий любовник, герой народных песен, исполняемых мариачи, музыкальными ансамблями, которые выступают на свадьбах и Площади Гарибальди в Мехико.

Слово чарро происходит из языка басков (txar — «крестьянский», «грубый», «вульгарный», «заурядный»), однако в Мексике оно приобрело новые значения: прилагательное charro — это «живописный», «нарядный», а существительным charro на мексиканском нагорье называли пастухов, передвигавшихся верхом и считавшихся выразителями национального духа  Аналоги мы встречаем и в других частях Америки: ковбой (cowboy) — на Диком Западе, гаучо (gaucho) — в аргентинской пампе, уасо (huaso) — в Центральной долине Чили, льянеро (llanero) — на равнинах Венесуэлы, чагра (chagra) — на склонах Эквадорских Анд..

Чарро, герой одной мексиканской народной песни, поет возлюбленной. В переводе Андрея Федоровича Кофмана эти слова звучат так  Далее в этой главке стихи также приводятся в его переводе.:

Чарро любит самоутверждаться, что сопряжено с агрессивностью и даже склонностью к насилию. О таком могут сказать está como agua para chocolate («как вода для шоколада»), ведь для приготовления шоколада используется крутой кипяток. Это выражение описывает и накал любовных страстей, и крайнюю степень мачизма. Чарро символизирует традиционный патри­архальный уклад, где мужчина утверждает себя через силу, контроль и независимость. Его взаимодействие с окружающими — будь то природа, соперник или женщина — часто превращается в конфликтное противостояние:

Любовь чарро драматична, часто преувеличена, наполнена страстью и борьбой. Женщина для него — объект желания и символ мужского самоутверждения:

Впрочем, в мексиканских песнях есть и другие мотивы: высокое чувство, страдания от неразделенной любви и обожание возлюбленной:

И даже такие трогательные пассажи:

2Китай

Рассказывает Юлия Дрейзис:

Чжэнфэн чицу 争风吃醋

Ссориться (из-за женщины или мужчины), соперничать и ревновать

Со стороны китайцы не кажутся страстными людьми, однако в языке существует довольно много слов и устойчивых выражений, описывающих ревность и любовное исступление. Одно из них — чжэнфэн чицу (争风吃醋) — буквально означает «бороться с ветром и есть уксус». Так говорят о ссорах из-за ревности и зависти к более удачливому ухажеру, шире — о любом соперни­честве на любовной почве. Китаец, который сражается с ветряными мельни­цами, на самом деле борется за первенство в любовных делах: «ветер» (风) и «острие, кончик, передний край» (锋) звучат по-китайски одинаково — фэн.

А вот происхождение слова «ревновать» (чицу, 吃醋) объяснить гораздо сложнее. В китайской культуре и языке вкусовые ощущения традиционно соотносятся с определенными эмоциями: горечь (ку, 苦) — с печалью и стра­данием, терпкость (синь, 辛) — со скорбью, и т. п. А вот кислота (суань, 酸) — с ревностью. Ревнивого человека называют цутаньцзы (醋坛子) — «уксусница». Тот, кто любит ревновать, регулярно «ест уксус» (чицу, 吃醋). А тот, кто «ест тофу» (чидоуфу, 吃豆腐), любит приударить за противоположным полом. О мучимом ревностью человеке китаец скажет суань хай шэн цу (酸海生醋), то есть «в кислом море рождается уксус», или нянь суань чи цу (拈酸吃醋)  — «хватается за кислоту и ест уксус».

Все эти выражения и образы постоянно обыгрываются в шутках, анекдотах, пьесах, популярных сериалах и мемах. Если герой говорит, что запахло кислым или разбилась бутылка с уксусом, зрители сразу понимают, что речь о ревно­сти. Например, в сериале 2024 года «Непостоянство мечты» герой хватает девушку за руку и говорит: «Cлышишь? Звякнул опрокинувшийся кувшинчик с уксусом». Но никакого кувшина в кадре, разумеется, нет.

Оу дуань сы лянь 藕断丝连

Продолжать любить, несмотря на расставание

Китайский язык любви не только образный, но и очень поэтичный. В нем существует масса красивых выражений, описывающих разные любовные переживания. Например, «влюбиться с первого взгляда» — это цзянь чжун цин (一见钟情), «взглянуть и получить удар в колокол по чувствам», а «быть неразлучными» — «жить как бииняо  Бииняо («птицы, соединившие крылья») — чудесные птицы, похожие на диких уток, в древнекитайской мифологии. У каждой птицы было по одному крылу, одной ноге и одному глазу. Они могли летать, лишь соединившись по двое.» (比翼鸟).

Свидание с предполагаемым эротическим продолжением описывается лите­ратурным языком как «игра в тучку и дождик» — юнь юй чжи хуань (云雨之欢). Восходит это выражение к литературной истории про князя, который пережил во сне роман с феей гор Ушань — она прилетала к нему утренней тучкой, а уходила вечерним дождем. Существует поговорка «Того, кто видел моря, не удивить ручьем; кто видел облака на горе Ушань, не признает других облаков», то есть познавший большую любовь не разменивается на мелкие чувства.

Один из самых изящных оборотов в китайском языке любви — оу дуань сы лянь (藕断丝连). Буквально он переводится как «корень лотоса разломился, а волокна еще тянутся». Если вы хоть раз ели лотос, то знаете, что с его кусочков свисают тоненькие волокнистые ниточки. Слова «шелковая нить, волокно» (丝) и «думать, скучать, тосковать» (思) звучат по-китайски одинаково — сы. Образ с разломленным лотосом описывает любовную тоску и невозможность окончательного разрыва.

В стихотворении поэта Мэн Цзяо (751–814) «Покинутая жена» героиня говорит о себе: «Сердце этой ничтожной — шелковинки лотосового корня, хотя он преломлен, они все тянутся, как бечева» (це синь оу чжун сы, суй дуань ю цяньлянь, 妾心藕中丝，虽断犹牵连)  Этот образ возникает и в специфической китайской форме изречений-недоговорок сехоуюй (歇后语). Они состоят из двух частей, причем вслух произносится лишь первая, а вторая только подразумевается (ср. в рус­ском «Голод не тетка — пирожка не подаст» и «Не всё коту Масленица — будет и Великий пост»).. «Лотос разломился, а волокна не порва­лись» (оу дуань сы бу дуань, 藕断丝不断) подразумевает, что герои все еще «неразлучны» (либукай, 离不开). По-другому о том же самом можно сказать гуагэ (瓜葛) — буквально «плети тыквы», они соединены так тесно, что их невоз­можно отделить друг от друга.

3Иран

Рассказывает Евгения Никитенко:

گل و بلبل [gol-o bolbol]

Роза и соловей

Соловей и роза — символ влюбленного и возлюбленной в персидской культуре. Уже больше тысячи лет персидские поэты слагают стихи о прекрас­ных розах и сладкоголосых соловьях. Если вы бывали в залах иранского искусства в Эрмитаже, Музее Востока и других музеях, то наверняка помните знаменитые иранские лаки XVIII–XIX веков: на книжных переплетах, пеналах и футлярах для зеркал бесчисленные соловьи воспевают пышные цветы с множеством лепестков. 

Идиома gol-o bolbol в современном персидском может обозначать идиллию: «Неужели вы думаете, что подписание этого соглашения принесет нам одни розы и соловьев?» Или: «Жизнь — это не всегда розы и соловьи». Краем роз и соловьев иранцы называют родину, правда иронически: «Посмотрите-ка, что опять произошло в нашем краю роз и соловьев».

Насколько идиллически отношения поэтических соловья и розы? И почему это не пара влюбленных, а именно влюбленный и возлюбленная (āšeq-o maʿšuq)?  В персидском языке род не выражен грамматически, но, поскольку в русском слово «роза» женского рода, мы для удобства будем говорить о розе-возлюб­ленной как о существе женского пола.Итак, роза — воплощение красоты, она царит над всеми красавцами и краса­вицами мира и цветет весной на зеленой лужайке, омытой слезами весенней тучи. Повелительница красавиц, роза, расцветая, воздвигает на лужайке изумрудный трон или разбивает царский шатер. Роза может вознестись на длинном стебле в небо и оттуда обозревать свои владения, подобно пророку Сулейману, чей трон поднимали покорные джинны. Все прочие цветы склоняются перед розой, признавая ее превосходство. Персидский поэт XIV века Хафиз Ширази говорит нам, что фиалка клонит головку к земле не просто так: она склоняется в земном поклоне при приближении розы.

Роза-возлюбленная горда, неприступна и своевольна, не стоит ожидать от нее снисхождения или верности. Истинный влюбленный должен быть готов пораниться о ее острые шипы.

По-персидски говорят «роза улыбнулась», «роза рассмеялась». Это значит, что цветок расцвел. Аттар Нишапури, поэт и мистик XII–XIII века, предупреждает нас: влюбленному может показаться, что роза нежно ему улыбается, но на самом деле она просто смеется над несчастным.

С розой сравнивается не только сама красавица, но ее лицо, щеки, стан, уста. Другие участники поэтической игры — гиацинты-локоны, нарциссы-глаза, белая, как жасмин, кожа.

Роза цветет всего несколько дней, и в винной лирике  Винная лирика (хамрийят) — стихи о вине и застольных наслаждениях в арабской, персидской, турецкой поэзии. эти дни — пора всеобщего веселья. «Теперь, когда вино перелито из хума в кувшины и роза отбросила с лица покрывало, воспользуйся случаем повеселиться и выпей несколько кубков», — советует Хафиз.

В пылу веселья роза на время забывает свою заносчивость и вместе с тюль­паном берет чашу с красным вином — поднимает алый бутон. И пусть земной розе отпущено всего несколько дней. Своей прелестью она напоминает влюбленному о красоте истинной и вечной — красоте Господа.

А что же соловей? Он беззаветно влюблен в прекрасную розу. Одержимый чувством, он поет о своей любви ночной порой, и песнь его прекраснее, чем напевы Давуда  Давуд (библейский Давид) — царь и пророк, которому была ниспослана священная книга Забур. Давуд обладал прекрасным голосом: когда он читал нараспев Священное Писание, окружающие замирали в восхищении.. Соловей так захвачен любовью, так погружен в нее, что совершенно не помнит себя. Он будто лишен сущности, он — сама любовь. В стихах Джами соловей-поэт поет по книге, записанной на алых лепестках его возлюбленной:

4Франция

Рассказывает Вера Мильчина:

Cristallisation

Кристаллизация

Первое французское выражение о любви, которое приходит в голову, — je vous aime, то есть «я вас люблю». Но, во-первых, это банально, а во-вторых, сразу вспо­минается смешной эпизод из замечательной детской книжки Льва Кассиля «Кондуит и Швамбрания». Там была учительница французского языка Матрена Мартыновна Бадейкина, которая, впрочем, называла себя не Матреной, а Матроной. Если гимназисты, чем-то провинившись, в качестве извинения говорили ей хором именно это je vous aime, она сразу их прощала, так как была очень чувствительная. А потом произошло вот что:

«Вскоре нам надоело каждый раз объясняться в любви нашей „франзели“, и мы вместо „же-ву-зем“ стали говорить „Новоузенск“  Город в Саратовской области.. Же-ву-зем и Новоузенск — очень похоже. Если хором говорить, отличить нельзя. И бедная Матрона продолжала воображать, что мы хором любим ее, в то время как мы повторяли название близлежащего города».

Чтобы не уподобляться этим гимназистам, я хочу рассказать о другом французском слове, точнее слове французского автора. Этот автор — Стендаль. В 1822 году он выпустил книгу, которая так и называется — «О любви». И в ней главное слово для разговора о любви (помимо, разумеется, самого слова «любовь») — кристаллизация. Стендаль придумал этот образ, чтобы показать наглядно, что именно происходит в уме человека, который влюбился:

«Дайте поработать уму влюбленного в течение двадцати четырех часов, и вот что вы увидите.
     В соляных копях Зальцбурга в заброшенные глубины этих копей кидают ветку дерева, оголившуюся за зиму; два или три месяца спустя ее извлекают оттуда, покрытую блестящими кристаллами; даже самые маленькие веточки, не больше лапки синицы, украшены бесчисленным множеством подвижных и ослепительных алмазов; прежнюю ветку невозможно узнать.
     То, что я называю кристаллизацией, есть особая деятельность ума, который из всего, с чем он сталкивается, извлекает открытие, что любимый предмет обладает новыми совершенствами.
     Путешественник рассказывает о прохладе апельсиновых рощ в Генуе, на берегу моря, в знойные дни — как приятно вкушать эту прохладу вместе с нею!
     Один из ваших друзей сломал на охоте руку — как сладостно пользоваться уходом женщины, которую любишь! <…> Одним словом, достаточно подумать о каком-нибудь достоинстве, чтобы найти его в любимом существе»  Книга «О любви» цитируется в переводе Марии Левберг и Петра Губера..

Но все это еще только первая кристаллизация, пока довольно неустойчивая. Если женщина проявляет холодность или легкую иронию, влюбленный мужчина начинает сомневаться в том, что счастье возможно. И тут начинается вторая кристаллизация.

«Каждые четверть часа ночи, наступающей после зарождения сомне­ний, пережив минуту страшного горя, влюбленный говорит себе: „Да, она меня любит“; и кристаллизация работает над открытием новых очарований; потом сомнение с блуждающим взором овладевает им и резко останавливает его. Грудь его забывает дышать; он спрашивает себя: „Но любит ли она меня?“ Во время всех этих мучительных и сладостных колебаний бедный влюбленный живо чувствует: „Она дала бы мне наслаждение, которое может дать только она одна во всем мире“.
     Именно очевидность этой истины, эта прогулка по самому краю ужасной бездны и в то же время соприкосновение с полным счастьем, дает такое преимущество второй кристаллизации над первой».

Слово «кристаллизация», придуманное Стендалем для разговора о любви, звучало так непривычно, что он в книге несколько раз за него просит прощения:

 «Мне советуют лучше всего отказаться от этого слова или, если я не могу этого сделать за недостатком литературных способностей, почаще напоминать, что под кристаллизацией я разумею некую лихорадку воображения, благодаря которой женщина, большей частью заурядная, становится неузнаваемой и превращается в исключительное существо».

Казалось бы, стендалевская кристаллизация всемогуща, как всемогуще воображение. Но есть нечто, что может ее остановить.

«Если любимая женщина уступает испытываемой страсти и, совершая огромную ошибку, убивает опасения пылкостью своих порывов, кристаллизация на время приостанавливается…
     Если вас покинули, кристаллизация начинается опять, и каждый акт восхищения, вид каждой формы счастья, которое она может дать и о котором вы уже больше не помышляли, приводит к мучительной мысли: „Это столь пленительное счастье никогда уже не вернется ко мне! И я утратила его по собственной вине!“»

Выходит, для того чтобы провоцировать, так сказать, встречную кристал­лизацию в уме и сердце того, кого любишь, надо не показывать ему свою любовь, а, наоборот, тщательно ее скрывать. Какая холодная механика! Холодная — но действенная. Как именно она действует, Стендаль показал в другом своем произведении, получившем несравненно большую известность, чем книга «О любви», — романе «Красное и черное».

Напомню, что там происходит во второй, парижской части, где простолюдин Жюльен Сорель старается покорить гордую и знатную Матильду де Ла Моль. Их отношения напоминают движения маятника. Стоит Жюльену показать Матильде, что он сильно в нее влюблен, как она к нему охладевает. Но стоит ему притвориться равнодушным, и Матильда снова сгорает от страсти. И вот Жюльен, следуя советам своего русского знакомца князя Коразова, начинает на глазах у Матильды ухаживать за другой женщиной и шлет ей готовые любовные письма из набора, который получил от князя. Следуя советам князя, он держится с Матильдой как можно более холодно, потому что понимает: если он вновь обнаружит свою любовь, Матильда опять к нему охладеет. А пока он с виду холоден, в душе Матильды происходит вожделенная кристаллизации. Князь Коразов не употреблял этого слова, но, в сущности, он советовал Жюльену дать вот этой зальцбургской ветке в сердце Матильды покрыться кристаллами любви в полной мере. И все произошло именно так, как он предсказывал. Более того, это происходит очень часто отнюдь не только с Матильдой и не только в романе Стендаля.

Мольеровский герой господин Журден, как известно, очень удивился, когда узнал, что он разговаривает не стихами, а прозой. Так вот, все люди, и мужчины, и женщины, вероятно, когда-нибудь переживали эту самую кристаллизацию, только не знали, что она так называется. Потому что она вещь, конечно, не сугубо французская, а общечеловеческая. 

Но придумал и описал кристаллизацию француз Стендаль, что и дает мне право назвать ее французским словом любви.

5Корея

Рассказывает Мария Рязанова:

원앙 [вонан] 

Утки-мандаринки

Если мы ассоциируем парочку влюбленных с голубками, то в Корее символом нежности и верности являются утки-мандаринки (вонан, 원앙) или дикие гуси (кироги, 기러기). Считается, что эти птицы находят себе пару на всю жизнь и до самого конца хранят верность партнеру. «Словно утка-мандаринка, нашедшая чистый водоем», — гласит поговорка. Про неразлучных влюбленных говорят, что они «будто утки-мандаринки, плывущие по воде», а человека, чья любовь не взаимна, сравнивают с одиноким гусем (векироги, 외기러기). Этот образ часто встречается в поэзии — как в традиционной любовной лирике (что вообще характерно для дальневосточной поэтической традиции), так и в эстрадных песнях. Вот как тоскует героиня классического стихотворения, датируемого XVIII–XIX веками:

А вот что поет певица Чу Хёнми в песне «Одинокий гусь в осенней ночи» (1985):

А это снова XVIII век и расставание пары уточек как метафора вынужденной разлуки с любимой:

Но хватит одиночества и трагических расставаний, поговорим к любви счастливой и гармоничной, а точнее о свадебной символике. До конца XIX века пара уточек-мандаринок или диких гусей была обязательным атрибутом свадебной церемонии: с таким подарком жених приходил к будущим свекрам. Позже вместо живых птиц стали использовать фигурки, вырезанные из дерева и покрытые лаком. Найти резчика было непросто: считалось, что он должен быть здоров, богат, иметь жену и много сыновей — только в этом случае сделанная им пара уток принесет молодоженам благополучие.

В наши дни деревянные наборы уточек-мандаринок (вонан сетхы, 원앙 세트) по-прежнему являются символическим свадебным подарком, а также популярным туристическим сувениром. Традиционно клюв одной утки был перевязан лентой: напоминание жене о том, что молчание — золото, а слушаться мужа следует беспрекословно. Сегодня более популярны равноправные уточки, обе с лентами или обе без. А на помолвку часто заказывают торт в виде уток-мандаринок: птицы одеты или в классические цвета (селезень — в синее, самка — в красное), или в западном стиле (жених в черном, невеста в белом).

После бракосочетания фигурки уточек ставятся на видном месте. Если в семье гармония, птицы повернуты друг к другу клювами, а вот если кто-то из супругов обижен или недоволен, он(а) может повернуть соответствующую утку в противоположную сторону. В культуре, где превыше всего ценится навык нунчхи (눈치), способность быстро считывать невербальный контекст, такая подсказка поможет не только членам семьи, но и гостю: он моментально поймет, какая атмосфера в этом доме.

Не так давно свадебные уточки стали героями забавного эпизода квест-сериала «Квартира 404». Действие каждой серии разворачивается в разное время и в разных местах, а задача участников — расследовать таинственное происшествие. Участница шоу Дженни замечает в комнате пару уток и восклицает: «Ой, у моих родителей тоже такие есть! Что они означают?» Другой участник, комик Ян Сечхан, объясняет: «Это утки-мандаринки. Смотри, если сделать так, это будет сигнал!» — и поворачивает птиц носами друг к другу, а за кадром в этот момент начинает звучать романтическая музыка. Девушка смеется и развивает мысль: «А! А если кто-то рассердился, то вот так!» — и отворачивает уток друг от друга, а Ян Сечхан одобрительно кивает.

6Норвегия

Рассказывает Ольга Дробот:

Kjærlighetssorg

Любовное горе

Норвежцы — большие мастера писать любовные романы. Достаточно вспомнить нобелевских лауреатов — Кнута Гамсуна с его «Мистериями», «Паном» и «Голодом» или Сигрид Унсет с «Кристин, дочь Лавранса». Или книги, написанные уже в конце ХХ века: «Книга Дины» Хербьёрг Вассму, «Апельсиновая девушка» Юстейна Гордера и «Во власти женщины» Эрленда Лу. Понятно, что и в них не обходится без kjærlighetssorg. Но в нем спрятаны два слова: «любовь» (kjærlighet) и «горе» (sorg). Поэтому и значить оно может или оплакивание качества самой любви, или ее прекращение. О первом хорошо сказал Ханс Кристиан Андерсен: любовь — как черепаха, большинство людей видели ее только поддельной. Фальшивая черепаха — forloren skilpadde — это блюдо, которое готовится из того, что есть под рукой, в тех случаях, когда необходимые продукты недоступны. В середине XIX века континентальная знать увлекалась черепаховым супом, а скандинавы за неимением черепах варили говяжью голову. Андерсен совершенно справедливо заметил, что так же у большинства людей обстоит дело с любовью. В любви человек часто обманы­вается. Он рассчитывает на что-то большое и прекрасное, но потом оказыва­ется, что все было не совсем так. И тогда слово kjærlighetssorg используется для описания чувства разочарования — это мрачное любовное горе. И пусть вас не смущает цитата из Андерсена: в то время письменным литературным норвежским был датский.

А о втором kjærlighetssorg, светлом, отлично написала Мария Парр в книжке «Вафельное сердце». Там есть герой, мальчик восьми лет, который только что лишился своего очень важного взрослого, и тут же выясняется, что его главная и единственная подруга тоже сейчас его покинет, потому что ее семья пере­езжает. Он сутки не ест, не пьет, не выходит из комнаты. А потом приходит к деду и жалуется ему на свои обстоятельства. Вот что дальше пишет Парр:

«Тогда дед посмотрел на меня серьёзно и сказал, что скучать по кому-то — самое прекрасное из всех грустных чувств.
     — Пойми, дружище Трилле, если кому-то грустно от того, что он скучает без кого-то, значит, он этого кого-то любит. А любовь к кому-то — это самое-самое прекрасное на свете чувство. Те, без кого нам плохо, у нас вот тут! — и он с силой стукнул себя кулаком в грудь».

Получается, что kjærlighetssorg — мерило любви.

Это слово претерпело в своем бытовании некоторые изменения. Известная норвежская книжная блогерша Марта Нурхейм пишет, что в последние 10–15 лет почти перестали писать романы о любви — теперь авторов больше интересуют разновидности любовного горя. И само понятие kjærlighetssorg тоже видоизменилось. Как будто баланс темного и светлого в этом слове смещается. С одной стороны, темное в фокусе, с другой — есть уверенность, что никакие любовные страдания не будут продолжаться вечно: это период в жизни, он закончится, в конце туннеля непременно будет свет, а человек, прошедший через эти испытания, выйдет из них обновленным. Таких книг действительно появилось множество, но я назову одну. Это «Путь через лес. О грибах и скорби», и написала ее Лонг Литт Ву, которая внезапно потеряла любимого мужа. Она бродит по лесу, выхаживая свое горе, увлекается грибами, и исподволь в ней побеждает благодарность за былую близость и совместность, за любовь. И от этого она меняется и сама тоже. И вот это и есть истинное и благодарное kjærlighetssorg, «горе любви». 

7Индия

Рассказывает Татьяна Дубянская:

Kalejā

Печень, сердце; в переносном смысле — центр эмоций

Если в русском и других языках за любовь, смелость и отвагу отвечает сердце, то в хинди и урду эти функции с ним делит печень — kalejā. Любимых прижимают к печени (kaleje se lagānā) и называют «кусочком сердца» (kaleje kā tukdā). Сидеть у кого-то в печенках вовсе не плохо, наоборот, это означает, что вы — средоточие чьих-то помыслов и надежд. Можно стать частью сердца и печени (dil-o jigar kā ang ban jānā), то есть войти кому-то в плоть и кровь.

Про отважного человека скажут, что он обладает печенью (kaleje kā ādmi), а выражение kaleja munh ko ānā («печень выпрыгивает из тела в рот») используется для обозначения сильной тревоги или печали. 

Пара сердце и печень встречается в лирике на языке урду:

Это бейт — двустрочие — из газели  Газель — лирическое стихотворение, состоящее из двустрочий с особой рифмовкой, в арабо-персидской поэтической традиции. поэта урду XIX века Мирзы Галиба в соответствии с поэтическим каноном показывает власть возлюбленной над лирическим героем и страдания, которые может причинять любовь. Ее взгляд, как клинок, пронзает оба органа сразу, и они тут же подчиняются чувству.

Эту образность поэзии урду подхватил массовый индийский кинематограф и растиражировал ее с помощью популярных песен. Музыкальная композиция из мелодрамы «Разные судьбы» (1995) фактически вторит великому поэту:

И если высокая поэзия знакома разве что знатокам, то песня про любовь Раджи и Рани в свое время лилась в Индии из каждого радиоприемника.