30 июня 2017История, Литература

Как читать «Сына полка»

Историк культуры Мария Майофис рассказывает, как устроены самые популярные советские книги, которые все читают в детстве

Повесть Валентина Катаева впервые вышла в 1945 году: она публиковалась параллельно в журналах «Октябрь» и «Дружные ребята», в том же году по­следовало четыре книжных издания. Характерно, что одна из этих книг уже имела гриф «Школьная библиотека». В следующем году повесть была издана в «Роман-газете» тиражом сто тысяч экземпляров. С тех пор небольшая по­весть Катаева стала одним из самых републикуемых произведений советской литературы — и остается таким до нынешнего дня: например, в 2016 году «Сын полка» выходил в разных издательствах шесть раз. Сегодня в части российских школ произведение входит в списки обязатель­ного чтения, в других — внеклассного.

«Сын полка» был дважды экранизирован: в 1946 году — Василием Прониным (сценарий писал сам Катаев), в 1981-м — Георгием Кузнецовым. К концу со­вет­ской эпохи для многих критически настроенных людей эта книга стала сим­волом идеологической «промывки мозгов», через которую проходят совет­ские дети. Именно в этом качестве она упоминается в стихотворении Льва Ло­се­ва «Брайтон-Бич», изображающем судьбу инженера-еврея, типичного предста­вителя третьей волны эмиграции: когда его герой был ребенком, ему «пода­ри­ли книгу „Сын полка“ / когда вырастет пионэром будет».

Сюжет и идея

Сюжет повести «Сын полка» многие помнят со школьных лет. Советские раз­ведчики находят в глухом лесу на оккупированной территории мальчика-сироту Ваню Солнцева, всю семью которого убили фашисты. Ваня всеми си­лами сопротивляется, когда его хотят отправить в детский дом, убегает с пол­дороги от провожатого и вымаливает право оста­ться в армии как «сын полка». Здесь он участвует в настоящих армей­ских опе­рациях: сперва ходит в разведку, потом помогает в орудийном расчете, и то­­­ль­ко спустя продолжи­тельное вре­мя, когда после кровопролитного сра­же­ния погибают почти все члены его бое­вой семьи, мальчика отправляют в Суво­ров­ское училище.

Замысел повести основан на следующей мысли: ни война, ни служба в армии, ни потеря близких не могут уничтожить глубочайших привязанностей челове­ка, его потребности в жизни семейной — поэтому солдаты и офицеры Совет­ской армии становятся для осиротевшего Вани настоящей семьей. Этот сим­биоз идет на пользу не только маленькому «пастушку», как называют Ваню в полку, но и усыновившим его военным: оторванные от собственных семей, потерявшие в бомбежках и в оккупации жен и детей, они находят в заботе о Ване возможность удовлетворить собственные отцовские инстинкты.

Повесть изображает преображение души маленького, затравленного, уже поте­рявшего веру в людей сироты — и одновременно исцеление душ его взрослых опе­кунов. В то же время «Сын полка» — это настоящий роман воспитания. Ка­пи­тан Енакиев, взявший на себя ответственность за Ваню, разрабатывает по­дроб­ный план интеллектуального, физического и нравственного развития мальчика.

Артиллерийский компонент повести имеет явную автобиографическую подо­плеку. Сам Катаев во время Первой мировой войны, будучи юным гимназис­том-переростком, несколько лет служил в артиллерии и запечатлел этот опыт в позднейшем «Юношеском романе» (1982). Во время Второй мировой Катаев, работавший военным журналистом, много и с удовольствием писал именно о советских артиллеристах.

Война как школа

Под пером Катаева приемные родители Вани — капитан Енакиев, наводчик Кова­­лёв, разведчик Биденко — предстают не просто как герои и патриоты, но прежде всего как высочайшие профессионалы, у которых и Ване, и любому, кто захотел бы посвятить себя военной профессии, есть чему по­учить­­ся. При этом каждый из них по-своему необыкновенен. Енакиев, напри­мер, отли­чается «воображением, основанным на опыте, на тонком понимании маневра и на том особом, математическом складе ума, который всегда отлича­ет хоро­шего артиллерийского офицера…». Ковалёв, служивший артиллерий­ским навод­чиком еще в Первую мировую, оказался особенно востребован имен­­­но во время новой войны, которая открыла в нем «качества, которые в преж­­ней войне не могли проявиться в полном блеске». Своя профессиональ­ная изю­мин­ка есть у разведчиков, ординарцев и даже у полкового парикмахера. Полк, таким образом, становится для Вани не только семьей, но и школой.

Борьба с формализмом

Казалось бы, на фронте Ваня занимается чем угодно, но только не академичес­кими школьными дисциплинами: ходит в разведку, учится наматывать пор­тян­ки, подносит снаряды к орудию, наблюдает в прицел за вражеской терри­то­рией… При этом Катаев не забывал о задачах, поставленных перед советской школой руководителями партии и наркомата просвещения. С августа 1944 года в советской прессе набирала ход кампания по борьбе с формализмом в шко­льном образовании: учителей призывали отказаться от принципов зубрежки, передачи «готового» знания и сконцентрироваться на формировании практи­ческих навыков. Вероятнее всего, недостаток таких навыков оказался очень за­метен у недавних выпускников, пришедших на фронт в 1943–1944 годах. Нар­ком просвещения Владимир Потёмкин рассказывал в своих докладах об учени­ках, кото­рые во время экзамена или опроса правильно описывали устройство баро­метра, но не знали, как им пользоваться.

Более актуальным объектом, чем физические приборы, стала географическая карта: нужно было научить школьников и читать карту, и рисовать планы ме­ст­­ности. Этот навык демонстрирует Ваня во время разведки: не спросив разре­шения у своих старших товарищей, он начинает коряво зарисовывать в букваре самые важные объекты — «дороги, рощи, реки, болота» и даже места бродов. С этим неопровержимым вещдоком он попадает в плен, где его ждала бы мучи­тельная смерть под пытками, если бы не стремительная атака совет­ских войск и отступление немцев. Здесь Катаев снова отсылает к важнейшему для совет­ской школы 1943–1945 годов постулату: практические навыки — очень важная для фронта вещь, но еще важнее — дисциплина, без которой на вой­­не можно погубить не только себя, но и тех, кто от тебя зависит.

Регламентация школьной жизни

Начало 1943/44 учебного года ознаменовалось для советских школьников несколькими кардинальными нововведениями: с 1 сентября в больших городах прежде совместные школы были разделены на мужские и женские, а жизнь в учебных заведениях регулировалась теперь едиными для всей страны Пра­вилами для учащихся. В первых же строках этого документа, состоявшего из 20 пунктов, ученикам предписывалось «беспрекословно подчиняться» дирек­тору и учителям. Регламентировались порядок входа в класс, ответы на вопросы учи­­теля и даже поведение за пределами школы: строго запреща­лось употреб­лять бранные и грубые выражения, курить, играть в азартные игры на деньги и вещи; требовалось «слушаться родителей». Последний пункт правил обязывал учеников дорожить честью школы и клас­са так же сильно, как своей собственной: любой ученический проступок и на­рушение правил рассматри­вались как посягательство на высокий статус этих коллекти­вов — малого и бо­ль­шого.

Мы так и не узнаем из повести Катаева, как Ваня учился в школе до войны и как проходила его учеба в Суворовском училище после. Но Правила для учащихся оказываются тем не менее неявным образом перенесены на театр военных действий. Ваня узнаёт, как следует приветствовать старшего по зва­нию (правила требовали того же по от­ношению к учителям), как следить за тем, чтобы внешний вид был опрятным и устав­ным. Главным же в военном воспитании мальчика становится вопрос дисциплины:

«Он уже чувствовал, хотя еще не вполне понимал, что такое во­инская дисциплина. Он уже научился беспрекословно подчиняться. Он уже однажды на собственном опыте убедился, что значит самовольный поступок и к чему он может привести».

Дети, прочитавшие повесть в начале 1945 года, должны были на живом и прав­доподобном примере из военной жизни увидеть, как важны на фронте дисци­плина и «беспрекословное подчинение».

Суворовское училище

Финал повести тоже насыщен актуальным историческим контекстом. Ваню отправляют в Суворовское училище. Эти учебные заведения были созданы в СССР всё той же осенью 1943 года, когда вводились в действие Правила для учащихся и образовывались раздельные мужские и женские школы. По­ста­новление Совета народных комиссаров СССР от 21 августа 1943 года «О неот­ложных мерах по восстановлению хозяйства в районах, освобожденных от не­мец­кой оккупации» предписывало открыть девять училищ в горо­дах центра и юга России и на востоке Украины. Первыми воспитанниками учи­лищ дол­жны были стать сыновья погибших во время войны офицеров, солдат, пар­тизан и мирных жителей, а также мальчики, чьи отцы продолжали воевать на фронте.

По некоторым деталям, упомянутым в тексте повести, можно догадаться, куда именно привез Ваню Солнцева ефрейтор Биденко. Зда­ние «екатерининских времен» в городе, который «в сорок втором году некото­рое время находился в руках у немцев», — это Новочеркасское училище. В 1945 го­ду оно стало объектом повышенного внимания со стороны властей: вероятно, наркомат обороны и наркомат просвещения хотели сделать его образ­цовой площадкой, где бы отрабатывались методы новой военной педаго­гики. Ново­чер­­касскому училищу также посвящена книга Ивана Василенко «Суворовцы», вышедшая в 1945 году в Ростове-на-Дону почти одновременно с повестью Катаева. На об­­ложке изображен усердно пишущий что-то в тетради мальчик, рядом с ним — стопка книг, а на заднем плане — портрет генералиссимуса Суво­рова, точно такой, как у Катаева, «с серым хохолком над прекрасным сухим лбом».

В книге Василенко много героев-фронтовиков, подобных Ване Солнцеву: один воевал в инженерных войсках с саперами, другой строчил из пулемета в броне­поезде. Ни у автора, ни у читателя не возникает сомнений в том, что Суворов­ское училище — самое правильное место, где могли оказаться такие ребята. Никаких намеков на то, что у мальчиков, переживших смерть родных и соб­ствен­­норучно убивавших, могут быть тяжелые психологические проблемы и им будет сложно адаптироваться к новым условиям, ни Ка­таев, ни Василен­ко не оставляют.

Тему военной травмы и даже настоящего психоза, которые овладевают такими, как Ваня Солнцев, «сынами полка», советская литература поднимет только в период оттепели: сперва Владимир Богомолов опубликует в 1958 году повесть «Иван», сознательно полемически обращенную к тексту Катаева, а потом, в 1962-м, Андрей Тарковский снимет по этой повести фильм «Иваново дет­ство», где будут отчетливо проговорены и тема военной травмы, и тезис о том, что у прошедшего войну ребенка не может быть ни мирного детства, ни Суво­ров­­ского училища. Но до этого советской литературе и советскому обществу нужно было пройти еще долгий путь.

Два финала

Отдельная интересная тема — различные редакции финала «Сына полка». В пер­вой, написанной в 1944 году, Ване снится сон о том, как он бежит по мра­морной лестнице мимо «генералов в бурках» и его встречает «старик в сером плаще, переброшенном через плечо, в высоких ботфортах со шпорами, с алмаз­ной звездой на груди и с серым хохолком над прекрасным сухим лбом». Это генералиссимус Суворов. Он ведет Ваню еще дальше по лестнице, где на самом верху стоит… Сталин, «осененный боевыми знаменами четырех победоносных войн», «с бриллиантовой маршальской звездой, сверкающей и переливающей­ся из отворотов его шинели». Он и становится в конце концов главным отцом и «усыновителем» Вани:

«Из-под прямого козырька фуражки на Ваню требова­тельно смотрели немного прищуренные, зоркие, проницательные глаза. Но под темными усами Ваня увидел суровую отцовскую усмешку, и ему показалось, что Сталин говорит: „Иди, пастушок… Шагай смелее!“».

После 1956 года Ста­лин навсегда исчез из текста повести — во сне Ваня видит только Суворова, и имен­но ему теперь будет доверено произнести последнее напутствие «пас­туш­ку». Тем не менее важно, что в символической иерархии персона­жей Сталин первоначально занимал более высокую позицию, чем Су­во­ров. Подобно Вергилию, тот лишь сопровождал своего подопечного на пу­ти к вер­шине, где ему предназначалось увидеть «бога» во всем его сиянии и сла­ве.

Что еще почитать о «Сыне полка»:

Литовская М. Феникс поет перед солнцем. Феномен Валентина Катаева. Екатеринбург, 1999.

Livshiz A. Pre-Revolutionary in Form, Soviet in Content? Wartime Educational Reforms and the Postwar Quest for Normality. History of Education. No. 4–5. July — September, 2006.

Статья подготовлена в рамках работы над научно-исследовательским проектом ШАГИ РАНХиГС «Изоляционизм и советское общество: ментальные структуры, политические мифологии, культурные практики».