17 октября 2025История, Антропология

11 слов, помогающих понять культуру Аргентины

Правда ли, что аргентинцы — самые хвастливые и заносчивые люди в мире? Почему Месси называют Атомной Блохой, а Марадонну — Десятым? Как правильно пить мате? Об этом — в рубрике «Слова культур»

Автор Анастасия Кутькова

1. Barcos

Корабли

В июне 2021 года президент Аргентины Альберто Фернандес на встрече с испанским премьером Педро Санчесом решает блеснуть эрудицией и произносит фразу, которая моментально превратит дипломатический прием в скандал: «Мексиканцы произошли от индейцев, бразильцы вышли из джунглей, а мы, аргентинцы, сошли с кораблей, которые прибыли сюда из Европы». То ли в шутку, то ли по ошибке президент смешал строчки из песни аргентинского рокера Лито Неббии «Llegamos de los barcos» с цитатой: «Мексиканцы — потомки ацтеков, перуанцы — инков, а аргентинцы — с кораблей». Эти слова приписывают мексиканскому нобелевскому лауреату Октавио Пасу, но на самом деле автор высказывания — другой выдающийся мексиканский писатель XX века, Карлос Фуэнтес, процитировавший анекдот, услышанный от друга. Он иронизировал над склонностью аргентинцев считать себя Европой в Америке (Europa en América) или Белой Америкой (la América Blanca).

Уже через несколько часов начался информационный ураган в виде мемов, обвинений в высокомерии, заголовков газет, обличительных комментариев в соцсетях с хештегом #VergüenzaNacional («национальный стыд»). Словом, корабли на некоторое время стали главной темой национального и международного обсуждения. 

Фернандес, конечно, не собирался никого оскорблять: желая подчеркнуть культурную и историческую близость Аргентины и Европы, он привел фразу, которую его соотечественники знают с детства: descendemos de los barcos — «мы сошли с кораблей» или «произошли от них», потому что глагол descender имеет и это значение. 

В этом контексте barco не просто корабль, а символ важнейшей для Аргентины истории переселений конца XIX — первой половины XX века, когда в порт Буэнос-Айреса один за другим заходили пароходы, везущие иммигрантов в первую очередь из Италии и Испании, но также Германии, Великобритании, Польши, Франции, России, с Ближнего Востока. На рубеже веков миллионы людей искали здесь шанс на новую жизнь — и находили. Они строили дома, варили пасту, открывали лавки, смешивали языки и темпераменты. Через одно-два поколения Аргентина действительно стала напоминать Европу на другом конце света. Сегодняшний аргентинец с равной вероятностью может быть потомком сицилийского рыбака, галисийского крестьянина, арабского торговца или российского интеллигента, спасающегося от революции.

Так что Фернандес лишь процитировал миф, которым живет его народ. Проблема в том, что этот миф всегда был парадоксальным: он возвышает европейские корни и в то же время стирает память об индейцах гуарани, мапуче и многих других, чьи традиции и слова никуда не делись: это и обычай пить мате, и сотни узнаваемых топонимов (Игуасу, Парана, Тукуман, Барилоче, Чако), и даже самое аргентинское слово che, которое, по мнению некоторых исследователей, заимствовано из языка индейцев гуарани.

Вот почему для одних barcos — это гордость за европейское наследие, а для других — напоминание об умолчаниях и несправедливости в истории Аргентины, страны, которая из века в век ищет ответ на вопрос: кто мы такие на самом деле? Кого мы включаем в свое «мы»?

2. Porteño

Житель Буэнос-Айреса

Аргентина кажется безграничной: тысячи километров от тропических лесов севера до ледников Патагонии. Здесь есть все — джунгли, пампа  Аргентинская пампа — плодородная равнина площадью около 750 тысяч кв. км на востоке и в центре Аргентины, где развиты земледелие и скотоводство. Именно отсюда везут пшеницу и мясо во многие страны. А еще это родина гаучо — аргентин­ских наездников и пастухов., Анды, вечные льды. При этом по плотности населения Аргентина — одна из самых «пустых» стран мира. А каждый третий аргентинец — портеньо, житель Буэнос-Айреса и его пригородов.

Так было не всегда. Основанный в 1580 году Буэнос-Айрес поначалу больше напоминал захудалую заставу на окраине богатой Испанской империи. Все изменилось в конце XVIII века, когда сюда перенесли столицу вице-королевства Рио-де-ла-Плата: город превратился в главный порт и ворота Европы в регион Южного конуса  Южный конус — регион Южной Америки, включающий Аргентину, Чили, Уругвай и Парагвай.. Но настоящий взрыв случился на рубеже XIX–ХХ веков в результате массовой европейской иммиграции. Миллионы итальянцев, испанцев и других европейцев сходили с кораблей именно здесь — и многие оставались. В это время Аргентину называли el granero del mundo, «житницей мира»: бескрайние плодородные равнины ее пампы снабжали зерном и мясом индустриальную Европу, которая переживала значительный рост населения, ускоренную урбанизацию, улучшение уровня жизни и одно­временно с этим катастрофическую нехватку свободных земель. 

В Буэнос-Айресе вырастали дворцы, превратившие город в риоплатский Париж (el París del Plata). Это дворцы Ортиса Басуальдо (сейчас это французское посольство) и Переда (посольство Бразилии), дворцы Федерико Альвеара (посольство Италии) и особняк семьи Эррасурис (Музей декоративного искусства), дворец Пас, особняк Анчорена (здесь проходят торжественные приемы аргентинского МИД). Эти архи­тектурные шедевры копировали европейские стили, строились по образцу Лувра и Версаля и демонстрировали богатство, полученное от экспорта.

Пока миллионы европейских иммигрантов пересекали океан в каютах третьего класса или на палубах пароходов, стремясь попасть в свободную и процве­таю­щую страну, какой виделась Аргентина из Европы, представители аргентин­ской аристократии отправлялись в обратном направлении — в Европу. В Париже аргентинские денди, наследники и транжиры баснословных богатств, чувствовали себя хозяевами города: блистали в высшем обществе, закатывали шумные пиры в ресторане Maxim’s, посещали оперу и общались с артистами, которым год назад аплодировали в театре «Колон» в Буэнос-Айресе. 

На рубеже веков Аргентина переживала золотой век: ее называли «землей великого обещания» — la tierra de la gran promesa, — а Буэнос-Айрес из-за океана представлялся городом-мечтой. Уже в 1914 году Аргентина оказалась в числе первых стран, где горожан стало больше, чем сельских жителей. Этот перевес сохраняется до сих пор и является постоянным предметом самоиронии. Расхожая фраза «Аргентина не заканчивается на проспекте Генерала Паса» звучит для местных так же, как для москвичей — шутки о том, что за Садовым кольцом тоже есть жизнь.

«То, что произошло не в Буэнос-Айресе, не считается» — еще одна шутка, высмеивающая столичный снобизм — orgullo porteño. Для портеньо настоящая жизнь начинается и заканчивается на центральных проспектах 9 июля и Корриентес, о которых из-за праздной ночной жизни говорят, что они никогда не спят — nunca duermen. «Бог, конечно, всюду, но если у вас действи­тельно серьезное дело, придется записаться к нему на прием в столице», — иронизирует поговорка о самоуверенном столичном превосходстве.

Пожалуй, испанское слово autónomo — «автономный», «отдельный», «независимый» — нигде не приходится так точно и к месту, как в полном названии аргентинской столицы: Ciudad Autónoma de Buenos Aires.

3. Blanqueamiento de cerebro

Выбеливание мозгов

Ироничный неологизм blanqueamiento de cerebro придуман по образцу уже устоявшегося lavado de cerebro («промывка мозгов»). Только тут речь идет о навязывании белого (blanco), европоцентричного взгляда на себя и мир: так в Аргентине называют представление о том, что «нормальное» и «цивилизо­ванное» всегда связано с белой европейской культурой, а африканское, индейское и метисное в таком случае представляется «неправильным» или «второ­сортным». Термины blanqueamiento de cerebro и blanqueamiento de la historia («выбеливание истории») используют журналисты, универси­тетские препо­даватели и активисты, говоря о том, что в языке, рекламе или школьных учебниках до сих пор доминирует «белый» идеал.

Вот несколько реальных примеров из жизни современной Аргентины. Сокурсницы из провинций Мисьонес  ​​​​Мисьонес — северо-восточная провинция Аргентины, в языке, обычаях, повседневной культуре которой ощутимо наследие индейцев гуарани. и Катамарки  Катамарка — провинция на северо-западе, в Андах, с сильным влиянием культуры кечуа., имеющие индейские корни, искренне радуются, когда слышат «Для меня ты белая», словно это комплимент или знак признания. Ведь в местном контексте «быть белым» означает «иметь социальное преимущество». Или, когда в деревне гуарани журналист просит мальчика, приехавшего из города к бабушке, показать ему представителей народа гуарани, тот указывает на бабушку. «А ты?» — уточняет репортер. «Нет», — отвечает мальчик. Такой отказ признавать свою принад­лежность — еще одно проявление культурного выбеливания.

Называть представителя коренных народов словом indio тоже пример blanqueamiento. Когда Христофор Колумб высадился на островах Карибского моря, он был уверен, что приплыл в Индию. До конца своих дней адмирал не сомневался в своей правоте и во всех документах называл местных жителей indios. Ошибка закрепилась в языке на века. В представлении колонизаторов indio — не отдельный народ с культурой, языком и традицией, а безликая масса, дикари, которых нужно приучить к цивилизации. Поэтому сегодня это звучит как оскорбление. 

Как и другие латиноамериканские страны, современная Аргентина стремится отказаться от этого слова. В переписи 2022 года уже не спрашивали, как раньше: ¿Se considera indio? («Считаете ли вы себя indio?») Формулировка звучала иначе: ¿Se reconoce indígena o descendiente de pueblos indígenas u originarios? То есть: «Вы признаете себя представителем коренного (indígena) или автохтонного (originario) народа?» Термин pueblos indígenas был прописан в конституции после реформы 1994 года  В результате реформы 1994 года в Консти­туции Аргентины было впервые закреплено официальное признание «этнического и культурного существования коренных народов Аргентины». В частности, в пункте 17 статьи 75 закреплено право коренных народов на идентичность, уважение их культуры и владение землями, которые они традиционно занимают. До реформы в вопросах, касающихся коренного насе­ления, действовала статья 67 Конституции 1853 года, согласно которой Национальный конгресс был обязан «заботиться о безопас­ности границ, поддерживать мирные отно­шения с индейцами и содействовать их обращению в католицизм»..

На фольклорных фестивалях в Жужуе или Сальте теперь никому в голову не придет объявить коллектив как indios. Скажут comunidad indígenа («коренное сообщество») или назовут народ по имени — los kollas, los wichí, los mapuches, los tehuelches, los guaraníes (кольяс, вичи, мапуче, теуельче, гуарани). Коренных народов на территории Аргентины больше сорока.

Разумеется, столь эмоционально и культурно заряженное слово, как indiо, не может не приобрести в языке дополнительные значения. Так, фраза sos un indio («ну ты и индеец») означает «неотесанный, нищий, некультурный человек». В Барилоче, известном горнолыжном курорте, «швейцарском уголке» в Патагонии, с шоколадом и альпийскими домиками, на стенах домов можно увидеть надпись Indios presentes — «Индейцы находятся здесь». Это настоящий манифест: «Мы не исчезли, мы существуем!» В Аргентине слово presentes давно стало частью уличного языка памяти и сопротивления: так говорят о жертвах диктатуры  Речь идет о военной диктатуре в Аргентине (1976–1983), когда в результате государ­ственного террора без вести пропали десятки тысяч человек. Точное число пропавших неизвестно, но правозащитные организации говорят о 30 тысячах. Эта цифра — символ масштаба насилия и памяти о пропавших. Впервые она получила широкую огласку в 1983 году, во время акции Siluetazo, когда активисты разместили на центральных площадях Буэнос-Айреса и в других многолюдных местах силуэты людей, олицетворявших тех, кто исчез. и напоминают о тех, кого хотели стереть из истории. «30 000 desaparecidos: presentes. ¡Ahora y siempre!» («30 000 про­павших без вести — они здесь. Сейчас и навечно!») — скандируют во время акций памяти о жертвах диктатуры. Граффити на стенах в Барилоче — напоминание о том, что история не стерта и память о коренных жителях Патагонии жива.

Одновременно слово indio постепенно становится объектом самоиронии и даже гордости. Можно встретить аргентинца в футболке с надписью Orgullosamente indio («Индеец — это звучит гордо»).

4. Yerba

Трава для приготовления мате

Горький мате, согласно древним преданиям, имеет божественное происхо­ждение. С давних времен его готовили индейцы гуарани, превратившие употребление этого тонизирующего напитка в ритуальную церемонию. Мате делают из листьев падуба, заварку называют просто yerba (йерба) — «трава». Такое название закрепилось потому, что индейцы гуарани называли мате словом kaa («трава»), и yerba — буквальный перевод этого слова на испанский.

Традиционно сосуд для мате, который тоже называется мате, изготавливают из так называемой бутылочной тыквы. Ее вычищают, высушивают в течение недели, и получается чаша для питья мате. Одно из названий этой тыквы в испанском — calabaza de peregrino («тыква пилигрима, странника»), отсюда название этого сосуда в текстах на русском языке — калабас или калабаса. Сосуды для мате делают также из стекла, фарфора, керамики, серебра и даже золота. Но истинные ценители уверены, что вкус напитка раскрывается только в тыквенной чаше. Кстати, ее нельзя использовать сразу после покупки, иначе йерба быстро скиснет, появятся горечь, плесень и неприятный запах. Чтобы этого не произошло, в новый сосуд засыпают уже использованную йербу, заливают теплой водой, оставляют на сутки, чтобы стенки пропитались, потом промывают и снова «кормят» йербой. Это называется «лечить мате» — curar el mate.

Пьют мате через металлическую трубочку бомбилью (bombilla) с мундштуком и маленьким фильтром на конце. Производство этих трубочек в Аргентине тоже давно превратилось в целую индустрию, где мастера соревнуются в умении и фантазии.

В фольклоре соприкосновение губ и бомбильи сравнивается с поцелуем. В этой народной копле  Копла — малая форма испанского песенного фольклора, предстааляющая собой четверо­стишие, где в каждой строфе до восьми слогов, а четные строфы рифмуются между собой. из сборника «Coplas polulares» девушка обращается к своему возлюбленному:

Пить мате вместе с кем-то значит доверять. По традиции сосуд мате, подобно трубке мира, передают из рук в руки, угощая друг друга, и все используют одну и ту же бомбилью. В период пандемии COVID-19 врачи рекомендовали каждому использовать индивидуальный сосуд и отдельную трубочку, но сейчас, когда пандемия прошла, все вернулось к истокам.

Пить мате (matear) — ритуал, тонкости которого зачастую непонятны сторон­нему человеку. Для начала нужно нагреть воду (aprontar el mate), насыпать йербу в сосуд мате, установить бомбилью. Потом слегка смочить водой (mojar el mate) и оставить набухать (hinchar), чтобы листья впитали влагу. Следующий шаг — аккуратно залить воду (cebar). Это делает cebador — главный человек в компа­нии, который отвечает за качество напитка. Ему же достается первый глоток, так называемый «мате дурака» (el mate del bobo), ведь первый глоток — самый крепкий и горький. Себадор как бы жертвует собой, чтобы остальные пили уже более сбалансированный напиток. А дальше начинается самое главное — круг (la ronda). Мате передают из рук в руки, каждый делает глоток, разговор стано­вится общим и непринужденным. Разумеется, есть правила: нельзя слишком долго держать мате (dormir el mate), — на тебя тут же обрушатся шутки и подколки. Когда вода заканчивается, себадор ее доливает, но нельзя передавать дальше «промытый», то есть безвкусный мате (mate lavado). Надо сдвинуть сухую йербу на другую сторону (dar vuelta al mate) или добавить свежей травы (ensillar el mate). Эти хитрости продлевают жизнь заварке. Если налить слишком горячую воду или неудачно направить струю, вместо аромат­ного настоя получается «бассейн из мате» (mate piscina), без привычной горки йербы, плоский и безвкусный. 

По легенде, мате даровал людям бог Пайа Шаруме, поэтому суеверные арген­тинцы предупреждают, что ни в коем случае нельзя наступать на пролитый мате. Заварку надо сразу же вымести или бросить в огонь. Иначе не будет больше мате, только слезы и нищета.

Подлинный смысл этого напитка раскрывается только в кругу близких и дорогих людей, когда одна бомбилья идет по кругу, а вместе с ней люди обмениваются доверием, дружбой и теплом. Аргентинцы любят повторять: El mate no se toma, se comparte — «Мате не пьют, им делятся».

5. Lunfardo

Лунфардо, уличный жаргон Буэнос-Айреса рубежа XIX–XX веков

Слово lunfardo, вероятно, происходит от lunfa («вор»). Борхес метко назвал лунфардо языком лома и отмычки (lengua de la furca y la ganzúa). Так что первыми этот жаргон стали изучать не филологи, а полицейские и криминалисты.

Это был самый настоящий тайный шифр, доступный только посвященным — ворам и другим представителям социальных низов. Какие-то слова превра­щались в метафоры. Tambor, буквально «барабан», означал «собака» — по ассоциации с шумом, который она может поднять. Словом bobo («дурак») в лунфардо называют часы, ведь они работают без остановки и этим напоминают простака, который пашет, не задавая лишних вопросов. Otario («жертва мошенников»), очевидно, происходит от итальянского otariе («морской котик»): животное наивное, легко поддается дрессировке, а значит, дает себя облапошить. Другие слова укорачивались (sario вместо comisario), третьи меняли значение (ladrillo буквально «кирпич», но в лунфардо — «вор»). К этому добавлялись заимство­вания из иностранных языков, главным образом из итальянского: morfar (от итальянского mangiare; «есть»), gamba («нога»), birra («пиво») и так далее.

Итальянизмы составляют около 80 % словаря лунфардо. И в этом нет ничего удивительного: между 1857 и 1925 годом в Аргентину прибыло примерно 2,5 миллиона итальянцев. В некоторые годы до 70 % мужского населения Буэнос-Айреса составляли выходцы из Италии.

В основном в Аргентину ехали бедные эмигранты, большинство которых говорили на диалектах — неаполитанском, сицилийском, генуэзском. Смешивая эти диалектные слова с испанским, они создали пестрый и во многом комичный пиджин сocoliche  По самой распространенной версии, название появилось в 1880-е годы благодаря персонажу аргентинской народной драмы. Актер Хосе Подеста вывел на сцену коми­ческую фигуру итальянского иммигранта, плохо говорящего по-испански, по имени Cocoliche — прототипом стал реальный крестьянин из Калабрии Антонио Кукуликкьо. Его испанский с сильным итальянским акцентом и ошибками вызывал смех, а имя героя быстро стало нарицательным., ставший предшественником лунфардо.

В начале ХХ века лунфардо перестал быть языком исключительно преступного мира: многие выражения проникли в повседневную речь жителей Буэнос-Айреса — в этом немалая заслуга уличных поэтов и авторов первых танго. Лунфардо оказался тем самым языком, который точнее других передавал картину мира людей, живущих в многолюдных домах-общагах conventillos в Буэнос-Айресе и бедняцких предместьях в нищете, среди обмана, хитрости и насилия. Не случайно именно на лунфардо появились самые любимые в народе танго — грубоватые, дерзкие и пронзительно-честные.

Расцвет лунфардо как самобытного средства художественной выразительности пришелся на 1910–30-е годы, когда даже возникло особое направление — literatura lunfardesca. Одним из ее выразителей был Селедонио Эстебан Флорес, автор программного текста «Musa rea» (то есть «Простая муза» или «Незамыс­ло­ватая муза»), в котором он объяснял эстетику этой литературы так:

Буквально nardo — цветок, морской нарцисс, но в лунфардо это слово приобрело вульгарный подтекст и стало означать сексуальное желание.

В 1943 году диктатура попыталась запретить лунфардо: уличный жаргон, родившийся в трущобах и кабаре Буэнос-Айреса, на котором говорили портовые рабочие, проститутки, анархисты, поэты и первые тангеро, звучал слишком вульгарно и, главное, «не по-испански». Бюрократы потребовали вымарывать «низкие» слова, заменять их на правильный кастильский. Когда цензура добралась до текстов, на защиту лунфардо встал один из гениев жанра танго — Энрике Сантос Диссеполо, автор культового танго «Yira, yira». В лунфардо глагол yirar многозначен, он означает и «крутиться» (ср. испан­ское girar и итальянское girare), и «бродить без цели, вечно метаться, маяться, не находить покоя». Точное, образное, ритмичное слово «низкого происхо­ждения» предлагали заменить чем-то более «приличным». Диссеполо, усмехнувшись, согласился: ну хорошо, пусть будет Da vueltas, da vueltas — «Делает круги, делает круги». С формальной точки зрения замена идеальна и вполне академична. Но разве это танго? Разве в этих словах есть боль улицы, горькая ирония, отчаяние? Абсурд был настолько очевиден, что даже самые рьяные пуристы отступили.

В 1962 году была основана Академия Лунфардо (Academia Porteña del Lunfardo). Ученые начали исследовать лунфардизмы, прочно вошедшие в просторечие жителей столицы, lenguaje porteño, и фиксировать их в словарях, а в качестве примеров использовать цитаты из произведений Хорхе Луиса Борхеса, Адольфо Биоя Касареса, Хулио Кортасара, Мануэля Пуига и других признанных авторов аргентинской литературы. 

Лунфардо и его особая языковая картина мира живет до сих пор на улицах Буэнос-Айреса, а лунфардизмы звучат в речи местных политиков. Например, экс-президент Кристина Фернандес де Киршнер говорила не сухое trabajo («работа»), а близкое народу laburo; не абстрактное dinero («деньги»), а guita или mango; когда надо было упрекнуть оппонентов, она могла сказать: Han perdido dinero a lo pavote, se los dije («Они растратили деньги, как дураки, а я им гово­рила»). Или бросить: No podés hacerte el gil («Ты не можешь прикидываться дурачком»). И зал аплодировал.

В наши дни лунфардо используют новые поколения аргентинских музыкантов. Так, рокеры Los Caballeros de la Quema поют En cada laburo hay un turro que la estafa («На каждой работе найдется мерзавец, который тебя подставит»), Los Auténticos Decadentes бросают вызов: «Pero al pobre no afanás» («Но бедняка ты не нагреешь — нечего красть»). У группы Divididos в одной из песен есть строчка Volver en bondi es la que queda («Остается только вернуться на авто­бусе») — она звучит очень буднично, но одновременно с этим поэтично: речь идет о том, что после крушения надежд, когда рвется сердце от безответной любви, не остается ничего, кроме как вернуться домой на автобусе bondi — дешевом, шумном, общем для всех.

6. Tocuen

Лапша на уши, сказка, выдумка 

В 2010 году Ассоциация футбола Аргентины объявила об отставке Диего Марадоны с поста главного тренера сборной. Для Марадоны это стало ударом под дых. Негодуя, он вышел к прессе и рассказал, что президент ассоциации Хулио Грондона попросил его составить список игроков на товарищеский матч с Ирландией и одновременно с этим втайне готовил увольнение: «Грондона попросил у меня список игроков, хотя уже тогда собирался меня вышвырнуть. Этот список — чистая липа, лапша на уши, tocuen» (La lista que me pidió Grondona, que yo se la di, era un tocuen, era tocuen). В тот же день аргентинский Twitter заполонили посты с хештегом #tocuen и подобными историями из жизни.

Tocuen — перевернутое cuento («сказка»), и пример vesre, стилистического приема, заключающегося в перестановке слогов. Силлабическую инверсию придумали не аргентинцы: в Англии в свое время существовал back slang, во Франции — verlan, в Греции — podaná. Но особенность аргентинского vesre в том, что это один из приемов шифровки в жаргоне лунфардо. Как часть тайного языка vesre не только меняет порядок слогов в слове, но и зашифро­вывает знакомые слова до неузнаваемости. Если с двухсложными словами все легко (достаточно поменять ударение и переставить части, как в случае с самим ves-re образованным от re-vés, «оборотная сторона»), то дальше начинается настоящая лингвистическая акробатика: встречаются формы вроде con-go-mi (из con-mi-go — «со мной»), jo-tra-ba (из tra-ba-jo — «работа») или te-lan-gi-ve (из vi-gi-lan-te — «сторож», «охранник»), а иногда и вовсе неожиданные пируэты вроде co-li-mba, получившееся из слова mi-li-co («военный») или bo-lon-qui вместо qui-lom-bo («проблема», «беспорядок», «скандал»). Vesre невероятно популярен и живуч: некоторые слова, родившиеся больше века назад в бедных кварталах Буэнос-Айреса, по-прежнему можно услышать на улицах города. И нередко аргентинцы используют их, даже не догадываясь, что это vesre.

7. Tango

Танго 

Когда и где именно возникло танго и как появилось это слово? Уже полвека, а то и больше аргентинские исследователи ожесточенно спорят в поисках отве­тов на эти вопросы. Но в одном сомнений нет: танго появилось в результате смешения культур. 

Словом tango называлось особое пространство для танцев: в XVIII веке в Буэнос-Айресе там собирались африканские рабы и под дробь барабанов candombe плясали bailes de negros («негритянские танцы»). Известен документ 1789 года, в котором представитель городских властей Буэнос-Айреса, некий Мануэль Варнес, требовал запретить juntas del tango («сборища танго»). Он опасался, что веселые встречи перерастут в мятеж. 

Но подлинное рождение танго пришлось на эпоху рубежа XIX–XX веков, когда берега Рио-де-ла-Платы превратились в огромный плавильный котел культур. Итальянцы принесли свои canzonettas  Canzonettas — канцонетты, легкие итальянские песни, обычно лирического или шуточного характера., испанцы — глубину cante jondo  Cante jondo (буквально «глубокое пение») — канте хондо, самый древний и драматичный стиль андалузского фламенко. и задор zarzuela  Zarzuela — сарсуэла, испанский музыкально-театральный жанр, напоминающий оперетту., французы добавили театральность и чувственность, а немцы — bandoneón, инструмент, без которого сегодня немыслимо пред­ставить танго и который придумали в Германии как дешевую замену церков­ному органу для бедных приходов. В Аргентине он обрел вторую жизнь и изменил звучание танго. Если до 1910-х годов в оркестрах царили гитара, флейта и скрипка — их звук был живым и игривым, — то с появлением бандонеона, а вскоре и фортепиано музыка стала глубокой, драматичной, насыщенной тоской и нежной меланхолией. Новое звучание идеально совпало с душевным состоя­нием иммигрантов, одновременно испытывавших носталь­гию по утраченной родине и надеявшихся на новую жизнь. Бандонеону посвятили десятки песен танго, а в самом Буэнос-Айресе ему поставили памятник как символу национального духа.

В 1910 году Рикардо Гуиральдес, будущий автор культового романа о гаучо «Дон Сегундо Сомбра», станцевал танго в одном из парижских салонов. А еще через два года танго было впервые исполнено на сцене театра в лондонском мюзикле «The Sunshine Girl». Для публики, привыкшей к робким вальсам и минуэтам, это было откровение: тела соединялись в тесных объятиях, танец казался вызовом. Париж и Лондон обезумели от нового ритма, а за ними — Нью-Йорк, куда мюзикл привезли годом позже.

«Экзотический» танец молниеносно вошел в моду: дамы брали уроки танго, в салонах и кабаре открывались специальные курсы, а газеты наперебой писали об опасной страсти (pasión peligrosa). Мировой успех танго изменил отношение к нему жителей Буэнос-Айреса. Теперь «музыка и танец из публичных домов и трактиров низкого пошиба», как писал в 1914 году аргентинский посол в Париже, переехали в самые блестящие бальные залы столицы. 

Середина ХХ века — это золотой век танго, época de oro. Он принес бессмертное tango canción («танго-песню») с голосом Гарделя  Карлос Гардель (1890–1935) — голос, с которого началась мировая история танго. Гардель записал более 800 песен, снялся в фильмах, а его песни «Mi noche triste», «Volver», «El día que me quieras» стали подлинными гимнами Аргентины. Певец погиб в авиакатастрофе в 1935 году, но до сих пор в Буэнос-Айресе можно услышать фразу Gardel cada día canta mejor («Гардель с каждым днем поет все лучше»). и настоящий культ музыки: оркестры Хуана д’Ариенцо, Анибаля Тройло и Освальдо Пульезе играли ночи напролет. Весь Буэнос-Айрес жил и дышал в ритме танго. За океаном, в Европе, прижился лишь танец, изящно стилизованный и «очищенный» от своей народной почвы, а вот песня, подлинная душа танго, осталась исключительно аргентинской — по-прежнему непереводимой на чужие языки. Ведь суть танго — в нераз­рывном единстве музыки и слова.

8. Aguante

Стойкость болельщиков

«За какой клуб болеешь?» (¿De qué cuadro sos?) Этот вопрос в Аргентине звучит повсюду: в такси, на рынке, при случайной встрече. Иногда его упрощают до «Ты за кого?» (¿De qué sos?) И так понятно, что речь о футболе. 

История этой страсти началась 10 декабря 1867 года, когда в Аргентине впервые сыграли в футбол. Игра, привезенная английскими рабочими, попала на благо­датную почву. Вслед за первыми матчами возникли клубы, а при них — целые академии футбола. И хотя в руководстве команд и федераций еще долго оставались британцы, игра довольно быстро стала частью местной культуры. Уже в 1893 году была основана национальная федерация футбола — четвертая в мире после Англии, Шотландии и Уэльса. 

Аргентинцы любят говорить: футбол — это религия. И главное слово этой религии — aguante. Первое его значение в испанском — «стойкость», «терпение», «выдержка». Но для болельщиков (hinchas) агуанте — не просто поддержка команды, но готовность идти за ней хоть на край света, переживать вместе поражения и радости, жертвовать временем, деньгами и даже здоровьем. 

Aguante — это безусловная преданность футболу. У радикальных фанатов, которых в Аргентине называют la barra brava (дословно — «буйная группи­ровка»), агуанте — вопрос мужества и силы. No tenés aguante («У тебя нет агуанте») — оскорбление. Значит, ты слабак.

Фанатские песни знают наизусть и поют хором десятки тысяч голосов в барах и на стадионах. Самая известная — «Vamos, vamos, Argentina»:

Аргентинскую преданность футболу воплощает фигура Диего Армандо Марадоны, который для миллионов соотечественников навсегда останется El Diez — Десятым, по номеру на футболке. Другое его прозвище — El Pibe de Oro, Золотой паренек. Слово pibe, пришедшее из жаргона лунфардо, идеально символизирует его историю: мальчишка с окраины, который стал безусловным национальным героем. А в 1986 году, после фантастического гола в ворота англичан, уругвайский комментатор Виктор Уго Моралес в прямом эфире в экстазе выкрикнул: ¡Barrilete cósmico! ¿De qué planeta viniste? («Космический воздушный змей! С какой ты планеты?») Так появилось, пожалуй, самое поэтичное прозвище на испанском языке в истории футбола.

Когда в 2001 году Марадона прощался с футболом на стадионе «Бомбонера», он произнес фразу, которая, по сути, стала его исповедью: Yo me equivoqué y pagué, pero la pelota no se mancha («Я ошибался и заплатил за это, но мяч остается незапятнанным, потому что его нельзя запятнать»).

Другая звезда и легенда аргентинского футбола — Лионель Месси, которого за маленький рост и невероятную скорость называют La Pulga (Блоха) и даже La Pulga atómica — Атомная Блоха, подчеркивая его взрывную манеру игры. И, конечно, аргентинцы не были бы аргентинцами, если бы не обыграли фамилию Месси, добавив еще один слог — Mesías (Мессия), спаситель аргентинского футбола последних лет.

Особый пласт футбольной культуры — аргентинские комментаторы. В их репортажах смешиваются уличная поэзия, театр, молитва и страсть. В финале чемпионата мира 2022 года, когда Аргентина шла к триумфу, телевизионный эфир превратился в гимн. ¡Dale, dale, dale Argentina! («Давай, Аргентина!») — звучало как барабанный бой. ¡Tranquilo, Leo! («Спокойно, Лео!») — почти мольба к Месси сохранять спокой­ствие перед решающим ударом. ¡Aguante, corazón! («Держись, сердечко!») — вопль, в котором слышалось биение миллионов сердец. И, наконец, кульми­нация: El Diego en el cielo, el Leo en la tierra… ¡Argentina campeón del mundo! («Диего на небе, Лео на поле… Аргентина — чемпион мира!»)

9. Vos

Ты

Есть две вещи, которые выдают аргентинца буквально с первых минут знакомства. Первое — это особое «шекающее» произношение: аргентинцы не делают разницы между y и ll — оба звука, стоящие за этими буквами, превращаются в их речи в характерное «ш-ш-ше». А второе — это voseo, то есть использование местоимения vos вместо испанского tú (ты).

Корни voseo следует искать в эпохе Римской империи. На латыни vos означало «вы» во множественном числе: в современном пиренейском испанском оно превратилось в vosotros, во французском — в vous, в португальском — в vos. В Средние века в Испании vos стало использоваться для обращения к одному человеку — прежде всего к королям и представителям знати — как особая форма почтения. Напротив, tú оставалось дружеским обращением к собе­седнику. Со временем vos стало знаком социальной дистанции — так вышестоящий обращался к подчиненному, а конкистадор — к индейцу, работающему у него на плантации. Постепенно на Пиренейском полуострове vos вытеснили уважительное usted и сердечное tú, и оно исчезло из употреб­ления. Зато сохранилось в Америке, в удаленных от метрополии регионах. А в регионе Рио-де-ла-Плата — нынешних Аргентине и Уругвае — не только сохранилось, но и стало повседневной нормой общения.

В Буэнос-Айресе никто не спросит: ¿Hablas castellano? («Говоришь по-испански?») Скажут: ¿Vos hablás castellano? («Ты говоришь по-испански?»). Не скажут Eres argentino, скажут Vos sos argentino («Ты аргентинец»). В соседнем Уругвае — al otro lado del charco (дословно «на другой стороне лужи», как в шутку называют гигантское устье Рио-де-ла-Платы) — еще каких-то 60–70 лет назад чаще использовали tú, но с ростом влияния престижного выговора Буэнос-Айреса, здесь тоже стало популярно voseo.

10. ¡Che!

Обращение и многозначное междометие аргентинского испанского

Che — самое любимое слово аргентинцев. С его помощью можно как окликнуть собеседника: Che, ¿me pasás un mate? («Передай-ка мате»), так и сопроводить разные эмоции, например: ¡Qué ofri, che! («Ну и холодрыга!»), ¡Che, qué caro! («Ого, как дорого!»), Che, ¡qué bárbaro! («Да жуть просто!») 

Исследуя этот феномен, уругвайский лингвист Хосе Педро Рона выделял следующие основные употребления che. Во-первых, в связке с существи­тельным — Che, capitán, Che, Juan — или с местоимением vos — Che, vos. Во всех трех примерах такое che примерно соответствует русскому «эй». Повторение усиливает эффект и работает как мягкий, но настойчивый способ перехватить инициативу в разговоре. К примеру, фраза Che, che, pará! звучит как русское «Эй, эй, прекрати!» или «Слушай, хватит уже!»

Eсли говорящий хочет заострить внимание собеседника на сказанном, он поставит che в конец фразы: Vamos, che (примерно соответствует русскому «Да ладно тебе, слушай»). А вот когда che используется само по себе как независимое предложение, дело, скорее всего, плохо — так выражают протест, удивление или упрек: ¡Che! Mirá lo que hacés! («Ох ты ж!»)

Откуда же появилось это слово? Есть несколько версий. Сторонники первой, в том числе венесуэльский лингвист Анхель Роcенблат, считают, что арген­тинское che позаимствовано из языка валенсийцев (valenciano), в котором есть похожее междометие — xe (в местной орфографии часто пишется именно так). Оно тоже выражает самые разные эмоции — удивление, возмущение, радость, досаду. Его функция очень близка к аргентинскому che: ¡Que cosa, che! значит «Ну и дела!» (в данном употреблении che можно сравнить с междо­метием hombre, характерным для европейского испанского). 

По другой версии, che пришло из языка индейцев мапуче: оно значит «люди» (само слово mapu-che значит «люди земли»). Но аргументы неубедительны: нет ни весомых исторических данных о таком переходе, ни следов этого слова в чилийском испанском, хотя мапуче преимущественно живут именно в Чили. 

Самая убедительная, третья гипотеза связывает che с языком гуарани, где оно переводится как «мой»: che irú — «мой товарищ». В этом случае переход от притяжательного местоимения к обращению выглядит вполне логичным: che, amigo («эй, дружище»), che, patrón («эй, шеф»). Более того, это подтвер­ждают исторические обстоя­тельства: в колониальные и постколониальные времена солдаты-гуарани обращались к своим начальникам che capitán и che coronel вместо mi capitán, mi coronel, что позже закрепилось в языке.

Впрочем, ни одна из теорий не получила окончательного признания. С языком так бывает: гипотезы множатся, лингвисты спорят и ни одна версия не стано­вится решающей. Ясно одно: слово che существует давно и прочно вошло в испанский язык Аргентины задолго до того, как самый главный бунтарь XX века, аргентинец Эрнесто Гевара, получил прозвище Che Guevara за привычку вставлять это словцо чуть ли не в каждую реплику. 

11. Agrandado

Напыщенный, хвастливый, заносчивый, надменный (жаргон лунфардо)

Спросите любого латиноамериканца, какой народ самый заносчивый и хвастливый, — почти наверняка ответ будет los argentinos. 

В одном интервью на упреки в неспортивном образе жизни Марадона, как истинный аргентинец, не моргнув, парировал: «Подумайте сами! Если даже так я стал легендой, каких высот я достиг бы, если бы не был зависимым!»

Неудивительно, что на эту тему есть сотни шуток и анекдотов.

Какой самый выгодный бизнес? Купить аргентинца по его реальной цене и продать по той, которую он сам себя назначит.

Почему аргентинец смотрит в небо, когда сверкают молнии? Потому что думает, что Бог его фотографирует.

Знаете, как сводит счеты с жизнью аргентинец? Он забирается на самую высокую точку своего эго и бросается оттуда вниз.

Последнюю шутку пересказал в одном интервью папа римский Франциск, аргентинец по происхождению, признавая: «мы не скромные, мы очень заносчивые» (no somos humildes, somos muy engreídos). К слову, и сам папа не раз становился героем анекдотов о типичном аргентинском снобизме. Более того, он охотно их сочинял и пересказывал. Так, в разговоре с президентом Эквадора Рафаэлем Корреа понтифик признался: «Все удивились, что я выбрал имя Франциск. Ведь поскольку я аргентинец, от меня ожидали, что я назовусь Иисусом II». 

Это качество в аргентинском испанском называется agrandado — еще один лунфардизм. Все оттенки заносчивого превосходства слышны в корне слова: grande значит «большой», «великий».

То, что аргентинцы живут так, будто их страна не часть Латинской Америки, а центр мира и все остальное вращается вокруг аргентинского танго, мате и футбола, у соседей вызывает раздражение. Но и внутри собственной страны аргентинцы не перестают соревноваться в том, кто лучше, — уже друг с другом. Жители Мендосы убеждены, что они лучшие в Аргентине, ведь там производят самые лучшие вина сорта мальбек. Жители Кордобы считают лучше всех себя, ведь именно у них появился первый аргентинский университет. Но абсолютно всех аргентинцев, живущих по другую сторону столичного проспекта Генерала Паса, объединяет дружная нелюбовь к портеньос, жителям Буэнос-Айреса. Как уже было сказано выше, сами портеньос уверены, что за пределами Буэнос-Айреса, en el interior, начинается сплошная провинциальная дыра и лучшего места, чем аргентинская столица, в мире нет.

Может, в этом и секрет: аргентинцев не любят за то, что они слишком любят самих себя, но именно эта любовь к себе превращает их в народ, о котором невозможно говорить равнодушно.

Они победители при любом исходе. Даже если победный гол забит рукой вопреки всем правилам. Да, для кого-то это обман, для них — La Mano de Dios, «Рука Бога»  La Mano de Dios («Рука Бога») — гол, который Марадона забил рукой в четвертьфинале чемпионата мира по футболу 1986 года в матче Аргентина — Англия. Арбитр засчитал гол, несмотря на протесты английских игроков. На послематчевой пресс-конференции Марадона заявил, что гол был забит отчасти его собственной головой и отчасти рукой Бога. Через четыре минуты после «Руки Бога» Марадона забил второй мяч, получивший название El Gol del Siglo («Гол века»). Он в одиночку обыграл пятерых английских футболистов и вратаря. Этот эпизод был признан ФИФА лучшим голом в истории чемпионатов мира..