Буратино — это Гумилев?! Как Толстой придумал своего героя
Какая может быть связь между поэтом-акмеистом Николаем Гумилевым и героем детской повести Алексея Толстого? Рассказывает Валерий Шубинский, автор курса «Николай Гумилев в пути»
Общеизвестно, что сказка Алексея Николаевича Толстого «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936) — ремейк сказки Карло Коллоди «Приключения Пиноккио. История деревянной куклы» (1881). Слово il burattino
«Когда я был маленький — очень, очень давно, — я читал одну книжку: она называлась „Пиноккио, или Похождения деревянной куклы“ (деревянная кукла
по-итальянски — буратино).
Я часто рассказывал моим товарищам, девочкам и мальчикам, занимательные приключения Буратино. Но так как книжка потерялась, то я рассказывал каждый разпо-разному , выдумывал такие похождения, каких в книге совсем и не было».
На самом деле сказка «Пиноккио» не переводилась на русский до 1906 года. Толстому в это время было уже двадцать три года. В 1922–1923 годах, будучи в эмиграции, он редактировал новый перевод «Пиноккио», выполненный Ниной Петровской, одной из «роковых женщин» Серебряного века, возлюбленной Брюсова и Андрея Белого.
В 1934-м, уже в СССР, Толстой заключил договор на вольный пересказ «Пиноккио», но вскоре утратил интерес к этой работе, написав вместо этого новую книгу на тот же сюжет.
Пиноккио хочет стать живым мальчиком и становится им. Его характер развивается, он избавляется от своих недостатков. Книга Коллоди — роман воспитания. Действие длится два года, персонажей много, приключения сменяют друг друга. Очень силен дидактический элемент.
Сказка Толстого компактнее. Действие ее очень динамично и умещается в шесть дней. Враги у Буратино все время одни и те же. Дидактика полностью отсутствует. Добродетельная фея, превращающаяся то в девочку, то во взрослую женщину, и перевоспитывающая Пиноккио, у Толстого становится фарфоровой куклой Мальвиной, а ее «педагогика» выглядит откровенно пародийно. Цель Буратино — не стать «настоящим», а обрести золотой ключик, который, в свою очередь, делает его обладателем удивительного волшебного театра.
Уже в ноябре 1936 года знаменитая актриса Фаина Раневская писала подруге:
«Толстой-третий написал сказку „Золотой ключик“. Прочти ее, он там ославил множество народу под видом сказочных героев. Я бы сама не догадалась, но мне объяснили в театре. Главный герой Буратино — это Горький, Мальвина — жена Блока Любовь Менделеева, а сам Блок выведен как Пьеро. В сказке есть злодей Карабас-Барабас, директор кукольного театра, так вот это — Мейерхольд» Фаина Раневская. Письма к подруге. М., 2017..
Этот вопрос подробно изучил литературовед Мирон Петровский в монографии «Книги нашего детства» (1986). И действительно, ему удалось убедительно доказать, что Пьеро и Мальвина наделены чертами Александра Блока и его жены Любови Дмитриевны Менделеевой-Блок, а Карабас-Барабас, владелец кукольного театра, — памфлетное изображение Всеволода Мейерхольда, одного из основателей режиссерского театра с его отношением к актеру как к марионетке.
Но Буратино, неунывающий авантюрист, добросердечный, но легкомысленный, смышленый, но и наивный, совсем не похож на Горького. На кого же он похож?
Африка
В предпоследней главе книги Толстого, «Что они увидели за потайной дверью», герои видят волшебный театр. Что же он им показывает? Начнем со второй части представления.
«Это была Африка.
По песку пустыни под красным солнцем проходили звери.
В три скачка промчался гривастый лев — хотя был он не больше котенка, но страшен.
Переваливаясь, проковылял на задних лапах плюшевый медведь с зонтиком.
Прополз отвратительный крокодил — его маленькие дрянные глазки притворялись добренькими. Но все же Артемон не поверил и зарычал на него.
Проскакал носорог — для безопасности на его острый рог был надет резиновый мячик.
Пробежал жираф, похожий на полосатого, рогатого верблюда, изо всей силы вытянувшего шею.
Потом шел слон, друг детей, — умный, добродушный, — помахивал хоботом, в котором держал соевую конфету.
Последней протрусила бочком страшно грязная дикая собака — шакал».
Тема Африки в литературе 1910–30-х годов была определенным образом маркирована. Для людей поколения Толстого она во многом ассоциировалась с африканскими путешествиями и стихами Николая Гумилева. Даже в «Крокодиле» и «Бармалее» Чуковского есть элемент дружеской пародии на поэта (что, кстати, установлено Петровским). Практически все экзотические животные, упомянутые у Толстого, действуют и в стихах Гумилева. «Жираф» — знаменитое стихотворение 1907 года (написанное, заметим, до африканских путешествий автора 1908–1913 годов). Тем же годом датировано и стихотворение «Носорог», которое начинается так:
Видишь, мчатся обезьяны
С диким криком на лианы,
Что свисают низко, низко,
Слышишь шорох многих ног?
Это значит — близко, близко
От твоей лесной поляны
Разъяренный носорог.
Могучий слон, который «вонзает во всех проходящих пожелтевший изломанный клык», — из стихотворения «Замбези» (1918). А есть еще очаровательное лирическое стихотворение «Слоненок» (1920) — и персонаж этого стихотворения, «слоненок, родившийся в Берлине иль Париже», «может съесть лишь дольку мандарина, кусочек сахару или конфету». А в «Золотом ключике» как раз слон с конфетой! Шакалы упоминаются в стихотворении «Паломник» (1911) и многократно — в «Африканском дневнике». Правда, он не был напечатан при жизни Гумилева. Но в устных рассказах об Африке Гумилев не раз упоминал этих животных. И, конечно, много и красочно говорил о своей охоте на львов. К счастью, ни одного льва он не убил: единственный его выстрел в царя зверей описан в рассказе «Африканская охота».
Павлины в саду
А вот начало той же главы:
«На сцене был сад. На маленьких деревьях с золотыми и серебряными листьями пели заводные скворцы величиной с ноготь. На одном дереве висели яблоки, каждое из них не больше гречишного зерна. Под деревьями прохаживались павлины и, приподнимаясь на цыпочках, клевали яблоки. На лужайке прыгали и бодались два козленка, а в воздухе летали бабочки, едва заметные глазу.
Так прошла минута. Скворцы замолкли, павлины и козлята попятились за боковые кулисы. Деревья провалились в потайные люки под пол сцены».
Что это за деревья с «золотыми и серебряными листьями», на которых растут яблоки? Не Эдем ли это до грехопадения? В раннем стихотворении Гумилева «Рассвет» действие разворачивается в раю, где ходит павлин:
Змей взглянул, и огненные звенья
Потянулись, медленно бледнея,
Но горели яркие каменья
На груди властительного Змея.
Как он дивно светел, дивно страшен!
Но Павлин и строг и непонятен,
Золотистый хвост его украшен
Тысячею многоцветных пятен.
Молчаливо ждали у преддверья;
Только ангел шевельнул крылами,
И посыпались из рая перья
Легкими сквозными облаками…
Трамвай
Описание представления заканчивается так:
«Вспыхнули матовые уличные фонарики. На сцене была городская площадь. Двери в домах раскрылись, выбежали маленькие человечки, полезли в игрушечный трамвай. Кондуктор зазвонил, вагоновожатый завертел ручку, мальчишка живо прицепился к колбасе, милиционер засвистел — трамвай укатился в боковую улицу между высокими домами.
Проехал велосипедист на колесах — не больше блюдечка для варенья. Пробежал газетчик — вчетверо сложенные листки отрывного календаря — вот какой величины были у него газеты».
Это город ХХ века, хотя действие «Буратино» происходит в условном мире времен Коллоди — в нем нет никаких технических устройств сложнее шарманки. Это советский город — в нем не полицейский, а милиционер, по нему ездят велосипедисты и ходит трамвай. «Заблудившийся трамвай» (1919) — одно из самых знаменитых стихотворений Гумилева и, возможно, объективно вершинное его стихотворение.
Шел я по улице незнакомой
И вдруг услышал вороний грай,
И звоны лютни, и дальние громы, —
Передо мною летел трамвай.
Как я вскочил на его подножку,
Было загадкою для меня,
В воздухе огненную дорожку
Он оставлял и при свете дня.
Мчался он бурей темной, крылатой,
Он заблудился в бездне времен…
Остановите, вагоновожатый,
Остановите сейчас вагон.
Сочетание трамвая и Африки безошибочно маркирует Гумилева. Павлин в райском саду, как видим, тоже есть в его стихах. Так что все три сцены волшебного театра отсылают к конкретным стихотворениям Гумилева.
Золотой ключик
У Коллоди никакого ключика нет. Очаг нарисован на стене — и за ним решительно ничего не скрывается. У Толстого за очагом дверь, ведущая к счастью и волшебству. Петровский считает, что здесь ответ на одно из мест в пьесе Блока «Балаганчик»: «Даль, видимая в окно, оказывается нарисованной на бумаге. Бумага лопнула. Арлекин полетел вверх ногами в пустоту».
Может, и так. Но обратим внимание на один из мотивов биографии Гумилева. В своих путешествия по Африке он искал некую «золотую дверь». Об этой таинственной двери упоминает Ахматова в разговорах с биографом Гумилева Павлом Лукницким и в записках «О Гумилеве» (1965):
«Сколько раз он говорил мне о той „золотой двери“, которая должна открыться перед ним
где-то в недрах его блужданий, а когда вернулся в 1913-м, признался, что „золотой двери“ нет».
Мотив тайной двери в рай есть и в стихах Гумилева — например, в «Воротах рая» (1908):
Не семью печатями алмазными
В Божий рай замкнулся вечный вход,
Он не манит блеском и соблазнами,
И его не ведает народ.
Это дверь в стене, давно заброшенной,
Камни, мох и больше ничего,
Возле — нищий, словно гость непрошенный,
И ключи у пояса его.
Отец Буратино
Улик, как видим, все больше. Личность Гумилева — ребячливого, неутомимого, склонного к авантюрам — тоже вполне соответствует образу Буратино. Но кто же в таком случае его отец, шарманщик Карло?
У Коллоди Пиноккио создает столяр Джепетто. Толстой изменил его имя на Карло. В «Буратино» Карло уже не столяр, а шарманщик. Почему?
В реальности Гумилев был сыном врача. Но это — Гумилев-человек. В поэзии он считал себя учеником («сыном») двух поэтов — Валерия Брюсова и Иннокентия Анненского. Анненский был директором гимназии, где Гумилев учился. Позднее они много общались. Юный Гумилев сделал много для привлечения внимания к поэзии Анненского и позднее посвятил его памяти стихи. Одно из ярчайших стихотворений Анненского — «Старая шарманка» (1907):
Лишь шарманку старую знобит,
И она в закатном мленьи мая
Все никак не смелет злых обид,
Цепкий вал кружа и нажимая.
И никак, цепляясь, не поймет
Этот вал, что ни к чему работа,
Что обида старости растет
На шипах от муки поворота.
Но когда б и понял старый вал,
Что такая им с шарманкой участь,
Разве б петь, кружась, он перестал
Оттого, что петь нельзя, не мучась?..
Толстой и Гумилев
Алексей Толстой дружил с Гумилевым в 1908–1911 годы. В то время Толстой был постоянным гостем Гумилева — оба они жили в Царском Селе. Их общей (вместе с поэтом Петром Потемкиным, будущим сатириконцем) затеей был недолго существовавший журнал «Остров» (1909). В пасквиле «„Остов“, или Академия на Глазовской улице», напечатанном 2 октября 1909 года в газете «Царскосельское дело», упоминаются Гумми-Кот и граф Дебелый — а также Михаил Жасмин (то есть Кузмин), Сергей Ерундецкий (Городецкий), писательница Пуффи (Тэффи). На Глазовской улице, в доме 15–18, по месту жительства Толстого, официально находилась редакция «Острова». А летом 1909 года Гумилев и Толстой гостили в Коктебеле у Максимилиана Волошина.
Толстой написал о Гумилеве воспоминания. Там есть такие слова:
«…длинный, деревянный, с большим носом, с надвинутым на глаза котелком. <…> В нем было
что-то павлинье: напыщенность, важность, неповоротливость. Только рот был совсем мальчишеский, с нежной и ласковой улыбкой» Николай Гумилев в воспоминаниях современников». М., 1990..
Деревянный, с большим носом! Не правда ли, примечательно? Уж не говоря про «что-то павлинье» (и тут мы опять вспоминаем первое представление волшебного театра).
Именно эта фраза из воспоминаний (а подобные есть у других мемуаристов, писавших о Гумилеве, — писатель Сергей Ауслендер вспоминает, например, про «лицо деревянной куклы») навела меня на мысли о Гумилеве-Буратино. И, как кажется, нашлось довольно много аргументов…
