Расшифровка Святая Русь как состояние души

Содержание третьей лекции из курса Александра Осповата «Как придумать свою историю»

Мифологические представления о русской истории, о которых мы только что говорили, обслуживал целый ряд понятий, концептов и терминов, которые до сих пор не потеряли своей привлекательности и актуальности. В этом ряду важное место занимает понятие (или термин, в разных контекстах это можно называть по-разному) «святая Русь».

Сам термин впервые появляется в русском Средневековье. В одной из редакций «Послания великому князю Василию»  «Послание великому князю Василию, в ко­тором об исправлении крестного знамения и о содомском блуде» — письмо монаха псковского Спасо-Елеазарова монастыря Филофея, написанное около 1524 года. Словосочетание «святая и великая Россия» встречается во второй редакции послания, дошедшей до нас в сборнике 1580-х годов. мы находим такой титул: 

«…Тебе пресветлейшему и высокопрестолнейшему государю великому князю, светлосияющему в православии христианскому царю и владыце всех, броздодержателю же всея святыя и великия Россия».

Вот эта «святая и великая Россия». Здесь как будто нет сомнения, что термин «святая Русь» ограничен территорией Руси.

Между тем целый ряд текстов, в том числе — и прежде всего — фольклорных (это и «Голубиная книга»  «Голубиная книга» — сборник русских духовных стихов, наиболее ранние сохра­нившиеся списки которого относятся к первой четверти XVII века., и иные тексты), позволяют иначе представить себе смысл этого термина. Вот, например, фрагмент, который исследователи давно уже начали толковать, — фрагмент из «Голубиной книги»:

Святая Русь-земля всем землям мати:
На ней строят церкви апостольские;
Они молятся Богу распятому,
Самому Христу, Царю Небесному, —
Потому свято-Русь-земля всем землям мати.

Здесь, как вы видите, действительно создается возможность для двойной трактовки: с одной стороны, можно подумать, что речь идет о Руси, а с другой стороны, это понятие «святая Русь» распространяется на всю территорию, которую занимают православные христиане и которая находится под властью православного царя.

Из других фрагментов «Голубиной книги» явствует, что, вообще говоря, у свя­той Руси есть свой центр, и это отнюдь не Москва, а Иерусалим. И, таким образом, можно подумать, что святая Русь — это метафизическое простран­ство, союз православных христиан с Иерусалимом в центре; православие, а не география, не государственность и уж тем более не этничность есть кри­терий, выделяющий святую Русь среди иных пространств.

Сергей Сергеевич Аверинцев  Сергей Аверинцев (1937–2004) — библеист, филолог, историк культуры и религии, философ. Специалист по русской, античной и средневековой литературе и культуре. даже говорил, что за термином «святая Русь» и «земля святорусская» стоит отнюдь не национальная идея: это категория едва ли не космическая, в ее пределы вмещаются и ветхозаветный Эдем, и евангельская Палестина. И таким образом, у святой Руси нет локальных признаков, а есть только два: быть в некотором смысле всем миром, вмещаю­щим даже рай, и всем миром, который находится под знаком истинной веры.

В самом начале XIX века в преддверии большой войны с Наполеоном, при на­чале первых кампаний «святая Русь» приобретает значение сугубо локальное: это именно Россия, и это подчеркнуто противопоставлением святой Руси и иных территорий.

В 1812 году была сочинена песня московского ополчения вот с таким
катреном  Катрен — четверостишие, законченное по смыслу.:

За царя, за Русь Святую,
Под призывный барабан
Соберем семью родную
Крестоносцев-ополчан.

Мы не соединяем в святую Русь всех православных, а противопоставляем себя некоей враждебной силе. И вот так дело и пошло.

Здесь очень любопытны примеры Пушкина, который, как всегда, улавливал (интуитивно, конечно, не рефлексируя) все новые обертоны. В «Борисе Году­нове» есть проникновенный монолог сына Курбского  Сын Курбского — в пушкинской драме при­ближенный Лжедмитрия, вместе с ним и его войсками перешедший русскую границу. Он сын Андрея Курбского, приближенного Ивана Грозного, полководца, который в 1564 году, опасаясь опалы, бежал из России в Великое княжество Литовское и стал оттуда вести с царем переписку. Реальный сын Андрея Курбского Дмитрий в походах Лжедмитрия I участия не принимал., который стоит на границе, возвращаясь вместе с Самозванцем из Польши в Россию.

Вот, вот она! вот русская граница!
Святая Русь, Отечество! я твой!
Чужбины прах с презреньем отряхаю
С моих одежд — пью жадно воздух новый:
Он мне родной!..

Здесь двусмысленность ситуации в том, что эта патриотическая речь вложена в уста человека, искренне считающего себя патриотом и преследующего отнюдь не корыстные цели, а вполне патриотические, — однако он выступает против собственной державы и войска, посланного на сражение с Самозванцем.

Дальше в совершенно неожиданном контексте, в «Арапе Петра Великого» — вещь экспериментальная, Пушкиным неоконченная, — один из приверженцев допетровской старины говорит о петиметре  Петиметр — молодой светский щеголь, франт., шалопае, вернувшемся из Парижа:

«Не он первый, не он последний воротился из немецчины на святую Русь скоморохом. Чему там научаются наши дети? Шаркать, болтать бог весть на каком наречии, не почитать старших да волочиться за чужими женами».

Таким образом, святая Русь даже ограничивается в своих пределах: это допет­ровская, московская Русь, отграниченная от всего чужого, что априори несет смятение и разруху.

И, наконец, третий пример, тоже очень характерный. Как любой патриоти­ческий слоган, «святая Русь» стала предметом иронии и насмешки. Помимо высокого регистра всегда существует (это мы знаем по собственному речевому опыту) и низкий регистр, где самые патриотические, официозные и офици­альные речения опускаются и пародируются.

В «Графе Нулине» вернувшийся из Парижа тоже петиметр вынужден по дороге заехать к молодой хозяйке.

Идут за стол; вот он садится,
К ней подвигает свой прибор
И начинает разговор:
Святую Русь бранит, дивится,
Как можно жить в ее снегах,
Жалеет о Париже страх.

В конце 1830 — начале 1840-х годов термин «святая Русь» подвергается особой обработке. В него вкладывается вполне агрессивный смысл по отношению к тем, кто вынесен за пределы распространения этого понятия.

Николай Михайлович Языков, замечательный поэт, в конце жизни, уже в со­стоянии не очень здоровом, клеймивший своих московских знакомых и незна­комых за излишнее, на его взгляд, поклонение Западу и западным вкусам, западным манерам, написал стихотворение, которое называлось «К не нашим»:

О вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И онемечить Русь, внемлите
Простосердечный мой возглас! <…>

Вы, люд заносчивый и дерзкой,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все — не русский вы народ! <…>

Умолкнет ваша злость пустая,
Замрет неверный ваш язык:
Крепка, надежна Русь святая,
И русский Бог еще велик!

То есть это, в общем, тема национальных предателей и, соответственно, чем глубже падение в бездну предательства, тем выше и святее те ценности, которые противопоставлены вот этим выродкам. Святая Русь и русский Бог — за ними уже не стоит какая-то идеологически маркированная ценность. Это Россия, это власть, самодержавие — это все, что скрепляет на данный момент существование державы.

Такое толкование получило достаточно сильное распространение уже в 1840-х годах, тем более что в 1848 году, в эпоху европейских революций  В 1848–1849 годах во многих странах (прежде всего Европы, но не только) в одной за другой вспыхивали восстания и револю­ции; этот период стали называть «весной народов» или «весной наций». , Русь, не под­верженная никаким западным веяниям, воспринималась как незыблемый утес в бушующем море. Святая Русь, которая верна престолу, истории, языку и своим традициям, воспринималась как спасительный остров в этом бурном океане.

У Петра Андреевича Вяземского в 1848 году появилось стихотворение «Святая Русь», где уже нет никакой иронии, а есть, наоборот, попытка интимизации этого понятия.

Как в эти дни годины гневной
Ты мне мила, Святая Русь!

Напоминаю, 1848 год, кругом революции — «година гневная».

Молитвой теплой, задушевной,
Как за тебя в те дни молюсь! <…>

О, дорожи своим залогом!
Блюди тобой избранный путь
И пред людьми, и перед Богом,
Святая Русь, святою будь!

Здесь нет непосредственной угрозы тем, кто не верит в святую Русь, или тем, кто эти ценности ставит под сомнение; здесь есть попытка такого усиления: «Святая Русь, святою будь».

Писатель и мыслитель Константин Аксаков  Константин Аксаков (1817–1860) — публи­цист, поэт, идеолог славянофильства., старший из братьев Аксаковых, вводит еще один и, пожалуй, наиболее интересный мотив в эту тему. По Акса­кову, Россия — единственный и монопольный носитель православия в прош­лом, настоящем и будущем. И он пишет:

«…По заслугам дался и истинный, дался и ложный путь веры — первый Руси, второй Западу».

Константин Аксаков. «Об основных началах русской истории»

Богоизбранность выступает, таким образом, как национально-этническая прерогатива. И поэтому сакральные черты обнаруживаются в самом быту русского народа.

Мы — «народ христианский не только по исповеданию, но и по жизни
своей»  Цитата из работы Аксакова «О русской истории».. То есть религиозный, единственный аспект святости дополняется еще и некоторой сакральностью, в объяснение которой Константин Сергеевич не входил, а заметил только, что русская история имеет значение всемирной исповеди: она «может читаться как жития святых»  Цитата из заметок Аксакова..

Наиболее очевидным образом этот поворот, укрепившийся впоследствии, и прежде всего в наше время, сформулировал Федор Иванович Тютчев, как ему было свойственно, на французском языке:

«…Русский народ является христианским не только вследствие православия своих верований, но и благодаря чему-то еще более задушевному».

Федор Тютчев. «Россия и революция»

И со временем именно этническая, племенная святость стала доминировать в использовании этого термина.