The Velvet Underground «The Velvet Underground & Nico» (1967)

На обложке первой пластинки американской группы The Velvet Underground нет названий — ни группы, ни альбома, — зато есть подпись худож­ника. Продиктовано это было прежде всего коммерчес­кими соображениями: имя Энди Уорхола в 1967-м было куда известнее, чем The Velvet Underground, и лейбл рассчитывал таким образом продать побольше экземпляров записи. Впрочем, в этом решении был и творческий смысл: дизайн музыкальных аль­бомов таким образом утверждал себя в качестве специфического вида искус­ства, стоящего наравне с рекламными плакатами или книжной графикой.

К созданию конверта для своих протеже — малоизвестной на тот момент груп­пы из нью-йоркского артистического подполья — Уорхол подошел как состо­явшийся художник-попист. В лучших традициях поп-арта он взял существую­щее рекламное изображение (спустя много лет фанаты The Velvet Underground отыскали пепельницы начала 1960-х годов, на дне которых был изображен уорхоловский банан) и поместил его в абсолютно новый контекст. При этом автор осознавал, что, в отличие от музейного экспоната, обложка альбома может быть интерак­тивной — это способствует более активному вовлечению слушателя в процесс знакомства с пластинкой. Поэтому банан изготовили в виде наклейки, а рядом поместили надпись: «Peel slowly and see» («Медленно очисть кожуру и смотри»). Для типографий того времени это было не самым простым технологическим решением, и производство должного количества экземпляров альбома с отклеиваю­щимся стикером задержало его выход на несколько меся­цев. Если оторвать наклейку, под ней обнаруживалась розовеющая мякоть фрукта — забавная игра с прозрачным эротическим подтекстом.

Читайте также материал Льва Ганкина «Путеводитель по зарубежной популярной музыке» 

Другие выпуски
Обложка дня
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив
Антропология, Литература

7 писательских домов, которые еще можно успеть увидеть

Дом из «Доктора Живаго», усадьба, где Лев Толстой написал «Воскресение», и другая исчезающая архитектура