Антропология, История

Как жили дети в Доме на набережной

Дом правительства, или Дом на набережной, был построен в 1931 году для советской номенклатуры. Как протекала жизнь в квартирах, чем занимались их обитатели и что делали дети, пока их отцы строили коммунизм? В издательстве Corpus вышло монументальное исследование историка Юрия Слёзкина «Дом правительства. Сага о русской революции». Arzamas публикует отрывок из четвертой части

Дети у ворот первого подъезда © Издательство Corpus

Номенклатурные семьи принадлежали разным племенным традициям с раз­ными системами родства, разделения труда, расселения и наследования, но внутри дома почти все тяготели к дворянской модели, почерпнутой из рус­ской литературы золотого века (аристократической, а не буржуазной, в отли­чие от большинства западноевропейских аналогов): далекий или отсутствую­щий отец, внушающий восхищение и страх; менее далекая и реже отсутствую­щая мать, внушающая чуть меньше восхищения и страха; более или менее жалкая немецкая гувернантка; более или менее презираемый учитель музыки и горячо любимая няня, которая воспитывала детей, пока не приходило время смотреть «Синюю птицу» и идти в школу.

Отцы ассоциировались с театрами, музеями, шахматами, дачными обедами, вечерним чтением, однодневными домами отдыха и — изредка — черномор­скими курортами. (Большинство родителей ездили на курорты вдвоем или с друзьями, оставляя детей под присмотром нянь или бабушек.) Матери не ассоциировались ни с чем особенным. В некоторых семьях жили немецкие гувернантки, которые подрабатывали уроками в других семьях и прогулоч­ными группами во дворе. Помимо обучения языку, «немки» (в основном немолодые политические эмигрантки, беженки из Прибалтики или профес­сиональные гувернантки с дореволюционным стажем) отвечали за осанку и хорошие манеры. Они не устанавливали близких отношений со своими подопечными и часто конфликтовали с русскими нянями, которые не скры­вали своей нелюбви и ревности. Семья Романа Терехова (бывшего донецкого шахтера и «сочинителя сказок» о голоде на Украине) уволила гувернантку после того, как няня обвинила ее в жестоком обращении с детьми. Семья Ивана Кучмина (сына волжского крестьянина и прототипа Алексея Курилова из «До­роги на океан») уволила первую из трех гувернанток в ответ на мольбы детей. Семья Марка Беленького (сына бакинского промышленника и председателя Хлебоцентра) уволила няню за избиение гувернантки. Директор Партиздата и Музея Ленина (и заместитель Керженцева в Комитете по делам искусств) Наум Рабичев запретил матери учить внука немецкому языку из-за ее еврей­ского акцента.

Большинство девочек и некоторые мальчики учились играть на пианино; некоторые занимались в музыкальных школах, к большинству ходили учителя. Для детей младше семи лет существовали прогулочные группы и деткомбинат на верхнем этаже седьмого подъезда. Комбинат состоял из яслей на 15–20 де­тей и детского сада на 50–90 детей, со штатом в 25 сотрудников, включая врача, медсестру, двух «сестер-воспитателей», музыкального работника, «педа­гога-немку», восьмерых педагогов и «белошвейку-портниху». Помимо еды, белья, игрушек, пеленок, полотенец и ночных горшков, детский сад предостав­лял детям носки, майки, трусики, лифчики, тапочки, варежки, валенки, под­вязки, матроски, ночные рубашки и маскарадные костюмы. В хорошую погоду на крышу над седьмым подъездом выносили лежаки, и дети отдыхали после обеда в меховых мешках. На лето детский сад вывозили в «ко­ло­нию» под Москвой. Всем детям выдавались характеристики с оценкой их «трудовых навыков» и отношений со сверстниками («коллектив ее любит»).

Клуб в третьем подъезде © Издательство Corpus

Дети школьного возраста ходили на уроки музыки, тенниса и шахмат в Клубе им. Калинина над театром. После закрытия клуба две квартиры на первом этаже третьего подъезда были переданы под детский клуб. Там имелись бильярдная, небольшая сцена с пианино, несколько комнат для кружков и фотолаборатория. Кружки — пения, рисования, вязания, шитья, драмы, ритмики, фотографии и военно-морского дела — были очень популярны; некоторые делились на группы по возрасту. Самыми крупными были драм­кружок (с регулярными постановками и острой конкуренцией за ведущие роли) и военно-морской, где детям раздавали матросские воротнички и учили грести, маршировать, сигнализировать флажками, петь морские песни и рас­познавать разные виды судов. Подростки устраивали танцы; некоторые мальчики умели играть танго и фокстрот на пианино.

Один из открытых дворов © Издательство Corpus

Кроме того, популярностью пользовались тир в подвале и пустырь около Церковки (известный как «вонючка»), но самыми главными площадками для игр и средоточием коллективной жизни Дома правительства были дворы. Вернее, средоточием коллективной жизни дома были дети, а дети играли во дворах. Дом правительства был задуман как здание переходного типа, сочетающее старомодные семейные квартиры с новаторскими общественными пространствами. На практике — и в подтверждение верности пророчества — историческая вертикаль (от индивидуального к коллективному) совпала с поколенческой (от старших к младшим). Взрослые игнорировали обществен­ные пространства (особенно после закрытия клуба), редко ходили друг к другу в гости и неохотно вступали в соседские отношения. Домработницы оберегали свои владения и не сотрудничали друг с другом. Наличие продуктов и мастеров в пределах дома делало обращение к соседям ненужным. Основной формой общения был обмен приветствиями в лифте, на лестнице или по дороге через двор.

Тамара Матюхина (дочь премированного прораба Г. А. Матюхина из коммунальной квартиры № 4) и Толя Ронин (сын Соломона Ронина из квартиры № 55) в спектакле «Адвокат Патлен» © Издательство Corpus

Дом правительства был домом (а не сотами с автономными ячейками) благодаря детям. Мир дома был детским благодаря тому, что его структур­ными и социальными центрами служили дворы, а не квартиры. Если смотреть снизу или сверху, ансамбль дома состоял из трех неравных четырехугольных пространств, окруженных толстыми стенами. Граница в нескольких местах прерывалась (дворы соединялись друг с другом и с улицей), но маленьким детям они казались разными мирами. Детский коллективизм ограничивался полом, возрастом и двором, причем последний фактор играл почти такую же важную роль, как два первых. За пределами нейтральной территории клуба и Церковки дети играли со «своими» (то есть с детьми из подъездов, выходив­ших в их двор). В классики и «счастливые камни» играли только девочки; в футбол и войну — только мальчики. В салочки, прятки, лапту, штандер и 12 палочек играли и те и другие, но обычно порознь. В казаки-разбойники играли все вместе: разбойники атаковали штаб казаков, а казаки ловили и пытали разбойников.

План подвала © Издательство Corpus

Дети ходили в школу и гуляли в окрестностях дома без сопровождения взрослых. Чаще всего ходили в ближайшие кинотеатры («Ударник» и, после 1934 года, Первый детский) и парк Горького (особенно зимой, когда аллеи заливали, а из репродукторов неслась танцевальная музыка). На лыжах катались вдоль Канавы  Имеется в виду Водоотводный канал. и по обледенелым ступенькам, ведущим к реке. Девочки гуляли вдоль набережной, взявшись за руки.

Дети одного возраста и пола определяли друг друга по дворовой принадлеж­ности и классу в школе. Первичными социальными единицами были группы друзей от двух до четырех человек; отдельные члены мигрировали, большин­ство оставались вместе до конца школы и иногда дольше. Они записывались в одни и те же кружки, играли в одних и тех же дворовых командах, вместе ходили в город, сидели рядом в школе (если их не рассаживали) и проводили много времени в гостях друг у друга (предпочитая квартиры с отсутствующими или гостеприимными родителями и престижными книгами и игрушками) — рисовали, разговаривали, слушали музыку, делали уроки, проявляли фотогра­фии и инсценировали книги и кинофильмы. Девочки-подростки ходили в оперу и театры на определенных исполнителей. Самые большие и хорошо организованные группы поклонниц были у теноров Большого театра Сергея Лемешева и Ивана Козловского. Когда Елене Краваль  Елена Краваль — дочь Ивана Адамовича Краваля, заме­стителя наркома труда, заместителя председателя Госплана, начальника Центрального управления народно-хозяйственного учета. и ее подружкам было по 14–15 лет, они ходили встречать Лемешева у выхода из театра после убийства Ленского в конце второго действия «Евгения Онегина».

Большинство дружеских объединений общались с одной или двумя группами сверстников противоположного пола, обычно из того же двора и класса. Общими занятиями были штандер, казаки-разбойники, волейбол у Церковки, катание на коньках и театральные постановки в клубе, а в старших классах — танцы и совместные походы в кино, музеи и парк Горького. К концу школы от двух до четырех таких союзов могли объединиться в одну «компанию», с последующим разделением на пары. Пары и группы «лучших друзей» оста­вались первичными ячейками социальной организации до женитьбы или замужества. Новые институтские друзья могли заменить школьных, уступить им в конкурентной борьбе или объединиться с ними в двойственный союз или общую ячейку.

Детей, живших в бараках и коммунальных квартирах старого Болота  Болотом называли район, где находится Дом правительства. Подробно о нем рассказано в первой главе книги. , называли «татарами». Девочки из «клоповников» могли благодаря школьным союзам стать частью социальной жизни дома, но редко в качестве полноправ­ных членов — из-за их неловкости в непривычном окружении, статуса получателей ношеных вещей и нежелания приглашать подруг к себе домой. В тех случаях, когда это происходило, девочки из дома возвращались под сильным впечатлением от увиденного и предпочитали больше туда не заглядывать. Мальчиков разделяла необходимость охранять свою территорию и предотвра­щать несанкционированные ухаживания. Мальчики, возвращавшиеся из шко­лы в Дом правительства, рисковали попасть в засаду и быть избитыми.

Отъезд на дачу приостанавливал функционирование социальных сетей, не нарушая их целостности. Дачи большинства жителей дома располагались вдоль высокого (кремлевского) берега Москвы-реки, от Серебряного Бора на востоке (где Трифоновы жили рядом со Свердловыми, Халатовыми, Морозами и Подвойскими) до Николиной Горы на западе (где школьные и дворовые подруги Инна Гайстер, Наташа Керженцева и Марина Усиевич воссоединялись во время каникул). Дачная жизнь была священным центром счастливого детства и более или ме­нее сознательной имитацией дворян­ского быта. Дети Осинского  Валериан Валерианович Осинский (Оболен­ский) — управляющий Государст­венным банком, председатель Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), заместитель народного комиссара земледелия, полпред в Швеции, директор Института мирового хозяйства и мировой политики, начальник Центрального управления народно-хозяй­ственного учета, заместитель председателя Госплана, директор Института истории науки и техники АН СССР. — Дима, Светлана и Валя — проводили лето в Барвихе, примерно на полдороге между Серебряным Бором и Николиной Горой. Светлане пред­стояло стать семейным летописцем.

«Летом — счастливые долгие дни. Иногда утром выйдешь рано, когда все еще спят, в воздухе свежо, но день обещает быть прекрасным. Благоухают цветы, окружающие весь дом. Стою у маленькой скамеечки у входа в лесок и думаю: куда бежать — к реке, вниз по крутой лестнице, или за беседку, к дальнему концу участка, где отлично можно играть в песке на обрыве. Сознание, что впереди долгий день с играми, в кото­рых я неизменно вместе с братьями и их товарищами, рождало яркое ощущение счастья… Мы уходили к нашим друзьям в так называемый Фанерный поселок, около станции Раздоры. Собирались большой компанией, набирали сосновых шишек и играли в войну, швыряясь и больно поражая противника (я, впрочем, этой игры боялась), в 12 палочек, в прятки. Или же проводили время втроем, нам вполне хватало общества друг друга. Катались на велосипедах, шли в огромный овраг за забором и там играли в песке на откосе, строили не то что замки, а целые города. По воскресеньям гуляли в лесу с мамой, любившей собирать большие букеты цветов, ей все казалось мало. Лазили на высо­кие сосны, играли в индейцев, Валя вырезал из сосновой коры лодочки и еще какие-то маленькие фигурки. Но всему он предпочитал чтение, и чаще всего его можно было видеть поглощающим книгу где-нибудь в укромном углу»  С. В. Оболенская. Из воспоминаний..

 
Лекция «Трифонов. „Дом на набережной“»
Как Трифонов переступил через совесть, затем беспощадно осудил себя, а заодно осмыслил механизмы политического террора
 
Формула всего советского
Искусствовед Вадим Басс о том, что нам говорит Дом на набережной
Изображения: Фрагмент обложки книги Юрия Слёзкина «Дом правительства. Сага о русской революции». Москва, 2019 год
Издательство Corpus
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив