15 сентября 2023История, Литература

10 цитат из «Истории моей жизни» Джакомо Казановы

Поездка в Россию, изгнание из Вены и Парижа, дружба с Вольтером, знакомство с Екатериной II, побег из тюрьмы и ужасы испанской инквизиции. В новом выпуске рубрики — цитаты из мемуаров легендарного авантюриста

Подготовила Алина Шурухина

Джакомо Казанова родился в 1725 году в Венеции. Его родители были актерами, но Казанова выбрал другой путь: сначала получил юридическое образование, затем сан священнослужителя, а после отправился в Рим строить карьеру. Однако неспособность устоять перед любовными иску­шениями разрушила мечты Казановы, и он стал тем, кем становились многие гениальные неудачники в эпоху Просвещения, — авантюристом, или, иначе говоря, мошенником, который ищет скучающего богатого покро­вителя, а чтобы его привлечь, выдает себя за алхимика, финансиста, интеллектуала, сводника или масона. Казанова стал последним героем эпохи авантюристов. В мемуарах он зафиксировал свою жизнь с 1733 по 1774 год, то есть с восьми лет до пятидесяти. На его пути встречались и граф Сен-Жермен, и Воль­тер, и Екатерина II. Несмотря на амплуа героя-любовника, из-за которого имя Казановы стало нарицательным, он, кажется, искал не столько любви, сколько свободы, и нашел ее в бесконечных путешествиях по миру. Финансовые махинации, изгнание почти из всех европейских городов, каббалистика, разговоры об итальянской поэзии с философами и импера­торами, побеги из тюрем, карточные долги и, конечно, романтические приключения — такова жизнь авантюриста, описанная им самим.

1. О магическом обряде на острове Мурано

«Первое мое воспоминание относится к началу августа 1733 года: мне было тогда восемь лет и четыре месяца. <…>
     <…>
     <…> Странная женщина, осыпав меня ласками, раздевает меня, укладывает на кровать, возжигает куренья, закутывает в пропитанную дымом простыню, бормочет заклинания, затем распеленывает и дает отведать пять очень приятных на вкус пилюль! Тут же она натирает мне виски и затылок источающей сладкий аромат мазью и лишь теперь одевает меня. Она говорит мне, что мои кровотечения мало-помалу прекратятся, если только я никому не буду рассказывать о том, как меня лечили, и, наоборот, из меня вытечет вся кровь и я умру, если проговорюсь».

Из-за постоянных гастролей матери  Отец Казановы умер, когда мальчику было восемь лет. Джакомо воспитывала бабушка Марция Фарусси, которая верила в оккультизм и презирала медицину. Поэтому, когда у восьмилетнего Казановы начались носовые кровотечения, они отправились к колдунье:

«На руках у нее дремала черная кошка, а еще пять или шесть других терлись об ее ноги. Это была колдунья. Обе старухи начали долгую беседу, предметом которой, несомненно, был я. Говорили они на форлийском просторечьи, и в конце концов колдунья, получив от моей бабушки серебряный дукат, открыла большой ларь и, легко приподняв меня, опустила туда».

Бабушка Марция была для Джакомо единственным близким человеком: из-за болезненности мальчика все предполагали его скорую смерть и не искали с ним общения. Веру в оккультные силы он перенял от нее в раннем детстве. В жизни Казановы мистика сыграла важную роль: он не раз представлялся алхимиком и магом. Когда Казанове был 21 год, он якобы с помощью советов духа вылечил венецианского сенатора Брагадина. Еще сенатор и его друзья предположили, что Казанова был знатоком каббалы  Каббала — мистическое течение в иудаизме. В его основе лежит представление о том, что текст Торы можно интерпретировать на четы­рех разных уровнях, высший из которых раскрывается посредством особенных мистических практик. В частности, особое внимание в каббале отводилось комбина­торике и интерпретации скрытой символики букв и слов., а тот не стал ничего отрицать. Увле­чение мистикой было вообще характерно для эпохи Просвещения, и авантю­ристы виртуозно использовали интерес высшего общества к масонским ложам, розенкрейцерам  Розенкрейцеры — тайное мистическое общество, основанное в период позднего Средневековья в Германии. Целью розен­крейцеров было совершенствова­ние христианства и достижение благоденствия государств. и тайнам философского камня.

2. О способах самосовершенствования

«Я спросил, есть ли здесь хорошие книги, можно ли найти людей пишущих, наконец, просто общество, где было бы приятно провести несколько часов. Он усмехнулся и сказал, что во всем его диоцезе  Диоцез — церковно-административная область с архиереем во главе. нет не только человека, знающего толк в изящной словесности, но и мало-мальски умеющего излагать свои мысли на бумаге; что я не отыщу здесь даже читателя газет, не то что книжника. Он пообещал, однако, что у нас будет возможность заниматься чтением, как только придут из Неаполя выписанные книги.
     Это-то будет, но без хорошей библиотеки, без избранного кружка, без соперничества, без литературного общения можно ли совершен­ствоваться в восемнадцатилетнем возрасте?»

В 1743 году Казанова, получив с помощью своей матери Дзанетты Фарусси рекомендацию, прибыл в городок Мартурано на юго-западе Италии на службу к епископу Бернардо де Бернарди. Дзанетта с 1737 года играла при дворе австрийской эрцгерцогини, а позже саксонской курфюрстины и польской королевы Марии Йозефы, чья дочь была неаполитанской королевой. Некий итальянский монах рекомендовал матери Казановы обратиться к Марии Йозефе, чтобы та написала своей дочери в Неаполь. Она просила, чтобы монаха Бернардо де Бернарди назначили епископом — тогда он взял бы под покрови­тельство ее сына. Путь из Венеции в Мартурано занял у Казановы несколько месяцев и стоил ему украденного кошелька и нескольких недель карантина: в городе Мессина на Сицилии, которая торговала с Венецией, вспыхнула эпидемия чумы. В пути Казанова воображал, что его ждет великое будущее:

«Ожидание самой блестящей карьеры, желание поскорее начать ее совершенно затмили в моей душе сожаление о том, что мне придется бросить, покидая отечество».

Однако, приехав в Мартурано, он разочаровался: епархия приносила маленький доход, в диоцезе не было грамотных людей, а среди прихожан, подчеркивает Казанова, женщины были особенно уродливы. Испуганный перспективой остаться в епархии, восемнадцатилетний Джакомо предложил епископу Бер­нарди сбежать вместе. Тот в ответ рассмеялся и отпустил Казанову в Неаполь с рекомендательным письмом. Поиск избранного кружка и литера­турного общения оставался целью странствий Казановы. Он был поклонником италь­янской поэзии — особо ценил Лудовико Ариосто, которого знал наизусть, — перевел «Илиаду» Гомера на итальянский язык октавами, написал множество пьес для театра, историческую работу «История смуты в Польше» в трех томах и роман «Икозамерон».

3. О неожиданном выборе

«Отчаянье и досада заставили меня назвать Константинополь.
     <…>
     Выбор, сделанный мною, удивил меня самого. Вернувшись к себе, я долго размышлял об этом. „Или я сумасшедший, — говорил я себе, — или я ведом таинственным духом оккультных сил, знающим, где судьба предназначила мне действовать“. <…> „<…> И что я буду делать в этом городе? Ладно, я знаю только одно: мой путь лежит в Константи­нополь“».

После Неаполя Казанова отправился в Рим. Там его сопровождал успех: в 1744 году благодаря рекомендательным письмам и собственной находчивости он стал секретарем влиятельного кардинала Трояно Аквавивы д’Арагоны, заслужил благосклонность папы Бенедикта XIV и попал в кружок некой маркизы Г.  Под маркизой Г. скрывалась Екатерина Габриели. В мемуарах Казанова не называл настоящих имен, чтобы не «наделать врагов»., в который входили высокопоставленные сановники, в том числе сам кардинал Аквавива. Вооду­шев­ленный своими достижениями Казанова писал: «…Рим — единственный город, где человек, не обладающий ничем, может достигнуть всего». Но разви­тию его карьеры помешали романтические приключения. Сначала Казанова стал любовником донны Лукреции  Ее настоящее имя — Анна Мария Валатти. , жены неаполитанского адвоката. Об их романе узнало высшее общество Рима, но скандала удалось избежать: донна Лукреция вместе с мужем по долгу его службы вернулась в Неаполь. Правда, на тот момент она уже была беременна. 

После ее отъезда Казанова оказался в двусмысленных отношениях с маркизой Г. Наконец, Казанова укрыл от властей пару любовников, которые спасались от немилости отца девушки и планировали сбежать из города. Все эти обстоя­тельства принудили карди­нала Аквавиву уволить Казанову. Сам авантюрист был уверен, что причиной послужило его посредничество в укрытии влюб­ленных, а биографы относили это на счет связей с маркизой Г. и донной Лукрецией. Когда кардинал спросил, куда отправить авантюриста с рекомен­дательным письмом, Казанова выбрал Константинополь и военную карьеру, поняв, что как священнослужитель успеха не добьется:

«Понимая, что теперь вероятность добиться благополучия посредством церковной карьеры мала, я решил одеться как солдат — в мундир, который придумал сам»  Цит. по: И. Келли. Казанова. М., 2011. .

Там он пробыл меньше года и большую часть времени посвящал азартным играм, накопил карточные долги и не завел ни одного романа, отказавшись даже от выгодного союза с дочерью знатного турка Юсуфа Али.

4. Об обвинении в продаже отечества

«Эти честные люди уверяли под присягой, что когда я проигрывал деньги — минута, когда все набожные люди разражаются прокля­тиями, — я никогда не возмущался против дьявола. Кроме того, меня обвиняли в том, что я ем скоромное ежедневно и что я — франкмасон. Ко всему этому прибавляли, что я посещаю иностранных посланников и что, живя с тремя патрициями, я раскрываю за большие деньги, проигрываемые мною в карты, все государственные тайны, узнаваемые мною от них.
     Все эти обвинения, не имевшие никакого основания, служили предлогом страшному трибуналу считать меня врагом отечества и важным заговорщиком».

Довольно скоро Казанова уволился со службы в Константинополе и вернулся в Венецию. Там он какое-то время бедствовал и даже подрабатывал театраль­ным музыкантом, но в 1745 году Казанове повезло попасть под покровительство венецианского сенатора Маттео Джованни Брагадина. Авантюрист спас его от того, что сам счел апоплексическим ударом, а потом помог восстановиться, выдав интуитивные действия за магию и знание каббалы. 

После этого Брагадин неформально усыновил  В своих воспоминаниях Казанова воспроизводит речь Брагадина: «Я узнал тебя и смог тебя оценить; чтобы стать моим сыном, тебе достаточно назвать меня отцом, и с той же минуты все в моем доме будут считать тебя таковым до дней моей смерти». Казанову и вместе с двумя друзьями обеспечивал его, закрыв глаза на разгульную жизнь подопечного. За это время Казанова побывал почти во всей Европе, написал пьесу для Королевского театра Дрездена, вступил в масонскую ложу, а еще очень много играл в карты и постоянно заводил романы. В 1753 году авантюрист возвра­тился в Венецию. Любовные скандалы и неограниченное влияние на Брагадина настроили высшее общество против него: Казанову обвинили в развращении молодежи, масонстве, атеизме и хранении запрещенных книг. В качестве предупреждения власти нанесли Казанове визит, который расценивался как совет покинуть город. Не чувствуя себя виноватым, тот остался. 26 июля 1755 года к Казанове прибыло около сорока человек для ареста от имени инквизиции.

5. Об ужасе одиночного тюремного заключения

«Я увидел, что человек, находящийся в одиночестве, не способен ничем заняться; что будучи одиноким, в темном месте, где он видит только раз в день того, кто ему приносит пищу, где он двигается только согнувшись, он — самое несчастное существо. Я желал бы быть в аду — если бы только мог верить в ад, — лишь бы не быть одному. Это чувство так сильно, что я в конце концов желал иметь товарищем хоть убийцу, хоть заразительного больного, хоть медведя. Одиночество в заклю­чении — ужасно, но чтобы убедиться в этом, нужно испытать его, а подобного испытания я не желаю даже злейшим моим врагам».

Без суда и приговора Казанову на пять лет заключили в тюрьму Пьомби во Дворце дожей. Ее также называли Свинцовой, потому что вместо крыши она имела свинцовые пластины, которые зимой не защищали от холода, а летом раскалялись до очень высоких температур — все это становилось пыткой для плен­ников. Однако для Казановы особой пыткой оказалось одиночество, сначала принятое им за роскошь. Изоляция едва не свела его с ума: даже охранникам было запрещено говорить с Казановой. Кроме того, он до по­следнего верил, что заключен в тюрьму случайно и скоро выйдет на свободу:

«Мое право казалось мне неопровержимым; на основании этого я и рассуждал, но не на основании разума должен был рассуждать по отношению к трибуналу, отличающемуся от всех других трибуналов своим произволом».

Осознав, что не сможет противостоять церковной власти правовыми методами, Казанова решил устроить побег из тюрьмы. Он тайно затачивал найденный железный прут в пику, чтобы проделать дыру в деревянном полу и сбежать во время карнавала. Но неожиданно Казанову перевели в другую камеру, а спустя время к нему подселили сокамерника. Тогда он договорился о совместном побеге с заключенным соседней камеры, священником Марино Бальби: Казанова передал Бальби пику, Бальби проделал отверстие в потолке своей камеры, выбрался на крышу, а затем таким же образом освободил авантюриста. Соучастники сбежали во время празднования Дня всех святых: они проникли из тюрьмы в основную часть дворца, притворились случайно запертой внутри прислугой и выбрались на свободу. Так 1 ноября 1756 года Казанова и Бальби совершили первый и единственный в истории побег из Свинцовой тюрьмы.

6. О гонораре для Вольтера

«— Это лучший момент в моей жизни, г-н Вольтер, — сказал я ему, — вот уже двадцать лет, как я состою вашим учеником, и мое сердце исполнено счастья видеть моего учителя.
     — Милостивый государь, почитайте меня еще двадцать лет и обещайте к концу этого времени уплатить мне мой гонорар».

Тюремное заключение и побег не изменили ритм жизни Казановы. Он отпра­вился в Европу и в каждом городе, который посещал, ввязывался в очередную финансовую авантюру. Например, он организовывал государственные лотереи, представляясь алхимиком или каббалистом (этим он завел себе врага — графа-оккуль­тиста Сен-Жермена), заводил новые романы. И, конечно, Казанову, как и прежде, интересовал поиск избранного кружка. Почти случайно он встре­тился с Жан-Жаком Руссо: 

«Мы увидали человека, который рассуждал здраво, держался просто и скромно, но ничто, ни внешность его, ни ум, не поражали своеобычностью. Особой учтивостью он не отличался».

Казанова сумел познакомиться и с другим философом и литератором — Вольтером, которого называл своим учителем. Несмотря на преувеличения, которые Казанова позволяет себе в мемуарах, где называет себя равным собеседником и приближенным Вольтера, они действительно оба увлекались поэзией. В мемуарах есть красочный эпизод о том, как Вольтер и Казанова наизусть читают «Неистового Роланда» Ариосто и, обнявшись, плачут над сценой, в которой Роланд сходит с ума.

7. О женщинах у власти в России

«Кажется, что Россия есть страна, где полы перепутались; женщины управляют, женщины председательствуют в ученых обществах, женщины участвуют в администрации и в дипломатии. Недостает лишь одного этой стране, одной лишь привилегии этим красавицам: быть во главе войска».

В 1765 году Казанова приехал в Российскую империю. На поездку его могла вдох­новить «История Российской империи при Петре Великом» Вольтера. Также вполне вероятно, что авантюрист надеялся извлечь из путешествия какую-нибудь выгоду: например, провернуть аферу с государственной лотереей в стране, где его имя никому не известно, или стать фаворитом Екате­рины II. Ни один из этих замыслов Казанове осуществить не удалось, хотя он и встре­тился лично с императрицей. Единственной темой их разговора, сменить которую Екатерина II не позволила, оказался календарь: на григориан­ский календарь перешла уже вся Европа, в то время как Россий­ская империя по-прежнему жила по юлианскому. Казанова пытался убедить императрицу, что в стране, где существует Академия наук, невозможно старое летоисчис­ление. Разговор этот, по его словам, привел к тому, что отныне Ека­те­рина все официальные письма отправляла с указанием двух дат — по обоим календарям. Несмотря на стратегические неудачи, Казанова уважительно отозвался об им­пе­ратрице. Даже удивление от того, что во главе той самой Академии наук стояла женщина, княгиня Екатерина Дашкова, было скорее одобри­тельным. Только в отношении главенства над войском Казанова был не прав: за два года до его приезда закончилась Семилетняя война, которую неофициально называли «войной разгневанных женщин» — в честь стоящих во главе армий императриц.

8. О прощании с купленной крестьянкой Заирой

«Все утро, то плача, то смеясь, Заира укладывала свои пожитки. Сколько раз, завидев у меня на глазах слезы, она кидалась ко мне, чтобы меня утешить! Когда я ввел ее к ее отцу и передал ему паспорт, все семейство окружило меня, встав на колени.
     Я еще раз был смущен тем, до какой степени рабство искажает человеческую природу».

В Российской империи Казанову едва ли не впервые ждал полный провал еще и в любовных делах. Биографы объясняют это и его возрастом (Казанова отметил в России сорокалетие), и появившимся цинизмом. Осторожность, экономность из-за отсутствия покровителя, расчетливость в отношениях стали отличительными чертами Казановы в те годы. При этом, по его словам, «россиянки скупость почитают за великий грех и никому его не прощают»  Цит. по: А. Ф. Строев. «Те, кто поправляет фортуну». Авантюристы Просвещения. М., 1998.. В итоге Казанова купил за сто рублей четырнадцатилетнюю невинную крестьянку у ее отца. Он назвал девушку Заирой, как в одноименной трагедии Вольтера. Казанову поражала преданность девушки, но в общении с ним она воспринимала только насилие. Он писал, что в России «палку настолько почитают, что она может творить чудеса».

В России Заира сопровождала Казанову повсюду — от встреч с офицерами за карточной игрой до посещения бани, которая всегда удивляла Казанову тем, что в ней никого не интересует чужая нагота. Когда Казанова уезжал, он продал полюбившую его крестьянку старому итальянскому архитектору Антонио Ринальди, который работал в России.

9. Об испанской инквизиции

«Когда я отправился в театр первый раз, я увидел против сцены большую ложу с решеткой, занятую отцами инквизиторами, которые цензурируют театральные пьесы и наблюдают не только за актерами, но и за зрителями. Bдруг я услыхал привратника у дверей партера, воскликнувшего: Dios! (Господь!), и в ту же минуту все, не различая пола и возраста, пали ниц и находились в таком положении, пока не утих звон колокола, раздававшийся на улице. Этот колокол извещал, что около дверей театра проходит священник со Святыми Дарами  Святые Дары — в исторических Церквях Тело и Кровь Христа, ритуально приготовленные для причащения и имеющие вид хлеба и вина. для умирающего».

После постигших его неудач в Российской империи Казанова отправился в Польшу, которую ему пришлось покинуть из-за дуэли. Затем авантюрист поехал в Вену — оттуда его изгнали за шулерство. После этого Казанова решил вернуться во Францию, но в 1767 году король Людовик XV подписал указ о его изгнании из Парижа. Тогда авантюрист отправился в Испанию, где его почти никто не знал. Испания середины XVIII века была одной из самых экономи­че­ски отсталых стран Европы, и в ней, несмотря на антиклерикализм тогдашнего короля Карла III, инквизиция имела сильную власть. Испанская культура оставалась традиционной, религиозной и очень закрытой. Например, нельзя было запирать двери на ночь, чтобы инквизиторы могли в любой момент зайти в дом и проверить, не спят ли мужчина и жен­щина в одной комнате, или не едят ли в доме скоромное в пост. Нельзя было носить штаны с гульфиками: в тюрьму могли попасть и те, кто носил их после появления запрета, и те, кто делал это раньше, и даже портные, которые когда-то шили такие штаны. При въезде у Казановы изъяли французский табак, запрещенный в Испании, и на всякий случай «Илиаду» Гомера на греческом.

Падение ниц зрителей театра, описанное Казановой, отражает старинную традицию — перед тем, кто несет умирающему Святые Дары, нужно было вставать на колени. Показательно, что инквизиторы наблюдают не только за пьесой, но и за зрителями, чтобы отследить нежелательные реакции. В Испании свободолюбивый Казанова дважды оказывался за решеткой. В первый раз он просидел два дня в мадридской тюрьме при гарнизоне. Позже его схватили в Барселоне и задержали на сорок три дня. Впрочем, благодаря заступничеству покровителей спустя два месяца его отпустили, но попросили навсегда покинуть страну.

10. О ценности воспоминаний

« — А если мне, Казанове, придет охота когда-либо приподнять завесу, скрывающую мою жизнь, — что бы вы сказали?
     — Я бы сказал вам, что вы напрасно это делаете: в подобной публикации вы можете только раскаиваться. Человек, который таким образом добровольно становится на подмостки, рискует весьма многим. Не говоря уже о том, что его честь постоянно страдает, он подвергается, кроме того, бесчисленным оскорблениям своему самолюбию. Мемуары, в которых автор не говорит всей правды, ничего не стоят, а кто посмеет сказать ее?
     — Я посмею».

После Испании Казанова снова отправился в Италию — сначала в Рим, а затем в Венецию. Право вернуться и жить в родном городе ему вернули инквизиторы, из-за которых он когда-то был вынужден бежать. Казанова также получил постоянную работу, став исследователем торговли между Венецией и Папской областью, но не смог усидеть на одном месте и отправился во Францию. Там он стал секретарем венецианского посла. После его смерти Казанова нашел себе новое место: с 1785 года он начал работать смотрителем библиотеки в замке графа фон Вальдштейна в Богемии. В 1789 году Казанова начал писать мемуары и продолжал до самой смерти. Единственным его занятием было творчество: граф не уважал его в той степени, что былые покровители, и не приглашал в кружок. Помимо прочего, в замке Казанова имел те же права, что и прислуга, с которой у них установилось взаимное презрение: авантюрист не принял Французскую революцию и считал, что его никак нельзя приравнять к простонародью. Тогда же начало ухудшаться его здоровье.

В 1797 году Венецианская республика прекратила свое существование. Казанова захотел вернуться на родину, но не успел: он умер летом следующего года. Мемуары остались незавершенными, хотя насчитывали около 3500 страниц текста на французском языке. И хотя Казанова еще при жизни продал права на публикацию графу фон Вальдштейну, мемуары впервые опубликовали только в 1820-х годах и на немецком языке. Они сразу приобрели популяр­ность: начали появляться «пиратские» издания и обратные переводы на французский язык.

В XIX веке сформировалась легенда о Казанове — ловеласе, прожигателе жизни и великом авантюристе. В первой половине XX века из-за фактических неточностей, хронологических нестыковок и сомнительной репутации автора мемуары Казановы перестали воспринимать как историческое свидетельство. Считалось, что Казанова исказил нравы тогдашнего общества. Во время Второй мировой войны оригинал рукописи чудом спасли из горящего после бомбежки здания в Лейпциге. Сейчас рукопись хранится в Национальной библиотеке Франции, и в ней до сих пор есть неопубликованные и неразобранные стра­ницы. В последние 50 лет мемуары Казановы вновь приобрели статус истори­ческого документа: обнаружились новые источники, которые подтвердили: несмотря на художественность повествования, Казанова довольно точно изобразил свою эпоху.