19 марта 2021Литература

Чтение на 15 минут: «Я/сновидения Набокова»

В 1964 году Набоков, долгие годы боровшийся с бессоницей, стал записывать свои сны, опираясь на инструкции философа Джона Уильяма Данна. Дневник снов писателя впервые опубликован в «Издательстве Ивана Лимбаха». Arzamas выбрал отрывок из вступительной статьи набоковеда Геннадия Барабтарло и несколько снов 

Геннадий Барабтарло. Я/сновидения Набокова  Текст публикуется с сохранением особенностей правописания автора.

В основе эксперимента Набокова лежит гипотеза Джона У. Данна, британского аэронавта начала XX века, первооткрывателя, инженера, эксцентрического писателя и оригинального мыслителя. Между 1901 и 1914 годом Данн изобрел и построил десять вариантов летательного аппарата, тяжелее воздуха, для военной разведки, как монопланы, так и бипланы. Их фюзеляж напоминал наконечник стрелы с крыльями, отброшенными назад, наподобие современных дельтапланов, и не имел хвоста, что, как это ни странно, придавало его маши­нам поразительную устойчивость. Данн мог управлять аэропланом, прижимая ногой акселератор, в то время как руки его могли вести записи в полете. Пред­военная аэронавтика довольно резко пошла в другом направлении, и, вслед­ствие врожденной болезни сердца, Данн оставил авиацию. После некоторого времени, посвященного изобретению новых улучшенных способов рыбной ловли на приманку (в 1924 году он опубликовал популярную книгу о том, как делать искусственные мушки прозрачными, чтобы рыба могла видеть настоя­щих мух сквозь солнечный свет), он обратился к исследованию, позволившему удовлетворительно объяснить странную серию сновидений, которые он видел с юности и которые, как он обнаружил, видели и другие. Он изучил современ­ные теории времени, от Ч. Г. Хинтона («Что такое четвертое измерение?», 1880) до Бергсона и Фрейда с одной стороны и до Планка и Эйнштейна с дру­гой. По совету Герберта Уэллса, его старого приятеля, он разработал подроб­ную общую теорию, которую опубликовал в 1927 году как «Эксперимент со време­нем» (по любопытному совпадению, в том же году Хайдеггер напеча­тал «Бытие и время» — быть может, самое свое глубокое сочинение). Книга Данна выдер­жала множество изданий, лучшее из которых было третье, пересмотренное, напечатанное в 1934 году и много раз перепечатанное. У Набокова было одно из этих изданий. 

Книга наделала довольно много шуму в научных философских кругах и имела влияние на многих современных британских писателей, особенно на Олдоса Хаксли и Дж. Б. Пристли и, может быть, менее явно на Джойса, Вальтера де ла Мара и Элиота.

Данн развивал и шлифовал свою теорию серийного времени в нескольких последующих книгах, названия которых могли бы привлечь внимание Набо­кова, хотя нет доказательств того, что он их читал: «Новое безсмертие» (1938) и особенно «Ничто не умирает», вышедшая в 1940 году, когда Набоков с женой и сыном эмигрировал в Америку из Европы, где смерть стала столь же обыкно­венной и предсказуемой, как дурная погода. 

<…>

Сам эксперимент методически излагается в третьей части книги Данна. Он ищет доказательств того, что его предсказательные сны не ненормальны и не свойственны ему одному. Но указывает на незамеченный прежде аспект времени, общий для всех людей, а именно что время способно двигаться вспять. Он также замечает, что людям свойственно забывать свои сны по пробуждении или «не замечать связи с последующим, относящимся ко сну явлением». Иногда в памяти всплывают отрывки старых снов: они могут скрывать правдоподобное объяснение феномена deja vu, цепочки явлений, виденных во сне, но начисто забытых, покуда они не происходят в действи­тельности, иногда годы спустя. Поэтому Данн приходит к выводу, что сны вообще состоят из «образов прошлого опыта, смешанных с опытом будущего опыта приблизительно в равных пропорциях». Его главный довод тот, что мир протяжен во времени и у нас о нем до странного искаженное представление, «при котором „будущее“ необъяснимо отсутствует, отрезано от растущего „прошлого“ подвижным „настоящим моментом“», — привычное заблуждение, вызванное «чисто мысленным барьером, ощущаемым, только когда мы живем наяву». Иными словами, мы сознательно отсекаем свое будущее — уже произо­шедшее в наших снах.

Вот тут-то Данн и придумал уникальный эксперимент, чтобы убедиться, что его опыт не идиосинкратичен, но вполне зауряден. Он уговорил еще троих проделать то же самое, следуя его точнейшим указаниям, — с результатами, превзошедшими его собственные. Он разработал техническую сторону, с тем чтобы преодолеть два главных препятствия, не позволяющих нам следить за временем более чем в одном направлении: трудность запомнить сновидения в точных деталях и еще большую трудность — отнести этот сон к последую­щему событию и сделать правдоподобной связь между событиями, какими они представились во сне и наяву. Большинство людей помнят некоторые свои сны, иные записывают их, однако «за все предыдущие века ни один из тысячи не заметил, что он видит во сне будущее» (курсив, разумеется, Данна). Набоков, вероятно, читал эти инструкции со вниманием, ибо он следует им дословно, по крайней мере, в начале своего эксперимента.

<…>

В эксперименте, проводимом на себе самом, делаешься одновременно его объектом и субъектом: становишься персонажем, видящим сны, и автором, эти сны записывающим и переводящим на язык яви. Набоков пытается сделать нечто подобное в своем последнем и неоконченном романе «Лаура и ее ориги­нал», где профессор психологии проводит эксперимент, в котором мысленным усилием постепенно стирает себя, как резинкой, записывая по ходу все ступени опыта. В этом смысле эксперимент Данна, по крайней мере в одном философ­ском аспекте, оказался весьма сходным с началами, лежащими в основании сочинений Набокова. На малом пространстве романа ставится эксперимент действительной жизни, где экспериментатор становится persona dramatis, для которого чрезвычайно трудно, а то и невозможно вернуться и перечитать свою прошлую жизнь, не говоря о будущем. И как читатель его романа может найти в раннем эпизоде критический поворот в жизни героя, перелистав взад и впе­ред дюжину или сотню страниц, точно так же читатель записей снов Набокова может легко передвигаться взад и вперед во времени без ограничений, вспоми­ная то или другое событие в его предыдущей или будущей жизни или книге. Именно такие отношения между автором и читателем с одной стороны и пер­сонажами с другой Набоков изобрел и культивировал. Набоков безусловно верил в предсказательные сны и до своего эксперимента и оставил записи таких снов в дневниках и письмах. 

<…>

Эксперимент Набокова осложнялся обстоятельством, которого Данн не пред­видел. Всю свою жизнь он боролся с безсонницей, что предполагало, особенно в последний его период в Монтрё, ежевечернее употребление сильных снотвор­ных. Его швейцарские доктора прописывали все более действенные пилюли, и страницы карманных дневников Набокова этого времени заполнены назва­ниями, дозами и даже формой и цветом этих пилюль. Как известно, сновиде­ния происходят в фазе быстрого движения глаз, при переходе от глубокого сна к легкому и поверхностному (так называемый «парадоксальный сон»). Обыкно­венно Набоков вспоминает сны, виденные на разсвете, сразу по пробуждени после безпокойной ночи, во время которой он часто вставал. Если субъект эксперимента со сном — пожилой человек, страдающий безсонницей, с увели­ченной предстательной железой (через десять лет ее пришлось удалить), много раз просыпающийся в течение ночи и тем самым часто прерывающий нор­маль­ный ход сна, то как это отражается на характере его сновидений? <…> И как сильное химическое вмешательство влияло на его сны? И главное, как эти факторы отразились на основной цели эксперимента Данна: доказать, что время, как и другие измерения мироздания, не обязано двигаться только вперед? 

21 ноября 1972 года Набоков набросал в записной книжке стишок, где под слабой улыбкой легко увидеть боль:

Записи о безсонных ночах и перечисления все меньше помогающих снотворных в последние пять лет жизни вытесняют большинство других записей в его маленьких карманных ежегодниках. Странно сравнивать эти мучения с ранними его годами, когда безсонница могла принимать поэти­ческие формы: «…какъ прекрасно, какъ лучезарно порой прерывается мiровое однообразiе книгой генiя, кометой, преступленiемъ или даже просто одной ночью безъ сна»  Цитата из рассказа Владимира Набокова «Венецiянка» (1924)..

Положение осложнялось еще и тем, что Набоков старался не разбудить жену в смежной спальне, — но иногда его одолевал страх «подползающей смерти». 24 апреля 1976 года, на следующий день после своего семидесятисемилетия, он «проснулся в час ночи в панике» от того, что он называл «вот оно», то есть приближение конца, и «закричал тихонько, чтобы не разбудить ее, и в то же время разбудить».

Восьмидесятинощный эксперимент Набокова осенью 1964 года был настой­чивой попыткой изследовать его фрагментарные, трудно описуемые снови­дения под дневным освещением предположения, что время обратимо. Это предположение лежит в основе ряда его художественных сочинений, включая мемуары, — что может быть вовсе не странно. Эта идея доведена до края в его последнем романе «Взгляни на арлекинов!», герой которого полагает, что его неспособность мысленно соединить пространство и время есть род безумия. В известном смысле каждую ночь Набоков ставит опыт со временем, причем в условиях, в которых термин «хроническое» возвращает себе первоначальное значение и вводит время в область философскую, и далее — в потусторонность, которую Набоков изучал и в жизни, и в своих сочинениях, днем и ночью, — мир, где «времени больше не будет».

Сны Владимира Набокова 
Перевод Геннадия и Аллы Барабтарло. Комментарии Геннадия 
Барабтарло.

Среди нескольких снов было одно действительно поразительное воспоминание из раннего детства. Меня снова охватили эти ужасные вспышки раздражения, бурные потоки слез, которые приходилось выносить моей матери, когда мне было 4–5 лет и мы были за границей. Сон прекрасно воспроизвел чувство крайнего несчастья, когда, совершенно дав волю слезам, я в то же время понял, что с каждым всхлипом, с каждым взвывом я все дальше и дальше отдаляю примирение с моей безпомощной, разстроенной матерью. В сегодняшнем сне я уже находился в таком ажиотаже, что выскочил из нашей с Сережей  Сергей Набоков (1900–1945) — младший брат Владимира Набокова.​​​​​​спальни в отеле в белый коридор и стал ломиться в мамину комнату. Она не позволила войти, резко и неприятно крикнув, что примеряет что-то. Я бросился в ватерклозет и вот уже неловко стою на крышке и обнимаю крашеную мелом трубу, ведущую наверх в какой-то резервуар, в который я погружаю лицо (довольно странным образом сон показывает высоту моего роста посредством этой позиции, которая, по-видимому, не имеет иной цели или смысла). Мать, с сияющими глазами и раскрасневшимся лицом, открывает дверь в конце вестибюля, что ли, ведущего к тому месту, где я плакал. Тут я совсем разрыдался. К несчастью, в этот момент брат С., которого одевала английская гувернантка, услышал мои рыдания и присоединился. Это двойное представление все испортило, и М. Елена Набокова, урожденная Рукавишникова (1876–1939) — мать Владимира Набокова. вместо того, чтобы утешить меня, сама расплакалась. Перечитывал (29 октября) русскую версию автобиографии  В 1954 году Набоков ревизовал и перевел на русский язык свою автобиографическую книгу «Conclusive Evidence» (1951) под названием «Другие берега»..

31 октября <1964>, 8 утра

Много снов. Среди них одно эротическое сновидение, а затем длинный безпо­рядочный сон: прихожу домой в полдень с сеткой для бабочек. С левой сторо­ны, по траве через редкий лесок, поперек тропинок, идет женщина в белом и что-то говорит и бормочет себе под нос — напоминает даму, которая пыта­лась подкараулить меня летом 1963 года в окрестностях Loeche-les-Bains  Древний швейцарский курорт минеральных вод в кантоне Валлэ.. Какая-то короткая гать справа выводит меня из рощи на противоположную сторону долины, где, описав окружность, тропа привела к дверям виллы из розового кирпича, которую мы с В. снимаем; но двери заперты, и у меня нет ключа. Я обдумываю, как войти, и просыпаюсь. Ландшафт мне совершенно незнакомый.

1 ноября 1964, 8:30 утра
В оригинале описка: «1 октября».

Несколько сновидений подряд, как обычно; смутно припоминаю последнее. Мы с Дм. пытаемся поймать отвратительного толстого мальчишку, который убил ребенка — может быть, свою сестру.

2 ноября 1964, 6:30 утра

Почему-то не могу найти Музей сравнительной зоологии в Гарварде  Набоков фактически заведовал отделом лепидоптерологии музея с 1942 по 1948 год.. Похо­же, что я вышел не на той станции метро. Войдя в здание, нахожу несколько человек, беседующих по-русски в каком-то вестибюле, удивляю их, обращаясь к ним по-русски. Один из них — маленькой, хрупкий человек (забавно, как много персонажей моих снов совершенно мне не знакомы!), которого я прошу сказать мне куда идти, отвечает, что идти по крайней мере полчаса — а я знаю, что это должно быть прямо за углом. Он говорит по-русски, что у него боль­шие неприятности в музее, в котором он только что был по делу (и в этот момент, т. е. задолго до пробуждения, у меня вдруг возникает жутковатое чувство, что я должен все это записать! Интерференция Данна!  Быть может, Набоков имеет в виду термин «интервенция»: «В результате наблюдения образа будущего опыта экспериментатор берет карандаш и бумагу и записывает или даже зарисовывает подробности образа, который наблюдал раньше. Поступая так, он совершает определенное физическое действие, но действие это никогда не было бы совершено, если бы он не наблюдал этот первообраз. Другими словами, он создает препятствие (интерференцию) для этой цепочки механических событий, которую мы постулируем как основу нашего „созна­тельного автомата“, или материалистической теории. Это беззастенчивая „интервенция“» (J. W. Dunne. An Experiment with Time. London, 1944. Курсив Данна.).). Он ссы­лается также на профессора Лага, мне неизвестного, предлагает идти туда со мной и надевает каракулевую шапку пирожком… Я говорю, что думаю, что справлюсь сам, и собираюсь уйти. Но выход теперь стал люком или слуховым окном — он открывается, но крышка норовит захлопнуться, не могу протис­нуться (у меня узел в руках), какая-то старая тряпка падает сверху, когда я пытаюсь поправить раму, — и тут я просыпаюсь.

(Один из моих «профессиональных» снов, но он связан также с моими нынешними затруднениями в определении местонахождения экземпляров в Национальном историческом музее (Британский музей), нужных для моей книги о европейских бабочках  С сентября 1963 по август 1965 года Набоков трудился над «Бабочками Европы», проект остался незаконченным..)

8 утра

микрорубрики

Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года

Балет дня

«Весна священная» (1913)

Слон дня

Топси из Нью-Йорка

Мем дня

О том, что все серьезно

Архив