2 мая 2017Литература, История

Какие преступления вдохновили Достоевского

Достоевский любил читать уголовную хронику, а оказавшись на каторге, с большим интересом слушал рассказы о совершённых преступлениях. Разбираемся, какие реальные уголовные дела помогли писателю придумать роман «Преступление и наказание»

Автор Анастасия Першкина

Романы Достоевского полны преступлений — но писатель не придумывал их сам, а брал из газетных криминальных сводок. К таким публикациям у него был особенный интерес: побывав на каторге и наслушавшись там историй от преступников, он научился видеть в подобных происшествиях общественный смысл и зачитывался криминальной хроникой до конца жизни. Некоторые из таких преступлений вспоминают и обсуждают между собой герои Достоевского. Другие же он переработал и вписал в события своих романов — яркой деталью или целой сюжетной линией. Примеры и того и другого можно найти в «Преступлении и наказании».

Дело Герасима Чистова: убийство двух женщин

Что произошло

Первые сообщения о двойном убийстве появились в московских и петербург­ских изданиях вскоре после преступления; потом вышли заметки о том, что злоумышленник схвачен. Но пиком интереса к делу Герасима Чистова стал сентябрь 1865 года, когда столичная газета «Голос» начала публиковать стено­графический отчет из зала суда. Из него читатели могли узнать кровавые под­роб­­ности дела и детали работы следователей.

Убийство произошло в Москве 27 января между 7 и 9 часами вечера. Герасим Чистов при­­шел на квартиру к своим родственникам Дубровиным, когда тех не было дома, а всё имущество осталось на попечении 62-летней кухарки Анны Фоми­ной. О том, что старуха будет одна, Чистов узнал накануне. За несколько не­дель до нападения он стал часто приходить в гости, общался с кухаркой, вти­рался к ней в доверие. Поэтому она впустила его в квартиру без вопросов и опа­сений. В тот момент у Фоминой гостила прачка Марья Михайлова, 65 лет от роду. Втроем они сели за стол, выпили водки, закусили солеными огурцами. Под пальто у Чистова был спрятан топор — острый, на короткой ручке. Чистов дождался, когда одна из старух отправится за новой закуской, и напал на вто­рую.

«Он мгновенно поразил Михайлову топором в голову, и она повалилась на пол, а вслед за ней опрокинулся стул, на котором она сидела. Чистов другим ударом разрубил ей шею спереди. Затем он приготовился по­кон­­чить с кухаркою, и лишь только она хотела из кухни войти в сто­ловую, с принесенными ею из погреба на тарелке огурцами, Чистов ударом топора повалил ее на пол»  «Голос», 1865, № 249..

Эти детали преступления обвинитель восстановил по тому, в каком виде были обнаружены тела, и по характеру повреждений: 

«…Убитые старухи лежали на полу… Анна Фомина в кухне, возле печи, на пра­вом боку, головою обращена к печи, ногами к двери, ведущей в сто­ловую. Под грудью у ней была белая фаянсовая тарелка, два соле­ные огурца и ключ от погреба. Крестьянка Марья Михайлова лежала в столовой, на спине, с головою, несколько склоненною на левую сторо­ну и обращенною к голландской печи и к двери в спальню, ногами к окну; около шеи и головы обоих трупов на полу было фунтов до деся­ти ссевшейся крови. Брызги крови видны под столом и на изразцах печи… <…> По судебно-медицинскому осмотру убитых старух, найдено у них, кроме порезанных ран на лице и голове, безусловно смертельные порубленные раны: у кухарки Фоминой на задней части тела — попе­реч­ная разрубленная рана, с ровными краями, начинающаяся от угла нижней челюсти с левой стороны, идущая по всей задней части шеи, на пространстве 4 вершков  Один вершок равен 4,4 сантиметра., оканчивающаяся, не дойдя на один вер­шок до правого уха. Ранена правая лопатка, и видны были кровоизлия­ния на поверхности и основании мозга от наружного насилия. У ее ком­пань­онки, крестьянки Марьи Михайловой, — на голове три свежие раз­рубленные раны… на передней части шеи — разрубленная рана в четыре вершка длины, начинающиеся от угла нижней челюсти с левой стороны и достигающая угла нижней челюсти с правой стороны»  «Голос», 1865, № 247..

После этого Чистов обыскал возможные тайники, похитил хозяйские деньги, столовое серебро, золотые и бриллиантовые украшения, сторублевый лотерей­ный билет и покинул место преступления. Общая стоимость украденного иму­щества составила 11 280 рублей.

Расследование

На Чистова указали его родственники и знакомые, с которыми он встречался после происшествия. Он был задержан через сутки и вину свою категорически отрицал. Той же позиции он придерживался всё время следствия, а в суде все обвинения опровергал. Судил Чистова полевой военный суд: гражданские дела в нем рассматривались, если преступление было тяжким, а виновность подсу­ди­мого не вызывала сомнений и не требовала дополнительных следственных действий. Уникальным процесс сделало упорство Чистова. Оно же позволило прокурору в полной мере продемонстрировать работу стороны обвинения, пока­зать силу улик и дедукции.

Первым делом прокурор попытался избавиться от алиби, которое предоставил Чистов. Подсудимый утверждал, что в день убийства посетил нескольких своих знакомых, до каждого из которых добирался пешком, выпил чаю в трактире, а потом отправился в театр. Обвинитель разбил эти утверждения, доказав, что предложенное путешествие заняло бы у Чистова гораздо больше времени, чем тот утверждал: 

«Он говорит, что вышел из лавки, от Покровской площади, в шесть часов вечера и пошел за Покровский мост  Покровский мост находился на месте нынеш­него Электрозаводского моста. Покровская площадь — сейчас Покровские Ворота.  к неизвестному ему торговцу железом; расстояние это, по плану Москвы, будет четыре версты с лишком  Четыре версты — около 4,27 км.; идти туда нужно никак не меньше часа — будет семь часов; от Покровского моста пошел к старшему шурину, на Бас­ман­­ную, — расстояние будет две версты; чтоб пройти их, потребуется пол­часа — будет половина осьмого; с шурином ходил на немецкий рынок и пил там чай; для этого надо времени не менее часа — будет восемь с половиною, и, наконец, от немецкого рынка в Малый театр — версты четыре; идти надо час — будет девять с половиною часов. Вот, по са­мому благоприятному для Чистова исчислению, открывается, что он не мог слушать поименованных им пьес. …Он не упомянул о пьесе „Взаимное обучение“ и дивертисменте, на которые он, по нашему рас­чету времени, мог попасть. Кроме того, Чистов принадлежит к расколь­никам, которые на представления не ходят…»  «Голос», 1865, № 248.

Далее прокурор рассказал о счастливом обнаружении украденного имущества: спустя месяц его нашли закопанным в снегу у лавки, в которой работал Чис­тов. Обвинитель рассудил так: если бы убийцей был кто-то другой, он обяза­тельно успел бы реализовать добычу, продать украшения, потратить деньги. Однако всё осталось лежать в сугробе. Значит, это еще одна улика против Чис­това. На первых порах он спрятал украденное в знакомом ему месте, но потом уже ничего не смог с ним сделать из-за того, что был схвачен. 

Но главным обстоятельством, на которое напирал прокурор, было угнетенное душевное состояние Чистова после задержания и во время следствия:

«В деле есть сведения, что подсудимый Чистов в ночь с 27 на 28 января был в ужасном состоянии, изобличавшем происходившую у него вну­треннюю борьбу и пытку, которые способен выносить только человек, совершивший ужасное преступление…»

«В нем было замечено следователем сильное душевное волнение, выра­жавшееся по временам трясением рук и изменением в лице; при указа­нии найденных у его лавки билетов и вещей Чистов побледнел и обна­ру­жил признаки волнения в лице; подобное волнение в Чистове, не от­личающемся робостью характера, нельзя объяснить ничем другим, как внутренним сознанием своей вины и боязнью заслуженного нака­за­ния».  «Голос», 1865, № 248.

Ключевыми свидетелями стали знакомые Чистова, которые виделись с ним в ночь после убийства и под присягой подтвердили, что подсудимый «весь дрожал, не мог ничего говорить, раза три выходил во двор». Этому же «сму­щению» обвиняемого была посвящена половина речи защитника, который пытался доказать, что свидетели по глупости оболгали Чистова, а тот в разго­ворах со следователем смущался, как любой нормальный человек, арестован­ный по подозрению в убийстве.

В итоге Чистов своей вины не признал. Последним его попытался уговорить священник: эта формальная процедура применялась с расчетом на то, что слова представителя духовенства будут убедительнее речей чиновников. Дело было направлено на дополнительное рассмотрение.

Что Достоевский взял в роман

Из хроники этого судебного процесса Достоевский взял сюжетную основу романа: тщательно подготовленное убийство, две жертвы, время происшествия между 7 и 9 часами вечера, топор в качестве основного орудия, спря­танные и неиспользованные украденные деньги. Также писателю могла понравиться работа следствия — внимание прокурора к деталям и к психо­ло­гическому состоянию героя.

Дело о фальшивом закладе: убийство коллежской советницы Дубарасовой

Что произошло

В августе 1865 года, когда в Москве как раз начался процесс над Чистовым, в Петербурге произошло еще одно убийство с ограблением, заинтересовавшее газеты. «Голос» сообщил о гибели коллежской советницы Анны Дубарасовой: нападение было совершено у нее в квартире. Обманом к ней проник мещанин Степанов: он сказал, что принес посылку от знакомых. Женщина пустила его в дом. За несколько дней до этого, уже задумав убийство и ограбление, Сте­панов соорудил фальшивку:

«Сходил на чердак, принес пустую банку и кирпич, положил их в ящик… <…> …Прибил с одной стороны крышку гвоздем, завязал веревкою (положив туда соломы, чтобы не было заметно пустой банки и кирпича)»  «Голос», 1865, № 278..

Оказавшись в квартире, он стал медленно распаковывать ящик. Когда Дуба­расова наклонилась посмотреть, почему посыльный так долго возится, он вы­та­щил приготовленный камень и ударил ее по голове. Женщина скончалась почти мгновенно, а преступник начал обыскивать квартиру. Его застала род­ствен­ница убитой Александра Дубарасова — на нее он также напал, но закон­чить дело не успел: женщина подняла крик, и сбежались соседи.

Расследование

Степанова поймали через несколько дней. Он категорически отрицал свою вину и требовал доказательств, что вторая женщина жива. Тогда следователи привезли Степанова в квартиру покойной, там он увидел выжившую Алексан­дру и гроб с телом Дубарасовой:

«…когда ввели преступника в эту комнату, он побледнел и после нескольких минут бросился на колени и чистосердечно сознался в преступлении, прося прощения у живой и прощаясь с убитой»  «Голос», 1865, № 278..

Что Достоевский взял в роман

Из материалов этого дела Достоевский мог позаимствовать идею с фальшивым закладом. Отправляясь к старухе-процентщице, Раскольников берет с собой муляж. Это была «просто деревянная, гладко обструганная дощечка, величи­ной и толщиной не более, как могла бы быть серебряная папиросочница. Эту дощечку он случайно нашел, в одну из своих прогулок… Потом уже он приба­вил к дощечке гладкую и тоненькую железную полоску… Сложив обе дощечки, из коих железная была меньше деревянной, он связал их вместе накрепко, крест-накрест, ниткой; потом аккуратно и щеголевато увертел их в чистую бе­лую бумагу и обвязал тоненькою тесемочкой, тоже накрест, а узелок прила­дил так, чтобы помудренее было развязать. Это для того, чтобы на время отвлечь внимание старухи, когда она начнет возиться с узелком, и улучить таким обра­зом минуту. Железная же пластинка прибавлена была для весу, чтобы старуха хоть в первую минуту не догадалась, что „вещь“ деревянная». План Раскольни­кова увенчался успехом: Алена Ивановна, пытаясь распаковать заклад, отвер­нулась и не заметила, как убийца достал топор.

Дело фальшивых билетов: профессор всеобщей истории во главе мошенников

Что произошло

Убийства и их расследования были не единственной уголовной темой, инте­ресовавшей крупные газеты. На рубеже 1865–1866 годов «Московские ведомо­сти» публиковали материалы судебного разбирательства о подделке билетов внутреннего займа. Эти ценные бумаги появились годом ранее и стали попу­лярны у населения, так как предлагали нестандартную выплату процентов по облигациям. Каждый гражданин мог приобрести билет номиналом 100 руб­лей c обещанными 5 % годовых. Срок действия бумаги составлял 60 лет. При этом ежегодно Государственный банк проводил розыгрыши по типу обычной лотереи. В два барабана загружались бумажные трубочки с комбинациями цифр. Из первого вынимали два листка — так узнавали серию. Из второго — один, чтобы определить номер выигравшего билета. Победитель получал 200 ты­сяч рублей. Обладатель второго удачного билета претендовал на 75 ты­сяч. Всего за один тираж разыгрывалось 300 призов разного денежного досто­ин­ства на общую сумму в 600 тысяч. Вскоре в связи с возросшей популяр­ностью лоте­реи официально было разрешено продавать билеты за 105 и за 107 руб­лей; на бирже одну облигацию можно было приобрести за 150 рублей.

Появились и мошенники, которые хотели нажиться на популярности ценных бумаг. Преступники переделывали сторублевые билеты в пятитысячные и либо отдавали их зажиточным гражданам в обмен на настоящие деньги, либо от­прав­ляли подставных лиц разменивать бумаги в частных конторах. Как раз такой случай вскоре помог разоблачить шайку.

Расследование

В одну из московских контор пришел молодой человек, назвавшийся студен­том Виноградовым. Он предложил выкупить у него свидетельство государ­ствен­ного с выигрышем займа в 5000 рублей. Пересчитывая полученные деньги, он сбился и возбудил подозрения. Когда студента арестовали, он дал показания: выяснилось, что Виноградова наняли за 100 рублей, после чего по цепочке посредников следствие вышло на авторов преступной схемы. Одним из злых гениев был Александр Тимофеевич Неофитов, профессор все­общей истории в Практической академии коммерческих наук. Свое участие в преступном замысле Неофитов объяснил желанием побыстрее заработать денег и помочь матери:

«Видя затруднительное положение своих дел и дел своей матери, желая по возможности упрочить свое состояние и смотря в то же время на лю­дей, легко обогащающихся недозволенными средствами без всякой от­ветственности, он пришел к мысли воспользоваться легкостью незакон­ного приобретения и обеспечить себя и семейство матери своей»  «Московские ведомости», 1866, № 1..

Неофитов во всем сознался, но, как писали газеты, «не перед следователем, а перед своею совестью, как преступник он имел всю возможность дальнейшим запирательством снять с себя обвинение… <…> Момент признания Неофитова был священным моментом пробуждения честной, не развращенной души его, увлекшейся соблазном. Он принес свое чистосердечное раскаяние чрез все следствия и теперь представляет его на суд, как очистительную жертву», — писали «Московские ведомости» (1865, № 3).

Что Достоевский взял в роман

На страницах «Преступления и наказания» это дело упоминает Лужин. Во время первой встречи с Раскольниковым он живо подключается к обсуж­дению убийства старухи-процентщицы, рассуждая о глобальных изменениях в обществе, которые подталкивают к нарушению закона не только представи­телей низших слоев, но и людей образованных. Ключевым моментом здесь стала именно личность Неофитова:

«…там, в Москве, ловят целую компанию подделывателей билетов последнего займа с лотереей — и в главных участниках один лектор всемирной истории…»

Еще через несколько страниц детали дела обсуждают Раскольников и Заметов. В особенности их интересует казус студента Виноградова и то, как он мог попасться при пересчете денег. Раскольников высмеивает преступную схему вообще и поведение студента в частности, рассуждая, как бы он повел себя в такой ситуации:

«Я бы не так сделал, — начал он издалека. — Я бы вот как стал менять: пересчитал бы первую тысячу, этак раза четыре со всех концов, в каж­дую бумажку всматриваясь, и принялся бы за другую тысячу; начал бы ее считать, досчитал бы до средины, да и вынул бы какую-нибудь пяти­десятирублевую, да на свет, да переворотил бы ее и опять на свет — не фальшивая ли? „Я, дескать, боюсь: у меня род­ственница одна двад­цать пять рублей таким образом намедни поте­ряла“; и историю бы тут рассказал. А как стал бы третью тысячу счи­тать — нет, позвольте: я, кажется, там, во второй тысяче, седьмую сотню неверно сосчитал, сом­нение берет, да бросил бы третью, да опять за вторую, — да этак бы все-то пять. А как кончил бы, из пятой да из вто­рой вынул бы по кре­дитке, да опять на свет, да опять сомнит­ельно, „перемените, пожа­луй­ста“, — да до седьмого поту конторщика бы довел, так что он меня как и с рук-то сбыть уж не знал бы! Кончил бы всё наконец, пошел, двери бы отворил — да нет, извините, опять воротился, спросить о чем-нибудь, объяснение какое-нибудь полу­чить, — вот я бы как сделал!»

Для Достоевского в этом деле была интересна каждая деталь: и сам факт уча­стия представителя образованного общества в такого рода преступлениях, и психологический момент в поимке студента, и раскаяние одного из главных преступников. Впрочем, ни следователи, ни газеты, ни Достоевский не могли предположить, что раскаявшийся Неофитов продолжит преступную деятель­ность уже в тюрьме. В 1877 году он станет одним из фигурантов дела о «Клубе червонных валетов» как участник группы фальшивомонетчиков, развернувших свою деятельность в Московском губернском тюремном замке, ныне Бутыр­ской тюрьме. Вместе с другими заключенными Неофитов наладил механизм подделки денежных знаков и систему поставки их за пределы тюрьмы.

P. S. Откуда Порфирий Петрович взял свой метод расследования

В ноябре 1864 года были утверждены новые судебные уставы. Они должны были вступить в силу в начале 1866-го. Достоевский работал над «Преступле­нием и наказанием» в последние дореформенные месяцы, когда еще действо­вали старые порядки. В первую очередь это касалось системы доказательств. Самым весомым считалось признание преступником своей вины — после этого можно было выносить приговор и спокойно закрывать дело. Скорейшее закры­тие дела и было главной целью всех судебных прений. Другие свидетельства и улики тоже имели силу, но значительно меньшую и не очень ценились сто­ро­ной обвинения, так как их можно было опровергнуть. По сути, оба процес­са — и следственный, и судебный — были направлены на то, чтобы убедить подо­зре­ваемого в необходимости сознаться в том, что он совершил страшное пре­ступление, что улики против него неопровержимы и от них некуда деться. После реформы главной целью суда станет установление истины. Признатель­ные показания окажутся в одном ряду с другими уликами и перестанут счи­тать­ся финальным аккордом процесса. Его исход будет зависеть от совокуп­ности многих факторов: улик, свидетельств, умения прокурора и адвоката аргумен­тировать свои позиции и от того, как на дело будет смотреть коллегия при­сяжных — главное нововведение реформаторов.­­­­­­

Достоевский зафиксировал типичный пример работы дореформенной систе­мы: Порфирий Петрович расследует убийство старухи-процентщицы, пытаясь подловить Раскольникова, вывести его из состояния равновесия и спровоци­ровать не просто на ошибку, но на признание. «На характер ваш я тогда рас­считывал, Родион Романыч, больше всего на характер-с!» — говорит он ему во время их последней встречи. Он раскрывает почти все карты, рассказывая, как подсылал людей, подстраивал встречи и распространял слухи, чтобы под­толкнуть его к признанию.

Поэтому в газетных заметках об уголовных преступлениях и процессах Досто­ев­скому были важны не только детали самого происшествия, но и то, как пре­ступника выводили на чистую воду и вынуждали рассказать правду.