26 сентября 2025Антропология

Чтение на 15 минут: «Розовый. История цвета»

Когда розовый стал символом безвкусицы? В издательстве «НЛО» вышла книга историка-медиевиста, главного исследователя цветов в культуре Мишеля Пастуро «Розовый. История цвета» в переводе Нины Кулиш. Мы публикуем фрагмент

Безвкусица, распущенность и порнография

В наши дни розовый, как и другие цвета, обладает амбивалентной символикой — есть хороший розовый и плохой розовый, как есть хороший и плохой красный или хороший и плохой черный. Но если у других цветов позитивных и негативных аспектов примерно поровну, то у розового, по крайней мере в Европе, негативных, по-видимому, больше. Результаты опросов общественного мнения за последние сто лет показывают: розовый — нелюбимый цвет.

Когда широкому и показательному кругу респондентов задают вопрос: «Какой ваш любимый цвет?» — почти никто не называет розовый. Зато, когда спра­ши­вают про самый нелюбимый цвет, он оказывается в тройке лидеров вместе с фиолетовым и светло-коричневым  E. Heller. Psychologie de la couleur. Effets et symboliques. Paris, 2009.. Для историка самое любопытное в этих опросах — к которым, понятно, всегда следует относиться с осторожностью — то, что в течение десятилетий результаты не меняются: с тех пор как они начали проводиться, то есть с 1880-х годов, список любимых цветов всегда возглавляет синий, уверенно опережая зеленый и красный; а в хвосте всегда оказываются розовый, фиолетовый и коричневый. Мало того что результаты не меняются со временем, они почти одинаковые на всей территории Европы — от Ирландии до Польши и от Греции до Норвегии. На перечень любимых и нелюбимых цветов не влияют, судя по всему, ни климат, ни история, ни религия, ни культурные традиции, ни тем более политические режимы или уровень экономического развития. Синий повсеместно любим, розовый повсеместно отвергается.

Еще более удивительно, что одни и те же предпочтения выявлены у мужчин и у женщин, у представителей разных слоев общества и родов профессио­нальной деятельности, а также у лиц разных возрастных групп. Только в ответах маленьких детей бывает некоторый разброс: иногда они предпо­читают синему красный, а у девочек наблюдается склонность к розовому. Зато в своем отвращении к фиолетовому мальчики и девочки единодушны: кто-то из них даже считает, что этот цвет приносит несчастье  Несколько лет назад меня пригласили провести беседу о цвете в начальной школе в парижском квартале Маре. Ученикам было от восьми до десяти лет. Учительница разделила класс на пять команд: синие, красные, желтые, зеленые и фиолетовые. Она попросила учеников выбрать себе команду так, чтобы число участников в каждой было примерно одинаковое. Но это оказалось невозможным: никто не захотел стать участником «фиолетовой» команды. Ни один из двадцати семи или двадцати восьми человек! Мы, разумеется, спросили почему. Некоторые заявили, что этот цвет «не для детей». Этим они хотели сказать, что фиолетовый — «стариковский цвет». Один даже сообщил, что у подруги его бабушки фиолетовые волосы. Другие, более много­численные, утверждали, что фиолетовый — «ненастоящий цвет». Это означало, что для них фиолетовый не занимает равного положения с синим, красным, желтым и зеленым. Поэтому быть членом фиолетовой команды они считали унизительным. Но у одного из учеников было особое мнение. То есть он тоже не хотел в фиоле­товую команду и тем более не хотел быть в ней единственным, но упорно отказывался объяснять почему. Мы с учительницей готовы были прекратить расспросы, но однокласс­ники решили вызнать его секрет. Подтру­нивания, насмешки, заманчивые обещания — в конце концов бедняга сдался. И едва слышно произнес: «Потому что фиолетовый приносит несчастье». Никто не засмеялся, никто не возразил; большинство детей согласились: да, фиолетовый приносит несчастье..

Таковы результаты опросов в Европе и во всем западном мире. В других регионах они иные. В Японии перечень любимых цветов открывают белый, черный и красный, а сразу за ними, опережая синий, на четвертом месте неожиданно оказывается розовый. Та же картина в Китае: вот уже два десятка лет розовый здесь в почете, по крайней мере у женщин и девушек  P. W. Fregonese. L’invention du rose. Couleur Japon, histoire monde. Paris, 2023.. В других культурах Азии и в Африке параметры, по которым определяется цвет, могут настолько отличаться от европейских, что проводить там подобные опросы затруднительно. Например, в африканских социумах к югу от Сахары, если речь заходит о том или ином цвете, важнее знать, сухой это цвет или влажный, мягкий или жесткий, гладкий или шершавый, матовый или блестящий, чем то, к какой цветовой гамме он относится: красной, синей, зеленой или желтой. Цвет там не существует сам по себе, как некоторая абстракция, отделимая от своего материального носителя. Вот почему все опросы «на западный манер» о любимых и нелюбимых цветах, по сути, не имеют смысла: они слишком этноцентричны как по своему подходу, так и по методам и задачам  О полевых исследованиях в Африке и Азии, касающихся восприятия цвета, а также об абсурдности использования цветовых шкал, разработанных «по западному образцу», см. материалы конференции под редакцией Сержa Торне:
Voir et nommer les couleurs. Nanterre: Centre de Recherches d’Anthropologie, Université de Paris X, 1973..

Поэтому давайте останемся в Европе. Почему розовый цвет в наши дни здесь так непопулярен? Причин, конечно, несколько, но есть одна негативная ассоциация, которую он вызывает очень часто, по крайней мере если верить данным все тех же социологических опросов: это безвкусица или даже вульгарность  E. Heller. Psychologie de la couleur. Eff ets et symboliques. Paris, 2009..

Розовый не слишком часто встречается в природе и повседневной жизни, поэтому, когда его выбирают, особенно в одежде, он диссонирует с окружаю­щими цветами и уже одним этим привлекает к себе внимание. А ведь нравится нам это или нет, но желание выделиться в глазах большинства до сих пор воспринимается как проявление тщеславия, неприличия, аморальности или просто нелепости. Зачем привлекать к себе внимание? Зачем отличаться от других? Такие замашки вносят смуту в размеренную жизнь общества. Когда дело касается цветов, то сколько бы все на свете стратегии маркетинга ни пы­тались провозглашать обратное, сколько бы массмедиа, кутюрье и рекламщики ни уговаривали нас менять, пересматривать, обновлять традиционные цвето­вые гаммы с их оттенками, значительная часть населения — если не боль­шинство — в повседневной жизни хочет выглядеть «как все» или даже «как обычно». Говорить, что это не так, — значит отрицать очевидное.

Другая причина неприятия розового, возможно, связана с тем, что мы говорили по поводу куклы Барби: избыток розового — это дискредитация розового, как в случае с этой игрушкой (или скорее с тем, что лишь считается игрушкой), которая когда-то вызывала симпатию, а теперь кажется вульгарной.

До недавнего времени в европейской индустрии моды и красоты считалось, что белокурая молодая женщина не должна одеваться в розовое: это признак безвкусицы. А Барби — блондинка, и при этом частично одета в розовое! (Сегодня у ревнителей хорошего вкуса другая мишень: они сурово осуждают все, что приходит к нам из Китая, — броские цвета, вульгарный декор, дешевые материалы.)

Все эти оценки, конечно же, субъективны и, вероятно вызовут возмущение у читателей и читательниц, которые любят розовый цвет. Пусть они меня простят: я только цитирую результаты опросов общественного мнения, это вовсе не значит, что я разделяю точку зрения респондентов. Тем более что существуют и более обоснованные причины нелюбви к розовому.

Одна из этих причин связана с тяжелой исторической памятью: нацистская система концлагерей использовала розовый цвет, чтобы дискриминировать мужчин, подозреваемых в гомосексуальности, заставляя их носить на одежде большой розовый треугольник (rosa Winkel)  Heger H. Die Männer mit dem rosa Winkel. Der Bericht eines Homosexuellen… Hamburg, 1972.
J. Le Bitoux. Les Oubliés de la mémoire.
La persécution des homosexuels en Europe au temps du nazisme. Paris, 2002
R. Schlagdenhauffen. Triangle Rose. La persécution nazie des homosexuels et sa mémoire. Paris, 2011.. Не так давно некоторые сооб­щества сознательно переосмыслили этот знак, превратив розовый треугольник в символ идентичности  F. Martel. Le Rose et le Noir. Les homosexuels en France depuis 1968. Paris, 2008....

Есть и другая причина: во многих случаях была отмечена хоть и косвенная, хоть и не бросающаяся в глаза, но неопровержимая связь между розовым цветом и развратом, порнографией и даже педофилией. Без сомнения, именно это обстоятельство в наше время больше всего повредило розовому. В Европе этот цвет вызывает ассоциации не только с кожей и плотью, но также и с наготой, особенно женской наготой, с плотской любовью и сексуальной коммерцией.

Во французском языке с очень давних пор отмечали анаграмматическое сходство между rose («роза») и Éros («бог любви»), которое изначально относилось лишь к цветку, но с конца XVIII века распространилось и на цвет. Игра слов может быть целомудренной и поэтичной, навевать лишь чувства или жела­ния — но может быть и более откровенной, чувственной, даже непристойной.

Начиная с 1860–80-х годов розовый цвет приобретает ярко выраженный сексуальный, а то и порнографический характер. В эти годы словосочетание «розовая литература» не имеет никакого отношения к книгам для маленьких девочек; совсем наоборот: если они становятся персонажами такой литературы, то изображаются в чудовищных сценах, где порнография сочетается с педо­филией. Вторая половина XX века продолжит эту бесславную традицию — появятся «розовые балеты»  «Розовые балеты» (фр. ballets roses) — эвфемизм, обозначающий скандал 1959 года во Франции: закрытые вечеринки с участием высокопоставленных мужчин и несовер­шеннолетних девушек якобы под предлогом содействия их артистической карьере. Название стало нарицательным для случаев сексуальной эксплуатации, завуалированной под культурные или светские практики. — Прим. ред., «розовая переписка»  Messagerie rose — словосочетание, которым обозначали эротические телефонные службы, широко распространенные во Франции с 1980-х годов. — Прим. ред., «розовый Minitel»  Minitel rose — французские эротические чаты и объявления, функционировавшие с 1980-х годов через телекоммуникационный терминал Minitel — предшественник интернета, активно использовавшийся до 2000-х. — Прим. ред.: все эти словосочетания и обозначаемые ими практики весьма сомнительны и, к сожалению, не делают чести розовому цвету  B. Duteurtre. Ballets roses. Paris, 2009..

Что касается связи розового с похотью или сексуальностью, то, вероятно, свою роль здесь сыграла и свинья — пусть и позднюю, но решающую. В Новое время бедное животное, которому уже Библия и средневековые христианские авторы приписывали многочисленные пороки (нечистоплотность, прожорливость, глупость, кощунство), обвинили еще и в разврате. Впрочем, до свиньи это же обвинение предъявляли козлу, ослу, обезьяне, но чаще всего — собаке. Долгие столетия, от Античности и до начала Нового времени, самым похотливым и грязным представителем фауны считается отнюдь не свинья, а собака, с точки зрения народов Средиземноморья — нечистое животное, чье сексуальное поведение всюду находили ужасающим. Причем особенно похотливой считалась сука (а вовсе не самка свиньи). Как и волчица, она долго была символом проституции и разврата  В классической и средневековой латыни слово lupa означало «волчица» и в то же время «проститутка». В среднефранцузском слово chienne («самка собаки») с XV века означало распутную и порочную женщину и сохраняло этот смысл в XX веке..

Чтобы хряк стал «свиньей» в сексуальном смысле, чтобы в придачу ко всем остальным приписываемым ему порокам его обвинили еще и в похотливости и прелюбодеянии, придется ждать позднего Средневековья или даже раннего Нового времени; к этому моменту завершится процесс реабилитации собаки, и в европейских социумах она навсегда превратится в верного друга и спутника человека. Но для этого собаке нужно будет избавиться от репутации сексуально грязного и омерзительного животного, которая тянулась за ней со времен Античности. Перенос этой символики с собаки на свинью происходил посте­пенно, между XV и XVII веком. В реальности сексуальное поведение свиньи не имеет никаких «грязных» и отталкивающих особенностей, но именно она стала олицетворением похоти и распутства  M. Pastoureau. Le Cochon. Histoire d’un cousin mal aimé. Paris, 2009.. Шло время, и постепенно всех мужчин, которые заводили циничные разговоры, были замечены в непристой­ном поведении или приставали к женщинам, начали называть «свиньями». А еще о них говорили, что они предаются свинству (cochonneries) — во фран­цузском языке это слово приобрело сексуальный оттенок лишь в XVIII веке (прежде оно обозначало просто «разводить свиней»). Между тем, когда в период с 1780 по 1840 год окраска европейских свиней постепенно перестала быть черной, бурой или пятнистой и стала более или менее розовой — в результате скрещивания с азиатскими породами, — этот последний оттенок тоже стал, как и само животное, ассоциироваться с пороком сладострастия и всем, что касается распутства.

Сексуальная коннотация розового отчасти сохранилась до наших дней, и свинья, пусть и не по своей вине, в какой-то мере причастна к этому. Спаривание этого животного не сопровождается чем-то особенно грязным; напротив, поведение собак в этих ситуациях с человеческой точки зрения кажется куда более отвратительным. Именно поэтому выражение вроде «старый развратник» (фр. vieux cochon, досл. «старая свинья») представляется неуместным — по крайней мере, с точки зрения историка. <…>

Нежность, удовольствие, современность

Розовый — амбивалентный цвет, и сейчас будет уместно рассмотреть его положительные аспекты. Их не так много. Первое, что приходит в голову, — это уже упоминавшаяся связь розового с телом, кожей и наготой. Несмотря на только что сказанное, не все телесное в розовом имеет сексуальный подтекст: в нем есть и красота, и нежность, и гигиена, и чистота — и эти аспекты отнюдь не менее значимы, чем эротика или похоть.

Мы уже вели речь о румянах, косметике и женском белье. К этому стоит добавить все, что связано с туалетом женщины, начиная с мыла. Его состав почти не менялся с XIII века, когда растительное масло заменило тради­ци­онные животные жиры, и до эпохи романтизма, когда химия соды и щелочей достигла значительных успехов и куски мыла стали разнообразными по форме, аромату и цвету, причем это разнообразие было доступно не только самой состоятельной клиентуре, но также и тем, кого мы сейчас назвали бы представителями средних классов.

Начиная с 1830-х годов мыло для личной гигиены перестало быть беловатым, сероватым или цвета овечьей шерсти: оно окрасилось в пастельные тона. И среди этих тонов господствует розовый, особенно у маленьких, изящных кусочков, предназначенных для женщин. Не все они пахнут цветами, но цена у всех остается высокой, потому что с производителей берут большие налоги. Постепенно розовый становится цветом, ассоциируемым с гигиеной и чисто­той, поскольку то, что верно для мыла, распространяется и на другие принад­лежности женского туалета — полотенца и перчатки для мытья, а иногда и на щетки, умывальники, биде и всю категорию предметов, связанных с интимной сферой.

Сегодня мыло и туалетное мыло уже не считаются предметами роскоши, и те его разновидности, что имеют розовый или пастельный оттенок, зачастую воспринимаются как более обыденные, чем белые. Так качается маятник в истории цветов: то, что раньше было дорогим и изысканным, утрачивает этот статус и модные коды либо переворачиваются, либо возвращаются к прошлому.

Что касается связи розового цвета с чистотой, ту же тенденцию можно проследить на примере туалетной бумаги. Когда она только появилась, придя на смену газетной, она была толстой, жесткой и неопределенного цвета — что-то среднее между бежевым, коричневым и серым. Затем появились более тонкие и мягкие листы пастельных цветов — чаще всего розовые — не в ру­лонах, а в пачках. В 1950-х и даже 1960-х годах розовая туалетная бумага считается более изысканной, чем обычная, которая оставалась грязновато-бежевой. Розовая бумага и стоила дороже. Со временем и розовый стал обыденным, уступив место другим расцветкам — нежно-голубой, светло-зеленой, бледно-желтой, сиреневой. Эти цвета тоже стали повседневными, даже вульгарными, и постепенно произошел возврат к белому.

Сегодня признаком утонченности этого обыденного предмета стала не окраска (белый стал нормой), а толщина, мягкость, прочность и экологичность. Белый сегодня, как и прежде, считается гигиеничнее розового — якобы он лучше удаляет либо отталкивает грязь, о каких бы предметах обихода ни шла речь — о мыле, умывальнике, ванне, полотенцах, перчатках для мытья или туалетной бумаге. Полвека назад, в 1970-х годах (как их иногда называют, «годы вуль­гарности»), было иначе: многие выбирали для своей ванной комнаты именно розовый.

Розовый был востребован и в других пространствах, связанных с уходом за женским телом: в парикмахерских, маникюрных салонах, магазинах парфюмерии, спа-центрах и так далее. Мастерицы и клиентки в этих заве­дениях надевали розовые халаты, чтобы защитить себя от грязи, а заодно подчеркнуть свою женственность (некоторые из них носили розовые халатики, пусть и не такие шикарные, еще в школе, чтобы отличаться от мальчиков, всегда носивших синее либо серое). Здесь снова проявляется связь розового с телом и гигиеной.

Этот «гигиенический» розовый часто встречается и в других предметах обихода, напрямую контактирующих с кожей для чистоты, ухода или здоровья, — лейкопластыри, медицинские бинты, компрессы. Впрочем, в наши дни в этой сфере, как и во многих других, розовый по прихоти моды уступает место белому.

Гигиенический или медицинский розовый взаимодействует не только с кожей, но и, как ни странно, с полостью рта. Зубная паста или крем для десен часто бывают этого цвета; а основания для искусственных зубов всегда делаются из розового пластика, чтобы сливаться с цветом нёба и челюстей. Хотя этот розовый цвет опор для зубных протезов выглядит скорее пугающе, чем привлекательно. Пожалуй, имеет смысл его скрывать, а не демонстрировать. Тем более что поправлять опоры для протезов, вынимать их и вообще выставлять напоказ считается неприличным. Даже те, кто их рекламирует, вынуждены при этом прибегать к разным уловкам.