Чтение на 15 минут: «Люди 30-х годов. Культ и личности»
Михаил Зощенко видит, как товарный поезд таранит пассажирский трамвай, Всеволод Мейерхольд вводит в спектакль попугая, а корреспондент «Пионерской правды» создает миф о Павлике Морозове. В издательстве «Бослен» вышла книга Маргариты Шиц и Александра Кобеляцкого «Люди
1930
Михаил Зощенко становится свидетелем катастрофы
В Ленинграде, на Международном проспекте у Московской заставы, товарный поезд таранит набитый пассажирами трамвай. Это происходит в 7:58 утра, когда рабочие расположенных поблизости заводов спешат к проходным своих
предприятий.
1 декабря у больницы имени Коняшина при пересечении трамвайного пути с соединительной веткой Октябрьской железной дороги трамвай восьмого маршрута сталкивается с двигавшимся задним ходом груженым товарным поездом. Сильнейший удар отбрасывает трамвай с пассажирами на несколько метров, а затем последний железнодорожный вагон, сойдя с рельсов, опрокидывается на него. На месте погибают 28 человек, 11 получают тяжелые увечья, 8 — легкие травмы.
Зощенко пишет:
«В декабре 1930 года я видел, как раненных при катастрофе (товарный поезд подмял под себя трамвай) отвозили в больницу. Один молодой человек, находясь в сознании, сказал пожарному:
— Я сам доберусь до больницы. Помогите лучше вот этой женщине. У нее, кажется, сломана рука.
Как оказалось в дальнейшем, у этого молодого человека были вдребезги разбиты ноги. И не только пойти — он не мог даже двинуться» М. М. Зощенко. Возвращенная молодость. Собрание сочинений. В 4 т. Т. 3. М., 2005..
Расследование случившегося выявляет многочисленные нарушения в организации движения городского транспорта. Вагоновожатый П. Савельев (он, кстати, выжил при катастрофе), увидев, что первый шлагбаум открыт, решил на полном ходу проскочить пересечение с железнодорожной веткой. Развив скорость до 14 километров в час, трамвай миновал первый шлагбаум и тут же начал тормозить перед закрывающимся вторым шлагбаумом. Сторожихи пути Борисова и Задорёнок, поджидая приближающийся поезд, не спешили закрыть оба шлагбаума, хотя по инструкции должны были заранее отреагировать на телефонное сообщение дежурного по станции. Сцепщик Орлов, который должен был находиться на площадке последнего вагона, вместо этого «завис» в середине состава и слишком поздно отреагировал на ситуацию. Ряд должностных лиц в ходе следствия также признались в допущенной ими халатности: в том, что плохо контролировали работу подчиненных, не доводили до них распоряжений вышестоящих инстанций, не проводили инструктажи.
Суд приговорил вагоновожатого Савельева, сторожиху Борисову, сцепщика Орлова, начальника 41-го околотка Октябрьской железной дороги Зеваева, начальника станции Ленинград-Варшавская Мурника, инженера 6-го эксплуатационного района Октябрьской железной дороги Либинсона, заместителя заведующего службы движения городских железных дорог Моргунова и инженера службы движения Закутина к 10 годам лишения свободы. Еще восемь человек, признанные виновными, получили от пяти лет заключения до года принудительных работ.
Погибшие в катастрофе были похоронены 3 декабря на кладбище ленинградского Новодевичьего монастыря. На траурном митинге выступил секретарь обкома партии Б. П. Позерн. Он, в частности, сказал:
«Лучшим ответом погибшим товарищам будет служить поднятие сознательности и бдительности самих трудящихся в охране безопасности в повседневной жизни города. Мы должны взять еще одно обязательство — это крепче и тверже стоять на трудовом посту и выполнять те задачи, которые выполняли до этого погибшие товарищи» Похороны погибших при катастрофе на Международном проспекте // Красная газета. 4 декабря 1930 года..
1932
Виталий Губарев создает миф
Молодой корреспондент «Пионерской правды» Виталий Губарев прибывает в уральское село Герасимовка, где в начале сентября погибли братья Виталик и Павлик Морозовы.
В очерке, опубликованном «Пионерской правдой» 15 октября 1932 года, Губарев пишет:
«Тайга до сих пор хранит следы этого зверского преступления. В густом кустарнике, где были убиты 13-летний пионер Павел Морозов и его 9-летний братишка Федя, рассыпаны ягоды клюквы, примяты окровавленные листья осыпающихся осин и берез. У Павла на теле 4 глубоких ножевых раны, у Феди — три. <…>
<…>
Пионер Павел ставил интересы партии и рабочего класса выше своих личных интересов. Когда его отец — председатель сельсовета — связался с кулаками, помогая им выполнять контрреволюционные цели, Павел уверенно разоблачил своего отца. Пролетарский суд приговорил отца Павла к 10 годам заключения. На суде в качестве свидетеля выступал светловолосый пионер Павел, и голос его не дрогнул, когда он говорил:
— Я, дяденька судья, выступаю здесь не как сын, а как пионер! И я говорю: „Мой отец предает дело Октября!“
Не раз кулаки угрожали Павлу смертью, не раз он был избиваем. Но разве можетчто-нибудь остановить пионера-ленинца? Нет такой силы! Павел продолжал выявлять перед органами милиции и советской власти проделки кулаков, открывая закопанный ими хлеб, спрятанное оружие.
<…>
Герасимовским кулакам стало ясно: Павел Морозов — их ярый враг. От него надо избавиться. <…>
<…>
Жизнь, борьба и смерть Павла Морозова займут славную страницу в истории пионерского движения СССР.
Будем же как пионер Павел. Будем всегда и везде помнить: „Классовая борьба продолжается, быть бдительными к классовому врагу!“» В. Г. Губарев. Кулацкая расправа // Пионерская правда. 15 октября .
Судебный процесс над убийцами, среди которых были родной дед, бабушка и двоюродный брат мальчиков, проходит в городе Тавда с 25 по 29 ноября. Заседания проводятся в клубе имени Сталина. Активность масс подогревается властями, рассылающими в сёла телеграммы с требованием провести митинги и отправить делегатов на процесс. В окруженный чекистами клуб пускают по составленным спискам. По итогам разбирательства двоих виновных в убийстве расстреливают, а дед Сергей и бабка Ксения умирают в тюрьме.
Уже в 1933 году Губарев в нескольких номерах журнала «Колхозные ребята» публикует повесть «Один из одиннадцати» о подвиге Павлика Морозова. Одиннадцать — столько пионеров насчитывалось, по мнению Губарева, в селе. Другие авторы приводят иные цифры, а некоторые историки утверждают, что никакого отряда в Герасимовке в то время не было.
Позднее Губарев выпустил еще несколько книг, в том числе «Сын. Повесть о славном пионере Павлике Морозове» (1940), «Павлик Морозов» (1947), а также одноименную пьесу. Повесть «Павлик Морозов» с 1947 по 1953 год выдержала девять переизданий общим тиражом около 500 000 экземпляров. В конце 1950-х она вошла в список книг для внеклассного чтения учащихся пятых классов общеобразовательных школ.
Впрочем, дотошные читатели не раз замечали, что Губарев слишком вольно обращается с фактами. Так, отец, которого осудили на 10 лет за выдачу фиктивных справок раскулаченным переселенцам, у Губарева живет с семьей, хотя к тому времени он уже ушел к другой женщине. На фиктивной справке, текст которой разнится от книги к книге, стоит дата 27 июля 1932 года, но отец к тому времени уже был осужден. В одном из поздних изданий повести (издательство «Малыш») сознание к матери Павлика возвращается только в декабре — меж тем она присутствовала на суде. Наконец, глаза у Павлика то голубые, то карие.
Эти огрехи не помешали Губареву стать главным биографом пионера-героя, погибшего в период коллективизации. На Первом съезде советских писателей в 1934 году М. Горький предложил установить в Москве «памятник герою-пионеру Павлу Морозову, который был убит своими родственниками за то, что, поняв вредительскую деятельность родных по крови, он предпочел родству с ними интересы трудового народа» Первый Всесоюзный съезд советских писателей. 1934. Стенографический отчет. М., 1934..
Скульптуру пионера первоначально планировали поставить около Александровского сада, при въезде на Красную площадь, но появилась она лишь в 1948 году в детском парке на Красной Пресне. В августе 1991 года была разрушена.
1934
Всеволод Мейерхольд вводит в спектакль попугая
На 19 марта в Государственном театре им. Вс. Мейерхольда намечена премьера спектакля «Дама с камелиями» по пьесе Александра Дюма-сына. В главных ролях — Зинаида Райх (Маргарита Готье) и Михаил Царёв (Арман Дюваль).
Из рассказа научного сотрудника театра Леонида Викторовича Варпаховского:
«В марте начались генеральные репетиции спектакля. Это была репетиция, на которой впервые собирались все компоненты спектакля: оркестр появился, освещение, костюмы, грим, реквизит, декорации.
<…> Это была мучительная репетиция, где была масса неполадок, она тянулась бесконечно. И, между прочим, на этой репетиции появился живой попугай. Дело в том, что в „Даме с камелиями“ есть сцена в Буживале, это предместье Парижа, куда Маргерит Готье и Арман Дюваль удаляются от света, живут в деревне. И Мейерхольду захотелось создать ощущение близости к природе.<…> И пошли в ход всякие средства побочные. Райх пила молоко, которое ей только что из-под коровы приносили, как бы парное, макала туда булку. Масса была цветов, овощей, садовниккакой-то . Мейерхольд мечтал о том, что в новом театральном здании будет на сцену выведена настоящая корова и Маргерит Готье будет ее доить на сцене и просто пить это молоко.
<…>
И он хотел, чтоб на сцене был попугай живой, в клетке. Задолго до этой репетиции был куплен попугай, он два-три месяца находился в квартире у Мейерхольда. Попугай был очень разговорчивый. Наконец наступил день, эту клетку приволокли и поставили на сцену. Надо вам сказать, что козлом отпущения на этой репетиции был помощник Мейерхольда… по фамилии Мехамед. И что бы ни происходило, Мейерхольд кричал из зала: „Мехамед!“ Выскакивал бледный рыжий Мехамед, очень испуганный. Мейерхольд его ругал последними словами. Тот, значит, исправлял все неудачи. Репетиция шла дальше. Через пять минут раздавалось: „Мехамед!“ И опять выскакивал Мехамед, и опять все повторялось. <…>
Во время репетиции третьего акта вынесли на сцену этого попугая, сняли с клетки одеяло, которым он был закрыт. Это был второй час ночи примерно. У всех нервы уже были напряжены, все были раздражены, злы. И вот, когда наступил момент и накакую-то реплику не вступил оркестр, Райх, стоя около клетки с попугаем, сказала: „Ну вот, и опять оркестр не вступает“. И вдруг неожиданно из клетки закричал попугай: „Мехамед!“ <…> Ошеломление всеобщее, потом смех, потом неловкость перед Мейерхольдом, которого передразнил попугай, удивительно схватив его интонацию. В общем, начали эту клетку закрывать одеялом, убирать со сцены… Клетка никуда не пролезает. Тогда ее по среднему трапу начали проносить через зал. Пронесли мимо Мейерхольда. И в тот момент, когда попугай уже поравнялся с Мейерхольдом, он все-таки высунул свою мордочку и сказал Мейерхольду буквально в лицо: „В Ленинграде нет винограда“. И клетка была вынесена. Наступила большая пауза. Мейерхольд нахмурился, а потом сказал: „Мы ведь едем в Ленинград, товарищи, что бы это могло значить?“» Сохраним в памяти Москву. XX век. Тридцатые. М., 2015.
Публика принимает спектакль восторженно. Газета «Известия», напротив, считает, что «спектакль не волнует зрителя. Он остается равнодушным к мелодраматическим страстям и сентиментальным страданиям героев» «Дама с камелиями». Театр им. Вс. Мейерхольда // Известия. 23 марта 1934 года. .
Постепенно над театром сгущаются тучи. В декабре
1937
Михаил Ромм готов убить всех подряд
Режиссер Михаил Ромм за 80 дней снимает фильм «Ленин в Октябре». 7 ноября картину показывают в Большом театре на торжественном заседании, посвященном 20-летию Октябрьской революции.
Михаил Ромм вспоминает:
«Как я пришел в Большой театр, не помню. Где будка?
Где-то на балконе, на первом ярусе. <…> Вошел туда: там механики, инженеры, собирают ещечто-то , еще монтируютчто-то такое, переругиваются. Понял я, что им не до меня, трясутся все. Допросмотра-то осталось всего ничего,каких-то сорок пять минут, а у нихчто-то не готово.
Где микшерская? В зале, вот тут же на балконе, в первом ряду направо.
<…> Я возвращаюсь, говорю:
— Наэкране-то будет тень, если во время просмотра мне к вам пройти. <…>
<…>
— <…> Прямо перед окошечками будки надо проходить.
— Ну, не успели ничего сделать. Сидите, все будет в порядке» Цит. по: М. М. Ромм. Избранные произведения. В 3 т. Т. 2. О себе, о людях, о фильмах. М., 1981..
Ромм и начальник Главного управления кинофотопромышленности Борис Захарович Шумяцкий волнуются больше всех.
«Наконец началась картина. Как началась, я просто ахнул: открылся занавес, экран маленький, на огромном расстоянии. Изображение мутно-голубое, ну, еле видно, что там на экране. Да вдобавок изображение меньше экрана. Почему уж так, не понял я. И звука никакого, ну просто никакого. <…>
Побежал в будку. Прибежал (естественно, моя тень плясала на экране). Я им говорю:
— Звука нет!
— Знаем мы… бегите назад!
Бегу назад. Появился звук — хриплый, еле слышимый. <…> Только сел — порвалась картина. Я остолбенел: ну, что тут сделать! Просто помертвел; сижу, скриплю зубами. Минута, две, бегу к ним опять в будку. Прибежал, а картина уже пошла. Бегу обратно. Пробежал, пригнувшись, по этому проходу, сел на микшер, выжимаю звук, сколько могу, — еле слышно.
В это время смотрю — по проходу [пробирается] ко мне Шумяцкий, а за ним заместитель его Усиевич. И Шумяцкий мне:
— Что вы делаете?! Не слышно ничего!
Я говорю:
— Знаю я, что не слышно ничего. Скажите в будке, чтоб прибавили звука!
Он назад по проходу на четвереньках. И Усиевич, только уже теперь перед ним ползет.
Прибавляют в будке звук. Теперь громко, я не могу сбавить. Ну,как-то уладилось это дело. Кончилась первая часть, пошла вторая: ах ты, батюшки! — на втором аппарате совершенно другая оптика: изображение в полтора раза больше, не помещается на экране и еще более мутное. Вдобавок с первого аппарата изображение голубое, а с этогокакое-то желтое. И звук — грохочущий рев.
Я пытаюсь уменьшить, ничего не получается. <…>
Вот так два часа я мучился. Ни слова понять нельзя, изображение то большое, то маленькое; на экране муть; картина рвалась раз пятнадцать. <…>
Ну вот наконец кончилось! Кончилось! Я сижу, закрывши глаза: ведь провал явный. Что такое? Громовые аплодисменты. Я заглянул вниз, а там стоят в ложе Сталин и всё Политбюро, и Сталин аплодирует. <…> Он жекартину-то видел раньше, знал, что и звук хороший, и изображение нормальное.
Я пошел в будку. Ну, думаю: сейчас якого-нибудь убью! По дороге вижу — Усиевич сидит, еле живой.
Я думаю: чем убивать буду? Коробками с пленкой, думаю, буду убивать. Схвачу две коробки и по голове. Распахиваю дверь в будку, а там стоит в дверях чинкакой-то :
— Вы куда? Вы кто?
Я говорю:
— Я режиссер, и я пришел убить здеського-нибудь .
Он говорит:
— Не надо убивать. Уходите» Там же..
Ромм понимает, что дела у киномехаников плохи, поворачивается и уходит. Добравшись до дома, падает на кровать и засыпает.
Фильм выходит на широкий экран, в кинотеатре «Центральный» на Пушкинской площади за билетами выстраивается длинная очередь. Ромм успокаивается, ему кажется, что эпопея кончена. Однако приходит указание от Сталина — для большего историзма необходимо доснять штурм Зимнего дворца и арест Временного правительства. Ромм в шоке — картина идет в прокате! Оказывается, нет — ее уже сняли с проката.
Ромм впервые в жизни валится в обморок. Потом пытается выяснить, сколько у него есть времени. Ему говорят: это зависит от режиссера — главный показ в Большом театре уже состоялся.
5 декабря 1937 года «Ленин в Октябре» вторично выходит на экраны — уже со штурмом Зимнего дворца.
