17 февраля 2025История

15 цитат из лагерных писем Павла Флоренского детям

«Пора тебе уже понимать, что все происходящее имеет свой смысл». Богослова и ученого Павла Флоренского называли русским Леонардо да Винчи, но он умер в ссылке на Соловках. Оттуда он писал своим детям письма, в которых вспоминал знакомство с Андреем Белым и давал наставления о том, как выстраивать отношения в семье. Они вошли в книгу «Все думы о вас: письма семье из лагерей и тюрем 1933–1937 гг.». Мы публикуем фрагменты

Подготовила Софья Санина

Павел Александрович Флоренский (1882–1937) — богослов, священно­служитель, ученый и поэт. Он родился в 1882 году в Российской империи, в городе Евлах, на территории современного Азербайджана. В 17 лет Флорен­ский поступил на физико-математический факультет Московского универ­ситета. В Москве он познакомился с Андреем Белым, Зинаидой Гиппиус, Валерием Брюсовым и Александром Блоком. Дружба была тесной, но продли­лась недолго: Флоренский не разделял увлечение символистов спиритизмом. Примерно в это же время он пришел к вере: после физмата он отучился в Московской духовной академии, а в 1911 году принял сан священника. Он занимался математикой, инженерным делом, несколько лет преподавал в учебных заведениях, писал стихи и философские тексты. Его часто называют русским Леонардо да Винчи.

В первый раз Павла Флоренского арестовали в 1928 году — за то, что он не сложил с себя сана священника и на госслужбу ходил в рясе. Тогда его на три года лишили права проживания в Москве и выслали в Нижний Новгород, но не прошло четырех месяцев, как Павел Александрович был возвращен из ссылки и восстановлен на прежней работе. Помогла жена Максима Горького, правозащитница Екатерина Пешкова.

В 1933 году Павла Флоренского, которому на тот момент был 51 год, арестовали снова. На этот раз Флоренского обвинили в участии в контрреволюционной организации, которая пыталась создать республиканское правительство, опирающееся на Православную церковь. Его приговорили к десяти годам лишения свободы, однако под арестом он провел чуть меньше пяти лет. Десять месяцев он пробыл на Дальнем Востоке, в лагере «Свободный», затем его перевели в знаменитый СЛОН (Соловецкий лагерь особого назначения).

Находясь в заключении, он писал письма семье и детям. К своим детям он часто обращался с жизненными наставлениями, советами по учебе, делился своим мнением по различным вопросам, в том числе из области литературы, музыки, минералогии. Флоренский почти не говорил о тяжелейших условиях ссылки, лишь изредка упоминал о трудностях. Например, он начинал письмо, адресованное дочери Ольге, так: «Очень трудно писать так, чтобы быть правильно понятым, когда приходится учитывать каждый квадр[атный] сантиметр бумаги». 8 декабря 1937 года Павла Флоренского расстреляли.

1О том, как учить немецкий

«Чтобы научиться писать пограмотнее, старайся каждый день внимательно прочитывать хоть по 10 строчек какого-нибудь хорошего произведения, всматривайся в каждое слово, в каждую букву и в каждую запятую, чтобы глаз привык, как пишется то или другое слово и где и в каком случае ставится тот или другой знак препинания. Было бы хорошо, если бы ты с Аней или Миком вместе разбирали по несколько строчек и обращали внимание друг друга на написание. На это можно тратить минут 20, а будет полезно и весело». 

Из письма младшей дочери Тике. Бывшая Филиппова пустынь, 13–14 июня 1935 года

2О том, чем хорошая литература отличается от плохой

«Надо понимать, как сделано произведение, в его целом и отдельных элементах, и для чего оно сделано именно так, а не иначе. Тогда ты увидишь, что различные особенности произведения, даже такие, которые сперва могут показаться недостатками, недочетами, капризами автора, на самом деле имеют целевое назначение в целом — для того чтобы достигнуть наибольшего впечатления в определенном смысле, чтобы дать цельность и органическую связность отдельным частям. Иное кажется сперва случайным, но когда вдумаешься, то увидишь его необходимость, увидишь, что иначе было бы хуже. Но, конечно, это относится только к произведениям высокого порядка. Слабые же, наоборот, полны случайностей, нецелесообразностей, внутренних несоответствий».

Из письма дочери Ольге. Город Свободный, 27 декабря 1933 года

3Об отношении к жизни

«Пора тебе уже понимать, что все происходящее имеет свой смысл и делается так, что в общем итоге жизнь направляется к лучшему. Неприятностей в жизни не избегнешь, но неприятности, перенесенные сознательно и в свете общих явлений, воспитывают и обогащают, а в дальнейшем приносят свои положи­тельные плоды».

Из письма сыну Василию. Станция Ксениевская, 23 ноября 1933 года

4О людях в лагере и своих изменениях

«Тут есть люди интересные, но их надо назвать скорее бывшие интересные: потому что все серости и тусклости, так что даже не верится, что это те самые люди, которые могли бы быть значительными. Только когда разговоришься, то мелькнет иногда что-нибудь, словно стертая позолота. Вероятно, и я такой же, даже не вероятно, а наверное так. Типичная часть разговоров о том, кто где сегодня работал и сколько % выработал, — второе всех всегда инте­ре­сует, т. к. с этим связано количество выдаваемого хлеба и качество пищи. Монастырь — крепость — весь какой-то облезлый, очень неприятный, несмотря на свой исторический и археологический интерес. Мне что-то и смотреть на него не хочется». 

Из письма сыну Василию. Кремль  Здесь и далее имеется в виду Соловецкий кремль. , бывший Троицкий собор, 7 ноября 1934 года

5О полученных в детстве знаниях

«Когда я был в твоем возрасте, то каждая потерянная минута казалась мне не то несчастием, не то преступлением, и я старался заполнять все время впритык. У меня были тетради, куда заносилось все существенное из про­читанных книг и отзывы о книгах, тетради интересных цитат, альбомы зарисовок с природы, тетради экспериментальных работ, разделенные по параграфам, записные книжки для полевых наблюдений. Каждый день я ставил самому себе балл по работе (делалось это вечером) с мотивиров­кою его. Именно таким способом я приобрел запас знаний, навыки к работе и, главное, привычку самостоятельно, а не с чужого голоса судить о вещах по самим вещам».

Из письма сыну Михаилу. Бывший кожевенный завод, 23 октября 1936 года

6О смерти Андрея Белого и своей юности

«Это время мы, т. е. несколько человек, знающих и ценящих поэзию, много вспоминали Андрея Белого в связи с дошедшими до нас газетными известиями об его кончине. Правда, я много лет его не видел, но воспоминания юности, когда я знал его хорошо и когда он был в расцвете своих дарований, так живы, что как будто это было несколько недель тому назад. Я даже доволен, что не встречался с ним в последние годы, бывавшие для него годами упадка, болезни и постарения. Вероятно, новые, менее светлые впечатления загла­дили бы старые и старый его облик, с каким он останется в моем сознании. Мы жалеем только, что нечего почитать из его прежних произведений, которых здесь ни у кого нет, и что приходится довольствоваться жалкими обрывками, сохранившимися в памяти; но не сохранилось почти ничего цельного, хотя когда-то я знал немало. Вот, значит, порвалась еще одна нить, связавшая меня с годами юности».

Из письма сыну Василию. Город Свободный, 12 февраля 1934 года

7О жизненных мелочах

«Нет, в мелочах находит себя целое, но для этого мелочи должны быть организованы, должны направляться, определяться и собираться целым. „Целое — прежде своих частей“ („прежде“ — не в хронологическом, а в существенном смысле); оно порождает из себя и ради себя свои части, а не механически складывается ими, как случайными элементами и воздействиями. Ты должен найти себя самого, а для этого необходима тишина и, хотя бы временами, незасоренность сознания».

Из письма сыну Кириллу. Бывший кожевенный завод, 11–12 ноября 1936 года

8О трагедиях Расина

«Прежде всего, удивительное построение трагедий — конечно, это все-таки не античное построение, но по-своему совершенное. Вся трагедия монолитна, нет спаек, склеек. Действие непреклонно идет вперед, не отвлекаемое ни архео­логическими подробностями, ни бутафорией, ни побочными мыслями, чувствами и словами. Поэтому нет остановок, бесполезной повествователь­ности, все целеустремленно. Это — чистая динамика, без мертвых и неподвиж­ных вещей. Второе, на что обращается внимание, можно было бы назвать, как это ни странно для придворного поэта, своеобразная внеклассовость или впе­чат­ление внеклассовости: оно объясняется тем, что действуют исключительно цари и герои, простые же смертные еле упоминаются и служат лишь бледным фоном. Таким образом, все действующие лица между собою равны, а с прочим миром никак не соприкасаются и, следовательно, своих отношений к нему не проявляют. Третье, на что хотелось бы обратить твое внимание, — это чрезвычайная смелость поэта. Его посвящения коронованным особам полны внутреннего достоинства, а его произведения, написанные для придворного театра, должны были служить уроками, нравоучениями и обличениями двора. Удивительно, как позволяли ставить на сцену подобные трагедии. Далее, чистота и прозрачность Расина, отчасти напоминающая моцартовскую музыку, хотя без игривости и детской ясности Моцарта. Нет ничего пошлого, тяжелого, мажущегося. Построение, словно кристаллы, возносится ввысь. И наконец, хотя и однообразная, но полнозвучная и острая ритмика стиха при точном, матема­тически точном языке, в котором нет ни одного слова лишнего, приблизитель­ного, наудачу поставленного».

Из письма дочери Ольге. Кремль, бывший Наместнический корпус, 22 января 1935 года

9О том, как выстраивать отношения в семье

«Раз ты завел себе семью, то должен заботиться об ее благоустройстве, а оно прежде всего состоит во внутренней полноте и связанности. Нельзя, чтобы Наташа была предоставлена самой себе, из этого не получится ничего хорошего; наименее опасный исход — это тот, что она будет скучать, грустить, внутренне чахнуть. Но гораздо легче может случиться, что из инстинкта самосохранения она будет стараться заполнить пустоту, и тогда семья распадется, если не юридически, то фактически. Поэтому тебе необходимо позаботиться о том, чтобы ты входил в ее внутреннюю жизнь, а она — в твои интересы и во всяком случае не оставалась одна».

Из письма сыну Василию. Кремль, бывший Никольский корпус, 16 декабря 1935 года

10О природе

«Можно сидеть в комнате много дней без толку, и какой-нибудь час в природе даст понять то, чего не понимал раньше. Мысли и понимание растут и зреют, как растения; не надо слишком ковыряться в них. Терпеливо ожидая, когда мысль дозреет, получишь ценное, а вымучивая мысль, рискуешь попасть в кажущуюся ценность, которая будет только обременять сознание и, ненужная сама, не давать роста нужному. Главное, не торопись и спокойно взирай на свой собственный рост, не теряй времени зря, но вместе с тем не упреждай роста: все придет в свое время».

Из письма дочери Ольге. Кремль, бывший Наместнический корпус, 22 января 1935 года

11О Велимире Хлебникове

«На днях, копаясь в мусорном материале „30 дней“ (такой журнал), кажется № 2, 1936 г., в конце, петитом  Петит — мелкий типографский шрифт. нашел жемчужину — неизданную доселе поэму (на 2 стр.) Велимира Хлебникова, и притом Ороченскую, т. е. по ороченским мотивам. Вот писатель, которого я уже много лет предощущаю как родного по духу и к которому не могу подойти: несмотря на все старания, никак не мог добыть собрания его, изданного посмертно, знаю же только отдельные, случай­но доходившие до меня отрывки. В нем предчувствую близость к другому близкому, к Новалису. Но это — лишь предчувствия, и я не уверен, что они не рассеются, когда заколдованные писания Хлебникова будут у меня перед глазами».

Из письма дочери Ольге. Бывший кожевенный завод. 27–28 апреля 1936 года

12О жизненных трудностях

«Трудности твоей жизни отчасти напоминают мои собственные. Знаю, меня многие считают избалованным жизнью и легко достигающим успеха. Но это глубокая ошибка, м. б. объясняющаяся тем, что я привык не жаловаться на судьбу. Все то, что другие получали легко, мне давалось с усилием или вовсе не давалось. В общем, сравнивая себя с любым из своих знакомых, я вижу, что не получил в жизни и малой доли полученного каждым из них. А имеющееся добыто усилием, работой над собою, упорным размышлением и трудом. Даже книги, буквально плывущие в руки другим, до меня или не ходили, или доходили поздно. Из себя я извлекал идеи, которые потом находил в книгах или слышал от других; но мои идеи давали плоды, а у других они оставались внешним придатком. Может быть, трудность получения и была условием органического усвоения. В упорстве мысли и в непрестанном труде вижу я свое преимущество пред другими, а не в способностях, которых у меня, м. б., меньше, чем у многих других. Этот путь тяжел и утомителен, но внутренне он плодотворнее, чем легкий успех и внешнее быстрое усвоение. И если бы мне было дано начинать жизнь заново, с детства, я, вероятно, шел бы тем же путем, который уже пройден. Я делал ошибки. Но в основном совесть моя спокойна. Крепко целую тебя, дорогой. Пиши и будь бодр». 

Из письма сыну Василию. Кремль, бывший Никольский корпус, 16 декабря 1935 года

13О Соловках

«Кроме того, здешняя природа, несмотря на виды, которые нельзя не назвать красивыми и своеобразными, меня отталкивает: море — не море, а что-то либо грязно-белое, либо черно-серое, камни все принесенные ледниками, горки, собственно холмы, наносные, из ледникового мусора, вообще все не коренное, а попавшее извне, включая сюда и людей. Эта случайность пейзажа, когда ее понимаешь, угнетает, словно находишься в засоренной комнате».

Из письма сыну Василию. Кремль, бывший Наместнический корпус, 14 декабря 1934 года

14О стихотворной речи

«Думала ли ты о значении стихотворной речи? Конечно, значение ее много­образно, но сейчас хочу отметить лишь один момент — ее конденсированность. Стихотворная речь во много раз короче нестихотворного изложения той же темы. Поэт вынужден быть скупым на слова; как говорил Гете, писать надо так, чтобы „словам было тесно, а мыслям свободно“. Но что это значит? Поэт не может сказать многих слов там, где прозаик сказал бы их неограниченно много, и, следовательно, вынужден сгущать наиболее важное из того, что хотел бы сказать, в словах немногих, т. е. должен отбрасывать все второсте­пен­ное и сгущать наиболее характерное. А т. к. сгущение идет по пути наглядного образа, а не отвлеченного понятия, то образ в стихотворной речи вынужден становиться типом, идеей, символом — в отличие от соблазнительного для прозы фотоснимка и присущего отвлеченному познанию понятия».

Из письма дочери Ольге. Бывший кожевенный завод, 27–28 апреля 1936 года

15Об отношении к друзьям и семье

«Товарищеская среда сегодня есть, а завтра рассеется, и все забудут друг о друге. Так бывает всегда. И тогда можешь оказаться в пустоте. Ведь товари­щеская среда потому перетягивает к себе все внимание, что товарищеские отношения, в сущности, безответственны, каждый отвечает сам за себя и каждый занят своими интересами. Поэтому в ней легко. Но эта легкость есть легкость пустоты, а подлинное требует усилия, работы и несет ответствен­ность. Зато доставшееся с усилиями, действительно внутренно проработанное остается на всю жизнь. Того, что может дать родной дом, не даст потом никто и ничто, но надо заработать это, надо самой быть внимательной к дому, а не жить в нем, как в гостинице».

Из письма дочери Ольге. Бывший кожевенный завод, 23 марта 1937 года