10 мая 2019Литература

Чтение на 15 минут: письма Екатерины Лившиц Ольге Арбениной из лагеря

Пыльные тарелки в доме Даниила Хармса, самовар Михаила Кузмина, смерть единственного сына Кики, аресты друзей, стихи и музыка. Оказавшись в лагере, Екатерина Лившиц, бывшая балерина и вдова поэта Бенедикта Лившица, вела переписку с художницей Ольгой Гильдебрандт-Арбениной. Arzamas выбрал четыре ее письма

В «Редакции Елены Шубиной» издан том дневников и воспоминаний вдовы поэта Бенедикта Лившица Екатерины «Я с мертвыми не развожусь!..». Составитель тома и автор вступительной статьи — Павел Нерлер, авторы комментария и аннотированного указателя — Павел Нерлер и Павел Успенский. Среди 17 адресатов Екатерины Лившиц — поэт Арсений Тарковский, филологи Александр Дейч, Михаил Гаспаров, Гарегин Бебутов, Вадим Козовой, художница Ольга Гильдебрандт-Арбенина, вдова писателя и художника Юрия Юркуна и др.

Екатерина Константиновна, или Тата, Лившиц — танцовщица, ученица Брониславы Нижинской, «балеринка без балета», как назвала ее Надежда Мандельштам. В годы Большого террора она потеряла мужа и сама провела пять лет в Севураллаге. Освободившись и вернувшись в 1954 году в Ленин­град, она посвятила несколько десятилетий борьбе за восстановление доброго имени своего мужа.

Тата и Бен познакомились в Киеве в начале 1920-х годов. К тому времени он успел издать два сборника стихов — «Флейта Марсия» и «Волчье солн­це», — дружил с футуристами, в частности с братьями Бурлюками, и был довольно знаменит в литературной среде. На фотографии, сделанной накануне Первой мировой войны, молодцеватый Бен Лившиц снят с серьезным Осипом Мандельштамом, немного удивленным Корнеем Чуковским и меланхоличным Юрием Анненковым. Почти сразу после свадьбы, в 1922 году, Лившицы переехали в Петроград. Там они сблизились с Мандельштамами, поэтом Михаилом Кузминым, Юрием Юркуном и его женой Ольгой Арбениной; в гостях у Лившицев бывали Анна Ахматова, Даниил Хармс, Владимир Пяст.

Как и во многих семьях, все оборвалось в 1937 году. Лившиц был арестован по так называемому ленинградскому писательскому делу. По нему прохо­дили также поэт Николай Заболоцкий, поэт и переводчик Валентин Стенич, Юрий Юркун. Екатерина Лившиц снова часто встречалась с Арбениной, но уже у тюремных стен.

Письма Лившиц Арбениной написаны в 1942–1948 годах; все, кроме последнего, отправлены из лагеря — именно там она получила известие о гибели на фронте своего единственного сына Кирилла (Кики). В письмах к Арбениной «маленькая Тата», «ветерок» находит слова поддержки и уте­ша­ется сама — воспоминаниями о прежней жизни.

20 июля 1942 года

Милая Ольга Николаевна!

Вы очень растрогали меня своим поздравлением и своими пожеланиями, доказали, что знаете меня лучше, чем кто бы то ни было! Спасибо Вам, дорогая.

Расскажу Вам о себе и начну с того, что для меня всего важнее: о Кике я ничего не знаю. Я получила летом его открытку, адресованную дедушке, которая уже не застала его в живых и которую Всеволод Николаевич   Всеволод Петров (1912–1978) — искусство­вед; близкий друг Екатерины Лившиц. пере­слал мне. Кика был тогда в Свердловске, в одном из госпиталей. Я написала ему по этому адресу, но письмо мое вернулось обратно со штампом «выбыл». Куда — неизвестно, скорее всего, обратно в часть. Мысль о нем не оставляет меня в покое ни на минуту. Что с моим мальчиком, где он — не имею понятия. Я потеряла отца и потеряла из вида сына. Вы знаете, что я недостаточно педа­го­гичная мать, но очень любящая, и поэтому сможете себе представить мое состояние. К сожалению, здоровье мое не постоянно хорошо, как Вам сообщил Всеволод Николаевич. У меня компенсированный порок сердца, который постоянно дает себя чувствовать. Внешне я тоже очень поменялась: поседела, постарела и… потолстела. Живу я грустно, главным образом воспоминаниями, снами и мечтами о будущем. Всеволод Николаевич оказался до умиления преданным другом: он делал для меня все возможное в Ленинграде, пишет мне очень часто (вот только сейчас пауза, и это очень тревожит меня) и даже поза­бо­тился о том, чтобы его семья выслала мне посылку. Если бы не он, я теперь, после смерти папы  Константин Яковлевич Скачков умер в бло­кадном Ленинграде от истощения 4 апреля 1942 года., чувствовала бы себя совершенно одинокой.

Милая, не грустите о потере вещей. Черт с ним, с костюмами, ложками и даже квартирой. Все это у Вас будет во много раз лучше. Единственно, о чем действи­тельно стоит жалеть, это — ваши картины. Но я не верю в то, что Ваши твор­че­ские возможности исчерпаны, я твердо знаю, что все еще будет: и Юра  Юрий Юркун (1895–1938) — писатель, муж Ольги Гильдебрандт-Арбениной. В 1938 году был обвинен в участии в «антисоветской право-троцкистской террористической и диверсионно-вредительской организации» (по тому же делу был арестован и Бенедикт Лившиц) и расстрелян., и счастье, и слава. Пусть Вас хоть немного утешит то, что никогда и ни при каких обстоятельствах не может быть уничтожено, — то, что три лучших рус­ских поэта писали Вам стихи (я не говорю про остальных) и Вы были их музой. Много ли женщин за всю историю нашей литературы могут этим похвастать? Мне ли Вас утешать, Ольга Николаевна! Мои утраты безвозвратны.

Передайте от меня самый нежный привет Марине Николаевне  Марина Ржевская (1915–1982) — жена Всеволода Петрова, знакомая Екатерины Лившиц и Ольги Гильдебрандт-Арбениной., Тане  Татьяна Саламатина — племянница Ольги Гильдебрандт-Арбениной., Алексею  Алексей Шадрин (1911–1983) — близкий друг Екатерины Лившиц. и особенно Глафире Викторовне  Глафира Панова (Гильдебрандт) (1869–1943) — мать Ольги Гильдебрандт-Арбениной.. Рада буду получать от Вас хоть изредка письма.

Я познакомилась в поезде и до Свердловска ехала вместе с Паперной  Эстер Паперная (1901–1987) — детская писательница; солагерница Екатерины Лившиц., которая всю дорогу не смолкая пела на разных языках, рассказывала анекдоты и всякие истории про наших общих знакомых. Мы с ней очень подружились. Но где она сейчас, я не знаю. Крепко целую Вас. Пожалуйста, пишите

Ваша
Е. Лившиц

10 апреля 1943 года

Дорогая Ольга Николаевна!

Вчера я получила Ваше письмо. Спасибо Вам большое. Оно порадовало меня, если только хоть что-нибудь способно радовать меня. Случилось самое страш­ное, самое большое горе, какое только могло со мной случиться: я получила официальное сообщение о том, что Кика «проявил геройство и мужество и был убит в бою под Сталинградом 18 октября 42 г.». Я думала, что не смогу пере­жить этого. Потом вдруг я этому не поверила и решила, что это ошибка, что этого не может быть, и теперь я боюсь, боюсь смертельно, что, может быть, это правда. Он выполнил свою заветную мечту — стать моряком и, выписавшись из Свердловского госпиталя, поступил в Военную флотилию в отдельную бригаду траления, выбрав самую опасную морскую специальность — вылавли­вание мин.

Что пережил этот мальчик за последние два года? Неужели никогда, никогда в жизни я не смогу посмотреть в его глаза (с Вашим любимым косым разре­зом), взять его за руку, уже такую мужественную, и поговорить с ним обо всем, и обо всем спросить его — взрослого и умного? Неужели судьбе было угодно отнять его у меня тогда, когда одиночество, горе и лишения вылечили все его «болезни роста» и он стал полноценным человеком? Все мои материнские заботы, волнения и даже огорчения кажутся мне теперь счастьем. Какой жалостью сжимается мое сердце, когда я представляю себе его в осажденном Ленинграде и потом скитающимся по дорогам — совершенно одиноким. Вы помните его во всех возрастах: и пеленашкой, и розовощеким карапузиком, и школьником, вечно перемазанным чернилами, и, наконец, уже юношей, дерзким и жестоким, как все юноши (несмотря на доброе сердце). Неужели Вы можете представить себе его с раздробленным черепом и мертвым лицом? Ведь нельзя же, правда? Нет, я верю в то, что это ошибка, что мальчик мой здоров и невредим, что ему хорошо живется в обществе его веселых и храбрых товарищей-моряков.

Спасибо Вам, дорогая, за разрешение переписываться с Вами. Передайте милой Глафире Викторовне, что я бесконечно люблю и уважаю ее и что жалеть меня не надо: мне живется неплохо — я работаю в тепле, работа мне по силам, и дру­зья меня не забывают: я получила две очень хороших посылки от родных Всево­лода Николаевича. Они сейчас в Алма-Ате, но вскоре собираются возвра­щаться домой в Ленинград. Сам он в начале года выехал из Ленинграда. Последнее письмо я имела из Лефортово, под Москвой. Знаю, что часть его куда-то переезжает и пока еще он не имеет твердого адреса. Ему и Алексею я обязана так многим, что, очевидно, никогда не расплачусь с этим домом.

Мне очень хотелось бы передать Алексею привет, но, мне кажется, Екатерина Николаевна  Екатерина Шадрина (1887–1970) — мать Алексея Шадрина. на меня из-за него сердится, хотя я себя виноватой и не чувст­вую. Да и в самом деле я не виновата в том, что он бывал у меня чаще, чем хотелось этого ей, и в том, что после моего отъезда он тратил столько времени, энергии и, наверное, денег на книгу и, кажется, на передачи мне в больницу. Поручаю это Вашему идеальному такту — если найдете возможным — пере­дайте привет им обоим: ведь Екатерину Николаевну я очень, очень люблю, она очень хорошая, и дом их я любила с его бесконечными поминками, чаями, кошками, запахами и постоянными раздорами между «отцами и детьми».

Помните их длинный стол, и лампу сбоку, и кошку, дремлющую на столе, и наши чаепития, и театральные и литературные разговоры, и ворчливую Марью? Сколько еще столов объединяло нас с Вами, милая Ольга Николаевна. И Юрочкин с Михаилом Алексеевичем  Михаил Кузмин (1872–1936) — поэт, прозаик, ближайший друг Ольги Гильдебрандт-Арбениной и Юрия Юркуна. Их взаимо­отношения отражены в поэтическом цикле Кузмина «Форель разбивает лед»., с абажуром с форточками и с тради­ционным самоваром, и Ваш круглый с водочкой, появляющейся из буфета, и особенно вкусными салатами Глафиры Викторовны, и Хармсов  Имеются в виду писатель Даниил Хармс и его жена Марина Малич. Хармс умер в феврале 1942 года в блокадном Ленинграде. с пыль­ными тарелками и без скатерти, и Эрихов  Эрих Голлербах (1895–1942) — искусствовед. Умер в 1942 году по пути в эвакуацию из блокадного Ленинграда. с баккара и петровскими флягами. Где, кстати, Эрих? О знакомых я узнаю из газет. Коля Тихонов  Николай Тихонов (1896–1979) — поэт, в 1920-х годах участник литературного объединения «Серапионовы братья». — в Ленин­граде, его статьи постоянно встречаются в прессе, все Жуковские  Неустановленные лица.  — в Таш­кенте, там же и Анна Андреевна  Анна Ахматова с ноября 1941 года находилась в эвакуации в Ташкенте. и большинство других писателей. Лен­кино — с Гришей Козинцевым и Софочкой  Григорий Козинцев (1905–1973) — режиссер; Софья Магарилл (1900–1943) — актриса, первая жена Григория Козинцева. Умерла в эвакуации в Алма-Ате, заразившись брюшным тифом. в Алма-Ате, и Т. Н. Глебова  Татьяна Глебова (1900–1985) — художница. там. Антон Шварц  Антон Шварц (1896–1954) — артист эстрады. — в Свердловске, я видела в газете извещение о его концерте.

В газете же я прочла о смерти моего друга детства и первой моей любви — премьере Вахтанговского театра, убитого во время налетов на Москву. Милая Ольга Николаевна. Вы знаете всю, всю мою жизнь больше, чем кто-либо другой, больше, чем Бен. Я довольно многое взяла от жизни, знала я и искус­ство, и любовь, и успех, и семью, и материнство, и горечь утрат; казалось бы, круг завершен, больше в жизни делать нечего, и все-таки я мечтаю о чувствах, о том, что увижу Бена, что Кика вернется с фронта, что поцелую Вас, дорогая, и Юрочку. Пишите мне, пожалуйста.

Передавайте мой искренний привет Глафире Викторовне, Марии Николаевне, Тане (как назовет она своего ребеночка?)  В 1943 году у Татьяны Саламатиной родился сын Алексей. и А.

Целую Вас нежно
Ваша Е. Лившиц

2 июня 1943 года

Дорогая Ольга Николаевна!

Спасибо Вам большое, что помните обо мне. И милую Глафиру Викторовну целую много, много раз за сочувствие. Поздравьте от меня Таню с сыном, желаю ей вырастить его умным и талантливым, но посоветуйте ей не оста­навливаться на одном ребенке — либо ни одного, либо минимум трое. Сейчас я в этом глубоко убеждена. Когда я думаю теперь о доме, о возвращении к прежней жизни, мне кажется она бесцельной и ненужной, теперь, когда нет ни Кики, ни папы, ни, может быть, Бена. Жаль, что я уже старая, а то я обязательно имела бы еще ребенка.

Мне кажется, что скоро Вы уже можете вернуться в Ленинград. Я получила письмо от Анны Николаевны Петровой  Анна Петрова — сестра Всеволода Петрова., что они уже возвращаются домой. Всеволод уже долго ничего не пишет ни мне, ни своим. Он выехал на фронт в начале февраля и в марте перестал писать. Семья его страшно обеспокоена, мне будет бесконечно грустно, если что-нибудь случится с ним, но почему-то мне кажется, что он застрахован от всяких бед. Ему и Алексею я обязана так, как никому в жизни.

Милая Ольга Николаевна, еще раз убеждаю Вас, не грустите ни о чем, лишь бы были живы Ваши близкие. Вы будете еще много, хорошо и продуктивно рабо­тать.

Жизнь моя немного изменилась: меня сняли из лазарета и поставили на раз­дачу хлеба. Этим мне оказано большое доверие, которое, конечно, я поста­раюсь оправдать. Физически я совсем не работаю, но нервничаю, т. к. знаю, как дорога всем каждая крошка хлеба. Обязанности мои состоят в том, что я дол­жна привезти с пекарни хлеб, нарезать его, взвесить и раздать его по талонам на завтрак, обед и ужин. Я же выдаю сахар всем и жиры для тех, кто работает во вредном цеху. Кино у нас бывает довольно часто, я участвую в кружке самодеятельности. К сожалению, сердце не дает мне возможности выступать в качестве танцовщицы самой, и я ограничиваюсь деятельностью балет­мейстера. Целую Вас крепко, дорогая, пишите.

Ваша Е. Лившиц

25 июня 1944 года

Дорогая Ольга Николаевна!

Пишу Вам, хоть и не получила еще от Вас ответа. Неужели Вы все еще в Н. Тагиле?  В Нижнем Тагиле жила Мария Николаевна Гильдебрандт (в замужестве Саламатина; 1891–1959), актриса и режиссер Нижне­тагильского театра. Ольга Николаевна с матерью уехали к ней в мае 1941 года, а вернулись только в 1949-м. У меня все по-старому. Отдыхаем от морозов, но терзаемся от комаров.

Получила письмо от своей «мачехи»  Имеется в виду Эмилия Скачкова. . Она сообщает мне, что Алексей писал ей на Ленинградский адрес и справлялся обо мне, и мне кажется, он поправля­ется. Я все-таки льщу себя надеждой, что мы когда-нибудь увидимся. Все-таки хорошие у нас с Вами друзья, Ольга Николаевна. Что Вы делаете? Как Таня и ее бэби? Где Мария Николаевна? Как здоровье Глафиры Викторовны? Есть ли у Вас надежда скоро вернуться домой? Петровы уже выехали в Ленинград, а меня снедает самая черная зависть. Я хочу только двух вещей: чтобы мой сын был жив и жить в Ленинграде, а все остальное мне неважно. Согласна быть бедной, старой и уродливой. Сейчас я серьезно задумалась над тем, вполне ли искренно я Вам это написала, но мне кажется, что, если Кика будет жив и я снова окажусь в Ленинграде, я не смогу быть ни бедной, ни старой, ни уродли­вой. Я почти не читаю книг, очень соскучилась по стихам и музыке. Между прочим, я совсем не знаю Ваших музыкальных вкусов. Мне кажется, за всю нашу двадцатилетнюю дружбу мы с Вами ни разу не говорили о музыке. Может ли это быть? Ведь Михаил Алексеевич играл нам довольно часто. Не знаете ли Вы, где Спасская  Софья Спасская (урожд. Каплун; 1901–1962) — художница, скульптор, жена писателя Сергея Спасского. В 1938 году была осуждена по 58-й статье на 8 лет лагерей., ей пора бы уже быть дома? И Левушка  Лев Гумилев освободился из лагеря в 1943 году. тоже? Анна Андреевна была в Ташкенте. Мне говорили, что о ней недавно писали в газете, но я сама этой статьи не видела. Иногда мы с кем-нибудь из ленинградцев вспоминаем или Летний сад, или Неву, или — какой-нибудь кабачок. Ах если бы Вы знали, как щемит тогда сердце! Ваша разлука лишь временная, и то, как Вы тоскуете, — можете себе представить, что творится со мной! Мне кажется, нет такой мелочи, которую я забыла бы! Я не любила в Ленинграде только блох (а их там много, потому что у всех есть кошки и со­баки), район Садовой улицы, там, около Гороховой, и очереди, с которыми мне приходилось очень мало сталкиваться. Пишите мне, милая Ольга Николаевна. Ведь мне предстоят еще целые годы тоски. Целую Вас крепко, дорогая, и Гла­фиру Викторовну, а третью Марию Николаевну.

Ваша Е. Лившиц