23 июля 2018Литература, История

7 секретов «Братьев Карамазовых»

Был ли у Мити Карамазова шанс получить оправдательный приговор по делу об убийстве отца? Почему решение по делу принимали «мужички»? Как прокурор добился победы? И в каком году все это произошло? Отвечаем на эти и другие вопросы о последнем романе Достоевского

Автор Анастасия Першкина

­­1. Тайна хронологии

В «Братьях Карамазовых» нет точного указания на год, в котором происходит действие романа. Со слов рассказчика мы только знаем, что дело было 13 лет назад:

«Я бы, впрочем, не пускался в эти весьма нелюбопытные и смутные объяснения и начал бы просто-запросто без предисловия: понравится — так и так прочтут; но беда в том, что жизнеописание-то у меня одно, а романов два  Достоевский задумывал дилогию; «Братья Карамазовы» — первый роман из нее.. Главный роман второй — это деятельность моего героя уже в наше время, именно в наш теперешний текущий момент. Первый же роман произошел еще тринадцать лет назад, и есть почти даже и не роман, а лишь один момент из первой юности моего героя».

О каком времени идет речь? Чтобы узнать это, обратимся к Ивану Карамазову. Рассказчик сообщает нам, что в самом начале романа ему 23 года. Также мы знаем, что несколькими годами ранее он написал статью «на поднявшийся повсеместно тогда вопрос о церковном суде». Речь идет о судебной реформе 1864 года: по ней на заседания суда стали пускать публику, обязательными стали выступления прокурора и адвоката, была введена коллегия присяжных, которые принимали решение исходя из представленных улик и доводов обеих сторон. Кроме того, вводилась процедура предварительного следствия — сбора улик и показаний независимым представителем суда (судебным следователем). В обществе и прессе начались горячие обсуждения церковного суда: вырастет ли в нем роль государства, или он останется под контролем Церкви. В одном из последних номеров журнала «Эпоха» за 1864 год, который издавал Достоев­ский, должен был появиться отклик юриста Осипа Филиппова, но из-за «рез­кой критики недавно изданного законоположения» его запретила цензура. Скорее всего, Иван Карамазов высказался по поводу реформы примерно в то же время. Поэтому его статья обратила на себя «внимание даже и неспециалис­тов». 

Кроме того, со слов рассказчика мы знаем, что Иван Карамазов написал эту ста­тью, окончив университет, и неожиданная известность помешала его пла­нам воспользоваться наследством и уехать за границу. Доступ к наследству он получил, став совершеннолетним, а в России XIX века это происходило в 21 год. Университет тогда оканчивали примерно в том же воз­расте. Получа­ется, на момент написания статьи в 1864 году ему как раз был 21 год, а 23 ему исполнилось бы в 1866-м. Значит, дей­ствие «Братьев Карамазовых» разворачивается в 1866 году.

Верна ли в этом случае подсказка про 13 лет из начала романа? Да. 1866 плюс 13 — получается 1879 год. Как раз в этом году «Карамазовы» начали печататься в журнале «Русский вестник». Интересно, что к 1860-м относятся сюжеты всех романов Достоевского, где есть убийства: это «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы» и «Братья Карамазовы». Как будто кровавые резонансные преступления, как и молодые герои-идеологи, доводящие себя до помешатель­ства, стали знаком новой пореформенной эпохи.

2. Тайна «современной матери»

В день убийства Федора Павловича Карамазова его сын Митя ищет, у кого бы занять денег. Среди прочих он приходит к Екатерине Осиповне Хохлаковой, матери больной девочки Лизы. Хохлакова пытается втянуть его в разговор о литературе, экономике и политике (а денег в итоге не дает):

«Я написала по этому поводу писателю Щедрину. Этот писатель мне столько указал, столько указал в назначении женщины, что я отправила ему прошлого года анонимное письмо в две строки: „Обнимаю и целую вас, мой писатель, за современную женщину, продолжайте“. И подписа­лась: „Мать“. Я хотела было подписаться „современная мать“ и колеба­лась, но остановилась просто на матери: больше красоты нравственной, Дмитрий Федорович, да и слово „современная“ напомнило бы им „Современник“…»

Хохлакова — едва ли не самый комичный герой «Карамазовых». Такое впечат­ле­ние создается за счет особой речи с частыми восклицаниями, привычкой перебивать других героев, уходить от основной темы разговора, а также, как ни странно, из-за хаотичной начитанности этой дамы. В разговоре с Митей она бросается не случайными фактами, а кратко пересказывает сводку российских и мировых новостей последнего времени, среди прочего в ужасе рассказывая о падении кредитного рубля. Речь идет о бумажных деньгах, которые обесце­ни­ва­лись из-за неудачных попыток финансовой реформы. Начался кризис, и в 1866 году кредитный рубль упал на 35 %.

Кроме того, она настойчиво советует Мите бросить свою прежнюю жизнь и отправиться на золотые прииски. В 1861 году власти разрешили золото­добычу на новых территориях — чиновники и дворяне бросали службу в круп­ных городах, чтобы отправиться в Сибирь и на Дальний Восток.

Хохлакова также сообщает, что ее очень волнуют вопросы «женского развития и политической роли женщины»: именно поэтому она написала Салтыкову-Щедрину. Как было сказано выше, время действия романа «Братья Карама­зовы» — 1866 год. В мае 1866-го был закрыт журнал «Современник», в кото­ром работал Салтыков-Щедрин. Именно поэтому Хохлакова решила в своем послании обойтись без слова «современная», не желая расстраивать писателя.

3. Тайна убийств, совершенных в будущем

Во время судебного заседания по делу Мити Карамазова товарищ проку­рора  В XIX веке словом «товарищ» называли заместителя должностного лица: товарищ прокурора, товарищ председателя, товарищ министра. приводит пример преступления, которое ему кажется аналогичным:

«Вот там молодой блестящий офицер высшего общества, едва начинаю­щий свою жизнь и карьеру, подло, в тиши, безо всякого угрызения совести зарезывает мелкого чиновника, отчасти бывшего своего благо­де­теля, и служанку его, чтобы похитить свой долговой документ, а вместе и остальные денежки чиновника: „Пригодятся-де для велико­светских моих удовольствий и для карьеры моей впереди“. Зарезав обоих, уходит, подложив обоим мертвецам под головы подушки».

Это реальный случай: как и в других романах, Достоевский насыщает текст отсылками к криминальной хронике. О громких преступлениях того времени говорят многие персонажи романа, но особенно часто — товарищ прокурора и адвокат, которые приводят эти случаи в качестве примеров, доказывающих их правоту.

Офицер, зарезавший мелкого чиновника и его служанку, — это отставной прапорщик лейб-гвардии саперного батальона Карл фон Ландсберг: по мнению прокурора, это пример чудовищного убийства вроде злодеяния, совершенного Митей. Адвокат, напротив, вспоминает дело 18-лет­него юноши Зайцева, кото­рый, чтобы похитить 1500 рублей, зарезал своего ровесника, работника меняль­­ной лавки. Против него были собраны настоящие улики: меняла рас­сказал, какие купюры были похищены, и именно такую пачку денег нашли у преступника. В отличие от этого случая, в деле Мити нет доказательств, подтверждающих его вину.

Ожидая вердикта, впечатленная речью адвоката публика вспоминает дело актрисы Настасьи Каировой, которая попыталась перерезать горло жене своего любовника, но не смогла и впоследствии была оправдана. Защитник смог убедить суд в том, что Каирова стала жертвой обстоятельств.

Однако все эти преступления были совершены в 1870-е годы — как мы помним, судебное заседание происходит в 1866 году. Для чего Достоевский искажает реальность и вводит такой явный анахронизм?

Достоевскому было очень важно ввести в романы криминальную хронику последних лет. Во-первых, он считал, что преступления характеризуют общество; во-вторых, благодаря этому приему его книги становились острыми и актуальными. Именно поэтому в «Карамазовых» так много преступлений 1870-х. Как это ни парадоксально, одновременно он хотел показать, что это роман о 1860-х: о реформах, к которым Достоевский относился с воодушевле­нием и опасением одновременно, до конца не веря, что преобразования действительно пойдут на пользу стране, о пореформенной России и идейном поколении шестидесятников. Это позволило бы ему показать во второй части романа, что стало со страной и людьми в 1880 году.

4. Тайна кафе-ресторана на Петровке

В самом начале романа лакей, а заодно и внебрачный сын Федора Павловича Карамазова Смердяков делится с соседской барышней Марьей Кондратьевной своими планами на жизнь:

«Я, положим, только бульонщик, но я при счастье могу в Москве кафе-ресторан открыть на Петровке».

Почему Смердяков хочет открыть заведение именно на Петровке? В середине XIX века на людной Петровке почти не было ресторанов: там располагались торговые ряды, купеческие дома и магазины средней руки. Кафе-ресторан — особый вид заведений, в которых, в отличие от трактиров и ресторанов, подавались безалкогольные напитки, еда, сладости. Там можно было читать газету, играть в шахматы и домино. Они стали появляться в российских горо­дах с 1840-х и постепенно приобрели большую популярность: цены тут были ниже, чем в обычных ресторанах, а меню разнообразнее, чем в кафе. Однако куда важнее другое. Положение о трактирных заведениях запрещало женщи­нам посещать трактиры и рестораны, к столу они могли выходить только в гостиницах. Но о кондитерских, кофейных домах и кафе-ресторанах в доку­менте ничего не говорилось. Владельцы таких заведений воспользовались этим: в начале 1860-х стали появляться специальные изолированные комнаты, где женщины могли перекусить. Услуга оказалась невероятно популярной, и в 1864 году запреты были сняты.

Смердяков мечтает открыть демократичное, но в меру изысканное заведение на одной из торговых улиц Москвы, рассчитывая на самую разнообразную публику обоих полов: купцов, их клиентов, театральных актеров и так далее. Такая деталь говорит о нем как о человеке крайне практичном, наблюдатель­ном и хватком. Позже эти же качества помогут ему хладнокровно убить своего отца, подставить брата и снять с себя подозрения.

5. Тайна обвинения

Предваряя выступление свидетелей на процессе по делу Мити Карамазова, рассказчик сообщает:

«Замечу только, что с самых первых минут суда выступила ярко некоторая особая характерность этого „дела“, всеми замеченная, именно: необыкновенная сила обвинения сравнительно со средствами, какие имела защита».

Действительно, в 1860-е годы обвинению было проще подготовиться к судеб­ному заседанию. Судебные следователи осматривали место преступления, опрашивали свидетелей и подозреваемых, собирали улики, чтобы предоста­вить прокурору и адвокату максимально полную информацию, которую те могли использовать в ходе прений. При этом прокурор мог участвовать в допросах и обысках, мог попросить судебного следователя проверить то или иное обстоятельство, а защитник — нет. Вместо него это мог сделать сам обви­няемый, однако, не имея опыта в подобных делах и часто будучи не в состоя­нии сориентироваться, он допускал ошибки. Судебный следователь был гаран­том соблюдения его прав: он не подчинялся прокурору и мог как согласиться с его указаниями, так и отказаться их выполнять.

Однако судебный следователь в деле Мити, Николай Парфенович, не был беспристрастен. Он чувствовал к прокурору «необыкновенное уважение и почти сердцем сошелся с ним. <…> …В свою очередь молоденький Николай Парфенович оказался единственным тоже человеком в целом мире, которого искренно полюбил наш „обиженный“ прокурор».

Во время допроса Мити сразу после его задержания следователь и прокурор действуют заодно:

«…Они успели кое в чем сговориться и условиться насчет предстоящего дела, и теперь, за столом, востренький ум Николая Парфеновича схватывал на лету и понимал всякое указание, всякое движение в лице своего старшего сотоварища, с полуслова, со взгляда, с подмига глазком».

Скорее всего, Николай Парфенович хотел помочь своему другу. Дело Мити Карамазова не казалось спорным и особенно проблемным, доказать его вину было легко. И это помогло бы прокурору заработать признание и известность.
 

6. Тайна аффекта

Чтобы спасти Митю от каторги, его бывшая невеста Катерина Ивановна приглашает известного доктора. Что именно он должен сделать, рассказывает переживающей Грушеньке Алеша Карамазов:

«— Ну, а доктора-то, доктора зачем та выписала?
— Как эксперта. Хотят вывести, что брат сумасшедший и убил в помешательстве, себя не помня, — тихо улыбнулся Алеша, — только брат не согласится на это».

Действительно, после судебной реформы защитники, чтобы добиться смягче­ния или отмены наказания, могли ссылаться на душевное состояние обвиняе­мого; в газетах это называли аффектом. Для этого во время предварительного следствия судебный врач должен был освидетельство­вать обвиняемого. Позже, уже при подготов­ке к суду, нужно было провести проверку с участием двух сторонних специалистов: на основании их мнений могло быть принято реше­ние о прекращении дела. Но доказать сумасшествие Мити было проблема­тично.

В подробном описании предварительного следствия не говорится о том, что земский доктор Варвинский, исполнявший обязанности судебного врача, и городской доктор Герценштубе проверили Митино психическое здоровье. А вот у второго подозреваемого — Смердякова — врачи заметили «некоторые ненормальности». Юристы XIX века, комментировавшие Судебные уставы и судебную практику, обращали особое внимание на то, что несвоевременное освидетельство­вание часто не позволяло доказать, что человек совершил преступление, будучи не в себе. Достоевский намекает, что Варвинский был пристрастен: не случайно впервые он появляется в романе в компании исправ­ника, товарища прокурора, судебного следователя (как уже было сказано, двое последних успели сговориться).

7. Тайна мужичков-присяжных

Вердикт по Митиному делу должны вынести 12 присяжных: «четыре наших чиновника, два купца, шесть крестьян и мещан». По словам рассказчика, собравшаяся кол­легия очень не нравится публике, которая наблюдает за процессом:

«У нас в обществе, я помню, еще задолго до суда, с некоторым удивле­нием спрашивали, особенно дамы: „Неужели такое тонкое, сложное и психологическое дело будет отдано на роковое решение каким-то чиновникам и, наконец, мужикам, и что-де поймет тут какой-нибудь такой чиновник, тем более мужик?“»

Почему такой набор присяжных смущает публику? Согласно Судебным уставам, чиновники и крестьяне были обязательными участниками каждой коллегии — наряду с дворянами, купцами и мещанами. Автоматически зачислялись в списки потенциальных присяжных чиновники ниже 5-го класса (те, кто был выше классом, освобождались от этой обязанности), а также крестьяне, которые были избраны в волостные суды или были представите­лями сельского самоуправления, например старостами. В остальных случаях должен был действовать жесткий и достаточно высокий имущественный ценз. Возможно, именно здесь кроется секрет недовольства посетителей суда.

Потенциальные провинциальные присяжные должны были владеть как минимум сотней десятин земли (более 100 гектаров) или недвижимостью минимум на 500 рублей или же получать годовой доход не менее 200 рублей в год. Для жителей крупных городов и тем более столицы требования были выше. Эти ограничения считались гарантом законности и порядка в суде и не допускали откровенно бедных и несведущих людей к решению важных вопросов.

Коллегия присяжных по делу Мити описана так, что действительно возникают сомнения в ее достатке и способности объективно принимать решения  «В самом деле, все эти четыре чиновника, попавшие в состав присяжных, были люди мелкие, малочиновные, седые — один только из них был несколько помоложе, — в общест­ве нашем малоизвестные, прозябавшие на мелком жалованье, имевшие, должно быть, старых жен, которых никуда нельзя показать, и по куче детей, может быть даже босоногих, много-много что развлекавшие свой досуг где-нибудь картишками и, уж ра­зумеется, никогда не прочитавшие ни одной книги. Два же купца имели хоть и степенный вид, но были как-то странно молчаливы и неподвижны; один из них брил бороду и был одет по-немецки; другой, с седенькою бородкой, имел на шее, на красной ленте, какую-то медаль. Про мещан и крестьян и говорить нечего. Наши скотопригоньевские мещане почти те же крестьяне, даже пашут. Двое из них были тоже в немецком платье и оттого-то, может быть, грязнее и непри­гляднее на вид, чем остальные четверо».. По закону на каждый процесс изначально отбирали более 12 присяжных, а уже потом прокурор и адвокат могли заявить отвод кандидатов, вызывающих подозрения. После коллегию составляли практически случайным способом, соблюдая, однако, сословные пропорции. Тогда почему товарищ прокурора, адвокат (да и сам Достоевский) набрали именно такую коллегию?

Потому что они хотели, чтобы решение по делу принимали «мужички», как после оглашения приговора их иронично называла публика. Прокурор, по-види­­мому, рассчитывал, что они поверят уликам, а его разоблачительная речь произведет на них впечатление. Адвокат думал, что сможет обмануть «мужичков», впечатлить и запутать. А Достоевский хотел показать, что запу­тать таких присяжных невозможно. Критикуя «прелюбодеев мысли» — именно так («Прелюбодей мысли») называется одна из глав с выступлением Фетюко­вича, адвоката Мити (его прототипом был реальный юрист Владимир Спасо­вич, о котором писатель отзывался неблагожелательно), — он считал, что часто юридическая риторика противоречит всем возможным моральным принци­пам, а в погоне за победой они отрицают значение не только показаний и улик, но и самого преступления. Образованных присяжных Фетюкович обязательно перетянул бы на свою сторону — так произошло со зрителями, которые после его выступления ждали оправдательного вердикта. А «мужички» остались верны уликам и предоставленным фактам.

Читайте также материалы «Главные цитаты Достоевского­­» и «Неизвестный Достоевский».