Александр Перцев —
о Ницше, женщинах
и Слотердайке
Arzamas продолжает знакомить читателей с российскими учеными. В новом выпуске — философ и переводчик Александр Перцев с тремя мини‑лекциями: о приключениях идей Ницше в России, о Ницше и женщинах и о немецком философе Петере Слотердайке
Александр Перцев — российский философ, доктор философских наук, профессор, бывший декан философского факультета Уральского федерального университета. Переводчик работ Ницше, Ясперса и Слотердайка на русский язык. Автор книг «Незнакомый Ницше: психолог, остроумец и знаток женщин», «Молодой Ясперс: рождение экзистенциализма из пены психиатрии», «Несомненный трансцендентуй (К истокам российского девственного постмодернизма)» и др.
— Какой теме было посвящено ваше первое исследование?
— Я со второго класса учил немецкий язык и очень любил переводить с него. У нас в школе еще не было технического перевода, была немецкая литература. И существовало правило: либо учишь огромное стихотворение, либо переводишь его — в стихах, с рифмами, без дураков. Второе мне казалось легче. В 9-м и 10-м классе я переводил Гейне и Брехта. Поэтому на философском факультете Уральского госуниверситета пошел к тому научному руководителю, который ценил хорошие переводы с немецкого. Такой человек был один — профессор К. Н. Любутин. Он занимался историей философии. Языки тогда философы знали неважно. К каждому видному западному философу Любутин прикрепил — заочно, конечно, — по своему аспиранту для изучения и написания диссертации. Он подбадривал нас так: «Не робей! Сумел перевести одно предложение со страницы — уже можно сделать ссылку. Уважать будут!» На моих глазах философы, способные перевести отдельные предложения, сменились философами, способными перевести книгу. А первым моим настоящим исследованием — на 4-м курсе — стала философская антропология Арнольда Гелена (1904–1976). Выбирал ее не я сам, а научный руководитель. Он сказал, что время одиноких гениев в науке, как и время парусников на флоте, ушло в прошлое, сегодня наука движется коллективами. Так я стал одним из десятка молодых ученых, которые исследовали на кафедре современную немецкую философию. Когда я начал изучать Гелена, он еще был жив! Сегодня такое большая редкость. С тех пор я многое знаю о философии немецкого консерватизма.
— Что вы исследуете сейчас?
— Некоторые альтернативно одаренные люди считают, что критерий успешности философа — опубликовать какие-нибудь тезисы в английском захолустье. Я полагаю, что философия в виде тезисов существовать не может. Она может существовать только «в напечатанных книгах» — так неокантианец Герман Коген говорил не только о философии, но и о действительности вообще. Мы можем знать только мир, схваченный в мысли и запечатленный на бумаге. Именно на бумаге, потому что читать книги на мониторе значительно хуже. Люди, которые мыслят мыслями не длиннее дозволенного в твиттере, мне неинтересны. Еще два десятилетия назад шутка «Читал пейджер. Много думал» вызывала смех. Сейчас не вызывает. Но не будем о тех, кто нам не интересен. Это результат революции двоечников. Они, как и другие угнетавшиеся меньшинства, добились права открыто выражать свои идеи, создавать и распространять свои произведения — и даже добились признания своего языка государственным. Мы сегодня отчаянно скучаем, знакомясь с их творчеством. Но, как сказал один умный человек, «и это пройдет». Так вот — я жду, когда это пройдет (верите ли, Гегель сравнивал себя с одиноким хранителем огня философии в пещере — а за ее пределами ею никто не интересуется!). Но все вернулось, потому что без философии человек жить не может, как без воздуха. Если он будет иметь все, но не будет знать, в чем смысл его жизни, он впадет в тяжелый невроз. Поэтому я потихоньку перевожу достойные книги по философии, с которыми нам в России не удалось познакомиться в XX веке. Я перевел две книги П. Слотердайка, перевел на русский язык «Так говорил Заратустра» Ф. Ницше. Перевел немало его философских афоризмов. Еще перевел К. Ясперса, Д. Бонхеффера, Э. Никиша (который был главой Баварской советской республики), Ф. Юнгера. Последние две книги, которые я перевел и перевожу, — книги немецкого философа и культуролога Романо Гвардини о Гельдерлине и о Данте. Революция двоечников отсылает нас к прошлому. С современниками часто бывает скучно. Понятное дело, что я пишу и сам — ничуть не меньше, чем перевожу. Пока люди балуются с индексами, рейтингами и прочей наукометрией, я стараюсь переводить по паре монографий в год и столько же писать. Далеко ли это от проблем современной России? Как сказать!
— Почему вы решили изучать философию?
— Это получилось достаточно случайно. Я собирался поступать на факультет психологии... или на факультет журналистики... В общем, как и все абитуриенты, я сомневался. Поступая на факультет психологии в Ленинградский университет, плохо сдал математику. Психология и математика расположены на противоположных полюсах человеческой культуры, но математикой легче всего проредить ряды абитуры. В общем, вернулся в Екатеринбург, и родители взяли меня на слабо, показав на Уральский государственный университет. Они сказали: «Тебе со своей золотой медалью и сюда не поступить». Я сказал, что поступлю (поступил за день). Они спросили, на какой факультет я пойду. Я ответил — на журналистику. Они сказали, что журналистика — это не наука, а ремесло. А в университете надо изучать науки, а не ремесла. Я пошел на философский. Сейчас я член Союза журналистов России, телеведущий и радиоведущий. Преподаю в проекте «Академия ведущих» (Екатеринбург). Древние греки считали, что тот, кто не способен сказать за себя в собрании, не является гражданином. Трудно даже предположить, куда бы нас сегодня завела подобная странная логика...
— С какими заблуждениями, связанными с вашей работой, вы сталкиваетесь?
— Я провел 104 ток-шоу на телеканале «Ермак», который вещает на весь Уральский федеральный округ. На них выступило только в качестве основных гостей около 300 человек — политики, ученые, общественные деятели. И я понял — наш человек умеет выступать только в двух жанрах: ответ на уроке и отчет на пленуме. Впрочем, это одно и то же. Все боятся спутаться в цифрах, так как за это ставят два. Скажешь, что дважды два — пять, получишь неуд, и крыть нечем. А вот если цифры не называть, то можно нести все что угодно. Я «расслаблял» гостей ток-шоу, говоря, что цифр с них спрашивать не буду — мы просто пофилософствуем. Они тут же расслаблялись — и начинали свободно нести ахинею. Потому что нести ахинею легче, чем бревно. Философией сегодня называют любой беспредметный разговор. И наивно думают, что они первыми победили философию. А между тем они просто повторяют позитивизм, который был выдуман в 1830 году Огюстом Контом. Тот, кто не знает философии, повторяет философию позапрошлого века, открывая заново велосипед. Даже ЕГЭ в деталях придумал Освальд Шпенглер в 1922 году — читайте книгу «Воссоздание Германского рейха», которую недавно выпустило издательство «Владимир Даль» в Санкт‑Петербурге.
— Кто на вас повлиял больше всего?
— Первым моим учителем по философии жизни был плотник дядя Коля из деревни Ключики под Нижним Тагилом. Он сказал мне в 13 лет: «Делай хорошо, Саша, — плохо само получится». Наши старики много круче, чем Конфуций и Лао-Цзы. Прослушав недавно мою лекцию о Мартине Лютере, который говорил, что надо трудиться, потому что во время труда нельзя согрешить, они забычковали чинарики и махнули руками: «Можно!» В этом-то главное отличие православия (в том числе греческого) от немецкого лютеранства: человек живет не ради труда, а трудится ради жизни.
— Что самое трудное в вашей работе?
— Приводить к достойному виду молодежь, запущенную в школе, — причем времени этому уделяется все меньше. Предлагают увеличить самоподготовку. А самообразование — самая скучная вещь на свете.
— Какой совет вы бы дали молодым ученым?
— «Наука существует в напечатанных книгах», — сказал неокантианец Герман Коген. Именно в книгах, а не в тезисах, напечатанных в английских провинциальных университетах. Книги надо писать и диссертации — несмотря ни на что.
— Какую роль в вашей работе играет академическое сообщество?
— Только оно может оценить по достоинству то, что я делаю. Эффективные менеджеры, как правило, степени не имеют. Они напоминают руководителей широкого профиля советских времен. «Красных директоров».
— Следите ли вы за международным контекстом? Что самое интересное происходит в вашей области?
— Да. Но за международным контекстом, который проверен временем. Я люблю жить в XIX веке. Зря думают, что я отстал. Страна живет в XVIII веке. Это время перехода к рынку в Европе.
— Как выглядит ваш типичный день?
— Я читаю четыре лекции в неделю. В Европе профессор читает одну, потому что иначе не успеет подготовиться, — он «плавный», как говорит нынешняя молодежь. В остальное время — до недавнего времени — сохранял философский факультет в Екатеринбурге. Продержался 22 года. Дальше не смог. Освободилось много времени. Занимаюсь переводами и пишу книги. Учу молодежь и взрослых говорить с кем угодно и о чем угодно.
— Почему то, что вы изучаете, важно именно сейчас?
— Гераклит Эфесский (VI–V века до нашей эры) сказал, что в один поток нельзя войти дважды и нельзя застать никого из смертных в одном состоянии дважды. Не только вода в реке меняется. Входящий человек тоже меняется. Всякие балбесы, готовясь к тестированию, запоминают эту фразу и ее автора, но не вдумываются в смысл. А он — таков. Утром ваша жена (или муж, если вы женщина) уже не тот человек, что вчера. Вчерашние ваши подарки, включая шубу, не в счет. Надо с этим человеком знакомиться заново и снова его очаровывать. И друг ваш не тот, что прежде. С ним надо посидеть, кофе попить, выслушать, что он пережил и передумал с предыдущей встречи. Вот и прошло полдня. Немцы ругаются, что греки плохо работают. Потому что они считают, что человек не меняется — и нечего с ним знакомиться по нескольку часов в день за кофе. Греки не просто отказались платить старушкам-процентщицам. Они заступились за культуру, которая требует времени. Так современна или несовременна философия Гераклита?
