Цикорий
Нюрнберг, 1796–1862 годы
Бледно-голубые цветы на длинных прочных стеблях с серыми листьями и шнуровидными корнями, которые встречаются по обочинам дорог в Европе и Америке, — это генетически то же самое растение, что и похожий на красную капусту радиккьо. Другую его разновидность, вытянутые белые кочанчики, франкофонная Европа называет бельгийским цикорием и ест ранней весной. Все это варианты цикория обыкновенного — неприхотливого, выносливого и легко приспосабливающегося к любым культурным контекстам растения из семейства астровых. В классическую эпоху дикий цикорий собирали ради мясистых корней, которые тушили в похлебках и использовали как средство от глистов. Разнообразие местных сортов — от пунтарелле до цикория из Кьоджи — началось с выращиванием цикория в ренессансных огородах. Однако настоящую популярность он приобрел в XVIII веке, когда Европу массово захватила мода на кофе: обжаренные и смолотые корни цикория стали самым простым способом фальсифицировать дорогой привозный напиток. Заменителем кофе цикорий служил во все тяжелые времена — от наполеоновской континентальной блокады до брежневского застоя (и только современные биомагазины додумались открыто рекламировать цикорий как здоровую альтернативу кофе).
В Средние века манера цикория расти на обочинах, перекрестках и в других неудобных местах определила его связь с потусторонним миром: его наделяли способностью отгонять нечистую силу, а корень цикория, выкопанный со всевозможными предосторожностями в канун дня святых Петра и Павла или дня святого Иакова, мог служить оберегом и предохранять от удара ножом, стрелы и пули. Редкие белоцветковые растения защищали дом от пожара; цветками обкладывали колыбели новорожденных — от сглаза; на алтарных досках цикорий защищает Марию, беременную Иисусом, и Елисавету, беременную будущим Иоанном Крестителем. Благодаря необычайной прочности и длине корешков цикорий был символом стойкости и крепости веры. Вероятно, именно в этом качестве он появляется на картинах живописцев немецкого Ренессанса: куст цикория, растущий прямо у ног святого Себастьяна, свидетельствует о его готовности к мученической смерти.
7 писательских домов, которые еще можно успеть увидеть
Дом из «Доктора Живаго», усадьба, где Лев Толстой написал «Воскресение», и другая исчезающая архитектура
