«Живые мертвые вещи»
Искусствовед Кира Долинина рассказывает о художнике Владиславе
Архив — это про историю. Про память. Про факты. Про бумаги и про пыль веков. Иногда про драмы, счастье и трагедии. Но бывает, что в архивы попадают личные вещи, и тогда архивные коробки могут стать хранителями странных для такого строгого места чувств. Вещи наваливаются на тебя всем своим арсеналом: они осязаемы, они пахнут, они неформатны и они совершенно нестерпимо интимны. Хуже любовных писем. В письмах сплошь слова, за словами автор мог и скрыться. Но тут обнажение тотально: вещи ничего толком не рассказывают, но они не оставляют тебя в покое.
С этим эффектом отлично знакомы хранители и посетители мемориальных музеев. Никакая реконструкция не сможет поспорить с одной, но подлинной личной вещью. А если таковых не имеется, то подлинные стены и пропорции комнат способны говорить и сами по себе — таков абрис «будки» Ахматовой в Комарово, «полторы комнаты» Бродского в доме Мурузи, последняя комната Ван Гога в Овер-сюр-Уаз.
В архиве «Гаража» живые мертвые вещи можно найти в Фонде Владислава Мамышева-Монро. Один из самых больших художников своего поколения ушел в 44 года в одночасье и за собой не прибрал, оставил массу вещей самого разного свойства — от обуви и одежды до грима и париков. С одной стороны, эти вещи — часть его профессиональной деятельности и от этого место им, безусловно, в архиве/музее; но с другой стороны, телесность, интимность, осязательность этих единиц хранения столь велика, что они бьют наотмашь. Они, в отличие от своего хозяина, живые.
1. Билет в филармонию
Нарратив о детстве и юности Владика Мамышева был очень важен для художника Монро. В его многочисленных мемуарах и устных рассказах тасуются самые разнообразные факты из его школьной жизни. Скучная общеобразовательная и веселая литературная школа, раннее увлечение рисованием и интерес к культуре, мама — партийный работник, директор школы — кагэбэшник, отчисление за портреты Гитлера и за карикатуры на членов Политбюро. Правду тут лучше не искать, все умело перепутано, но хранящийся у художника билет в филармонию на концерт, прошедший 31 января 1980 года, когда юному слушателю едва исполнилось 10 лет, — факт, документально подтвержденный. Билетик не сгинул в многочисленных переездах, пожарах, отелях и сквотах, в той тотальной бездомности, в которой предпочитал существовать Мамышев-Монро. Места хорошие, партер. Дневной концерт или вечерний, неясно. Был ли он там один (мог, на дневном) или с мамой на вечернем, неизвестно. Что играли? Мы не знаем (исследователи, конечно, раскопают). Нет и текста, который, как в главе о театре в «Воспоминаниях» Александра Бенуа, рассказал бы нам, что именно на этом концерте или спектакле к нему пришло озарение и всепоглощающая любовь к искусству, особенно к музыке. Есть кусочек старой плохой бумаги — и он
2. Письмо
Сам Мамышев потом будет утверждать, что служба на космодроме Байконур (1987–1989) его не очень утомляла, он хорошо рисовал, а при том количестве официальной пропаганды, которой должна быть украшена жизнь советских военнослужащих, художники были на вес золота. Однако в
3. Туфли
Женские туфли на высоченном каблуке солидного мужского размера, конечно, символ квир-культуры. У Мамышева их были десятки, а играли они свою роль в сотнях образов. На первых фотографиях в образе Мэрилин Монро конца 1980-х — начала 1990-х он в них еще косолапо ходит, затем привыкнет и даже научится танцевать. Туфли, накладные груди, чулки, корсет — вся эта амуниция драг-квин у Мамышева была, и он ею пользовался совершенно виртуозно. Однако стать женщиной (стариком, старухой, блондином, брюнетом, Гитлером, Путиным, Наполеоном, Валентиной Матвиенко, королевой Елизаветой) он мог и не вставая на каблуки, не надевая соответствующий парик или мундир. Иногда художник обходился светлым и темным корректирующими карандашами, рисуя лицо своего героя и тут же становясь им.
4. Коса из светлых волос
Именно такая коса появляется в гардеробе художника вместе с появлением в списке его героев бывшего премьер-министра Украины Юлии Тимошенко в проекте «Dolce Revolution» (2005). Согласно логике построения опознаваемого национального образа самой Тимошенко, коса становится маркером и в случае с копированием ее Мамышевым. Однако косы появлялись у Мамышева-Монро и раньше: у владычицы морской в проекте «Меня зовут Троица» в 1997-м или у красной девицы в «Русских вопросах» в Русском музее в том же году. Проект с косой был номинирован на премию Кандинского в категории «Проект года» в 2013 году. Посмертно.
5. Набор косметики
У Мамышева были горы косметики лучших фирм. Плюс профессиональный грим. Со всем этим он виртуозно управлялся сам, лишь изредка доверяясь кино- и театральным гримерам.
«Я все делаю сам. И только в очень редких случаях — как, например, это было, когда журнал „Арт-хроника“ просил меня сделать Путина, Тимошенко и Медведева, — мне помогали профессиональные визажисты. На моем лице умещается лицо кого бы то ни было в диапазоне между Монро и Гитлером; это максимальный разброс, возможный в XX веке. Если ты делаешь точный рисунок, не допускаешь никаких отклонений от оригинала, то в
какой-то момент происходит странная химиякакая-то . Это длится буквально несколько секунд — и только в этот момент надо фотографировать, — в тебя будто вселяется чужая душа» Цит. по: «Влад Монро о „Полонии“, службе на Байконуре и том, почему ему не хочется жить в России»..
Собственно, именно этот момент очень часто возникает в воспоминаниях друзей Мамышева-Монро. Иногда требовались часы подготовки ради минуты на съемку. Но иногда преображение происходило на глазах — без костюмов, без грима, базируясь лишь на доскональном знании особенностей мимики героя. И это не было театральным упражнением, это было художественным произведением, каковым, собственно, и был сам Владик Монро.