История, Искусство

Чтение на 15 минут: «Война Алана»

Пильзенское пиво в потустороннем саду, античные статуи, уткнувшиеся носами в землю, пианистка, ставшая прачкой. В издательстве «Бумкнига» в переводе Анны Зайцевой вышел графический роман Эмманюэля Гибера. Arzamas публикует авторское предисловие и отрывок 

18+

Эмманюэль Гибер — один из наиболее авторитетных французских авторов комиксов, обладатель Гран-при Международного фестиваля комиксов в Ангулеме (2020) и премии Рене Госинни за сценарное мастерство (2017). В 1994-м Гибер случайно познакомился с американ­цем Аланом Коупом, ветераном Второй мировой войны. Позже благодаря этой дружбе появился графи­ческий роман «Война Алана». Этот комикс не хроника военных собы­тий, а история о становлении личности и внутренней борьбе простого чело­века, через которую видна картина жизни Европы и Америки XX века. 

С Аланом Коупом я повстречался случайно: спросил у него дорогу, так и поз­накомились. Это произошло в июне 1994 года, ему тогда было 69 лет, а мне — 30. Он жил со своей женой на острове Ре, куда я тогда приехал впер­вые. Вот так совершенно неожиданно и завязалась наша дружба.

Алан родился в Калифорнии в 1925 году в городе Аламбра, в пригороде Лос-Анджелеса. А вырос он в Пасадене и Санта-Барбаре. Воевал в Европе. После войны переселился во Францию и в Штаты с тех пор не возвращался. Он рабо­тал на амери­кан­скую армию в качестве гражданского служа­щего во Франции и Германии. А когда вышел на пенсию, поселился на острове Ре.

Алан Коуп © Издательство «Бумкнига»

Через несколько дней после первой встречи Алан начал делиться со мной воспомина­ниями о своем военном опыте во время совместных прогулок по пля­жу вдоль океана. Он был прекрасным рассказчиком, а я — благодарным слушателем. В его историях (за исключением двух-трех) не было ничего оше­ломляющего. Они лишь совсем косвенно перекликались с тем, что я знал о Вто­рой мировой войне из фильмов и всяких рассказов.

Но они завораживали меня каким-то особенно правдивым тоном. Я сразу же воочию представлял себе все, о чем Алан мне рассказывал. Когда он прервал свое повество­вание, я предложил ему: «Давайте вместе делать книги, вы будете рассказы­­вать, а я — рисовать».

В километре от дома у Алана имелся сад. Там, в небольшом красно-белом дере­вянном домике, мы и начали записывать его историю на кассет­ный магни­то­фон. Мы были рады найти такой стоящий повод для общения. К концу июня у меня уже было несколько часов записей и твердая реши­мость продол­жать начатое. В следую­щем сентябре я снова приехал к Алану, и мы про­дол­­жили наши беседы. Мы стали важны друг для друга.

Конечно, мы не могли знать, что нашей дружбе отведен срок всего в пять лет, но вели себя так, будто знали. То есть не теряли времени попусту. Плавали, катались на вело­сипедах, работали в саду, смотрели фильмы, слушали диски, играли на пианино, стряпали еду, писали друг другу десятки писем, постоянно созванивались, обмени­вались кассетами и рисунками. Взапой общались на са­мые разные темы. И при этом никогда не ссорились и не теряли друг друга из вида.

Издательство L’Association с интересом отнеслось к нашему проекту. Я начал публиковать отдель­ные страницы истории в журнале Lapin. Алан внимательно следил за моей работой, но оставлял мне большую свободу. Те немногие ошиб­ки, которые он у меня нашел, имели чисто фактоло­ги­ческий характер: напри­мер, название транспорт­ного средства, изображение солдатского значка или лисьей норы  Лисьей норой солдаты называют инди­ви­дуальный окоп, стрелковую ячейку.. Во всем остальном я был волен описывать его жизнь так, как представлялось моему воображению. Иногда мои рисунки весьма отдаленно напоминали то, что с Аланом действительно произошло. Окружающая обста­новка и люди не имели прямого сходства. Он принимал это как некое условие нашей работы. А иной раз он бывал поражен тем, насколько точно совпадала с его воспоминаниями сцена, которую он мне весьма смутно обрисовал.

В любом случае результат ему всегда нравился. Такое доверие с его стороны позднее позволило мне продолжить работу уже одному. Наше произведение — не исторический труд. «Война Алана» — это результат встречи пожилого чело­века, который увлекательно рассказывал о своей жизни, с молодым человеком, испытавшим спонтанное желание описать и нарисовать ее. Если бы Алан не прошел через эту войну, я уверен, что все равно стал бы делать с ним книги. Кстати, я собираюсь опубликовать книгу о его детстве в Калифорнии  E. Guibert. L’enfance d’Alan. D’après les souvenirs d’Alan Ingram Cope. Paris, 2012.. Это, пожалуй, самая красивая и личная часть поведанной им истории. В Алане меня больше всего интересовал сам рассказчик — его личность, стиль, голос и его удивительная память.

Эта память не застрахована от разного рода случайностей. Внимательный чи­татель, возможно, обнаружит некоторые неточности или пробелы. Насколь­ко я могу судить, ошибок совсем немного. И хотя я сам мог бы исправить неко­торые из них, намеренно не стал этого делать (например, солдат Карротерс и Дональд О’Коннор представлены как одно лицо, хотя совершенно ясно, что речь идет о двух разных людях). Я отдаю предпочтение версии Алана, потому что хочу, чтобы читатель услышал то же самое, что слышал я; чтобы он встре­тился с тем же человеком, с которым повстречался я. То, что в конце книги, рассказывая о своей взрослой жизни, Алан становится очень сдержанным, связано с его застенчивостью, которую я ни в коем случае не хотел потре­вожить чрезмерным любопыт­ством. В этой книге мы хотели оживить исчезнув­ший мир, мир его юности, а не недавнее прошлое и настоящее, в котором были бы задейство­ваны ныне живущие.

Я назвал книгу «Война Алана», поскольку хотел сразу же обозначить, что читатель не найдет здесь эссе о жизни американских рядовых во время Второй мировой войны. Речь пойдет только об Алане Коупе, о том, что он видел, через что прошел, что пережил и о чем захотел рассказать пятьдесят лет спустя.

Алан Коуп. Рисунок Эмманюэля Гибера © Emmanuel Guibert / Издательство «Бумкнига»

И рисунки мои соответствуют этой задаче. Слишком тщательное воспроиз­ведение документальных подробностей постоянно тормозило бы мою работу. Поэтому я остав­лял фрагменты незакрашенными и опускал некоторые детали, чтобы мой рисунок был действительно похож на воспоминание.

Алан был крепким и смелым мужчиной, но у него постоянно возникали серьез­ные проблемы со здоровьем. С самого начала нашей дружбы мне приходилось порой первым попавшимся поездом добираться до хирургической клиники, куда его привозили на скорой. Благодаря недюжин­ной силе воли он всегда возвращался к активной жизни с потрясающей быстротой. В эти тяжелые периоды мы с Аланом сближались как никогда. В начале 1998 года у него обнару­жилась тяжелая болезнь, окончательно переведшая его существо­вание в режим выживания. Так началась вторая «война Алана». Полтора года подряд я наблюдал за его отчаянной борьбой с противником, который высасывал из него все жизненные соки. Когда Алан был в состоянии говорить на дикто­фон, мы беседовали уже только о его детстве. Его дыхание становилось все более прерывис­тым, но рассказывал он как никогда проницательно и по суще­ству. Он продолжал читать наши с ним страницы, публикуемые частями в жур­нале. Я работал с удвоенной силой, чтобы Алан успел застать выход первой книги, но при этом постоянно прерывался на беседы с ним. Я приносил или присылал ему по почте каждую новую нарисованную страницу, на которой он лицезрел себя юным, познающим жизнь. Под его чутким руководством я сражался с сорняками, заполонившими его сад.

Алан умер 16 августа 1999 года в Ла-Рошели.

Когда Алан не хотел сразу говорить со мной на ту или иную тему, он любил в шутку приговаривать: «Я расскажу тебе об этом, когда наступит миллениум». Я в обиде на смерть за то, что она лишила меня всех этих разговоров 2000 года. За то, что Алан не дожил до выхода нашей первой книги в марте того самого года. Как гордился бы он при виде этой книжки в витринах книжных мага­зинов, при чтении первых рецензий, хваливших нашу с ним работу!

Зато смерть избавила его от бедствия, которое стало бы для него тяжелым ударом: в декабре 1999 года большой ураган, пронес­шийся над частью Европы, погубил его сад, его самый любимый уголок в мире. Вокруг красно-белого дере­вянного домика ветром повалило все деревья.

Следующей весной я обнаружил на месте этого сада пустырь, разровненный бульдо­зером. Во времена наших с Аланом бесед это был настоящий кустистый лабиринт, казав­шийся бесконечным. А в тот день мне хватило двадцати шаж­ков, чтобы пройти его вдоль и поперек.

Магия покинула эти места.

Фрагмент комикса Эмманюэля Гибера «Война Алана» © Emmanuel Guibert / Издательство «Бумкнига»

Прошло десять лет, я завершил первую часть моей работы: война закончилась. По мере того как я продвигался, я чувствовал потребность все более плотно переплетать историю Алана с моей собственной — наверно, потому, что мне очень его не хвата­ло. Незадолго до смерти он высказал пожела­ние, чтобы в год своего сорокалетия я съез­дил в Калифорнию и поприветствовал от его имени знаменитого Генерала Шермана, самую огромную секвойю в национальном парке Секвойя. Я так и сделал. Держа в руках завещанные им фотографии 1930-х годов, я исходил вдоль и поперек улицы Пасадены и Альтадены в поис­ках домов, где он провел детство. Некоторые из них я нашел. Обнаружил также школы и церковь, где он пел. Мне удалось распознать многие деревья, по кото­рым он любил лазать.

Позднее я побывал в Германии, проехал по местам, где Алан служил в качестве капрала Третьей армии генерала Паттона. Я разыскал людей, которых он знал шестью­десятью годами ранее, и при одном упомина­нии имени Алана мы с ни­ми подружились. Поэтому в конце книги читатель найдет более прилежно задокументи­рованные страницы, чем в начале.

Алан писал стихи. В одном из них есть три строфы, которые, на мой взгляд, прекрасно передают, что значит быть новобранцем для восемнадцатилетнего подростка в военное время:

Вот первый образ ее:
Сидя на круглом ковре,
Посреди разлитой бирюзы,
Открывает подарки на день рождения
Шестнадцатый. Тонкие пальцы,
Руки со светлым пушком,
Как пиво, светлы ее руки,
Как пиво, что я еще не пивал.
Моя первая боль — от нее.
Посреди мировой бойни
Сидит на пороге прощанья.
Как это больно:
Чудная светлая кожа тает вдали.

микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив