Игра в тарок
Игра в тарок колодой из 78 карт появилась в Италии в XV веке, а примерно с середины XVIII века стала использоваться сокращенная колода из 54 карт с французскими мастями, представленными валетом, рыцарем, дамой и королем. Красные масти включают четверку, тройку, двойку и туза, черные — десятку, девятку, восьмерку, семерку. В колоде для игры в тарок также имеются 22 козырные карты, обозначенные римскими цифрами. Такие колоды выпускались в основном в Центральной Европе.
Самый распространенный шаблон этих карт под названием «Industrie und Glück» «Индустрия и удача». был создан в Вене и назван так из-за надписи на камне под орлом на карте номер II. На козырях изображены несимметричные картинки — по две на каждой карте — с бытовыми сценками. Впрочем, художники выбирали и другие темы: известен военный тарок, тарок с профессиями европейских горожан, барочный тарок с животными, литературный тарок.
Последний, созданный венским гравером Якобом Хиртлом, один из самых интересных. Козырные карты с II по XXI иллюстрируют двадцать литературных произведений немецких романтиков начала XIX века — как поэтов, так и прозаиков. Изящные раскрашенные гравюры показывают человеческие страсти, экзотические края, фантазии на тему средневековой истории, чудесные, фантастические события и острые драматические коллизии. Валеты, всадники и дамы трех мастей одеты в европейские костюмы начала XIX века, короли более шаблонны — в мантиях и зубчатых коронах, костюмы персонажей масти пик стилизованы под восточные. В то время как в литературных произведениях немецкого романтизма часто можно встретить средневековые образы, на фигурных картах колоды их нет, это персонажи в одежде, характерной скорее для исторической эпохи выпуска данных карт.
Рубрика приурочена к открытию Музея игральных карт в Государственном музее-заповеднике «Петергоф», которое состоится в декабре 2018 года. Сейчас более 2000 карт из собрания музея можно увидеть на выставке «В городе карт».
7 писательских домов, которые еще можно успеть увидеть
Дом из «Доктора Живаго», усадьба, где Лев Толстой написал «Воскресение», и другая исчезающая архитектура