25 апреля 2018Искусство, Антропология

Как расшифровать Босха

Зловещий старик, птицы с красными ягодами в клювах, пляшущие крестьяне, чернокожий маг и другие на первый взгляд необъяснимые образы. Историк Михаил Майзульс рассказывает, как понять, что имел в виду Иероним Босх

Имя Иеронима Босха (около 1450 — 1516) ассоциируется с загадкой, и эта репутация более чем оправданна. Конструируя самых невообразимых мон­стров  Флорентиец Лодовико Гвиччардини в своем «Описании Нидерландов» (1567) назвал Бос­ха «удивительным создателем фантастиче­ских фигур и странных вещей»., соединяя в одном существе элементы живого и неживого, создавая пространства, где иллюзия переплетается с реальностью, Босх был ни на ко­го не похож и удивительно изобретателен. Его причудливо-устрашающие миры вызывали изумление уже у современников — поэтому в XVI веке Босха так часто копировали. Символика, которую он использовал, конечно, была уко­ренена в богословии и искусстве того времени. Однако его язык настоль­ко индивидуален, что целые поколения историков спорят о значении этих образов, выдвигая множество конкурирующих, а иногда и прямо проти­вопо­ложных интерпретаций.

Это касается не только самых загадочных картин, таких как «Сад земных наслаждений» (мы даже точно не можем сказать, изобразил ли он на цент­раль­ной панели царство плотских грехов или, наоборот, утопический мир безгреш­ности), но и более традиционных сюжетов. Неслучайно искусство­вед Эрвин Панофский, который в 1953 году выпустил масштабное иссле­дование по исто­рии нидерландской живописи XIV–XV веков, признавался, что не готов по­святить Босху отдельную главу. Среди предшественников и со­временников — от Робера Кампена и Яна ван Эйка до Ганса Мемлинга и Квентина Массейса — странный мастер из нидерландского города Херто­генбос, по словам Паноф­ского, напоминает одинокий остров. О Босхе напи­сано море работ, но многие из его загадок все равно остаются без убе­ди­тельного ответа. Расшифровка иконографии Босха прекрасно помогает ра­зо­браться, как работает интерпре­тация в истории искусств и как мы вообще ищем смысл при слишком большом количестве неизвестных.

Босха часто подозревают в том, что даже привычные религиозные сюжеты им причудливо переосмыслены, а то и вывернуты наизнанку. Поэтому, чтобы разобраться, как историки читают и перечитывают его работы, достаточно взять один образ на вполне традиционный сюжет — поклонение волхвов.

Что не так с этим «Поклонением волхвов»

Около 1490–1500 годов состоятельные бюргеры из Антверпена — суконщик Петер Схейве и его жена Агнес де Грамме — заказали Босху триптих с изо­бражением трех волхвов, принесших дары младенцу Иисусу. Этому еван­гель­скому событию посвящен католический праздник Эпифания (Богоявление), который отмечается 6 января. Как тогда часто делалось, художник изобразил заказчиков по бокам от важнейшей сакральной сцены: за Петером стоит его святой патрон — апостол Петр, а за его женой — мученица Агнесса.

Кажется, что в этом сюжете, который тысячи раз представляли средневековые мастера, не может быть ничего неожиданного. Три гостя с Востока, пришедшие из дальних земель вслед за чудесной звездой, приносят дары новорожденному Мессии. В христианской традиции в поклонении волхвов видели предвестие того, что язычники со всех концов земли покорятся Христу и обратятся в истинную веру.

У Босха впервые за тремя волхвами появляется непонятный и, очевидно, злове­щий персонаж: старик в причудливом одеянии. За его спиной во тьме хижины толпятся какие-то люди. Судя по их темным или уродливым лицам, это враги новорожденного богочеловека, которые тоже принадлежат к миру зла. Так же странно выглядит часть даров и одеяния третьего мага и его слуги. Историки предполагают, что Босх в этой сцене обличал внешних и внутренних врагов Церкви — магометан и иудеев  Лотте Бранд Филип, Дебра Стрикленд. либо намекал зрителю на некий заго­вор, кото­рый силы тьмы составили против Божественного младенца  Джозеф Кёрнер, Ларри Силвер.. Но как понять, в чем заключался этот сговор и кто в нем состоял?

Кто стоит в дверях хижины

Cтарик в красном плаще, накинутом на голое тело, сто­ит в дверях хижины и из темноты гля­дит на младенца Иису­са. Историки давно спорят о том, кто он, и от ответа на этот вопрос зависит смысл, который они придают всему триптиху.

В нем видели первого человека Адама, прорицателя Валаама  В его предсказании «Вижу Его, но ныне еще нет; зрю Его, но не близко. Восходит звезда от Иакова, и восстает жезл от Израиля, и ра­зит князей Моава и сокрушает всех сынов Сифовых» (Числ. 24:17) христианские бого­словы нашли указание на вифлеемскую звезду и Рождество Христа., еретика, Са­турна из астрологической символики или персонификацию низшего из ме­таллов — свинца — из символики алхимической. Однако убедительнее две другие версии.

Британский историк искусства Эрнст Гомбрих в 1969 году предположил, что старик в красном плаще — это царь Ирод Великий, стремившийся убить младенца Христа. По одной из сред­невековых легенд, он сам отправился вслед за волхвами в Вифлеем. Если это действительно он, то стоящие за ним мрачные персонажи — его жестокие слуги и иудеи, которые, в отличие от язычников-волхвов, не признали в Младенце Мессию.

По другой популярной версии, которую в 1953 году выдвинула немецкая иссле­довательница Лотте Бранд Филип, перед нами еврейский мессия, то есть, с точки зрения христиан, лжемессия или сам Антихрист, а в глубине хижины прячутся его слуги, клевреты. Таким образом, изображая первое пришествие Христа, Босх перебросил мост к последним временам, когда, по многим сред­невековым преданиям, случится финальная битва между христианской Церковью и силами тьмы под пред­водительством Антихриста. В частности, Антихрист привлечет на свою сторону иудеев, кото­рые признают в нем мессию, обещанного ветхозаветными пророками, и вместе с другими иновер­цами развернут гонения против христиан. Такая эсхатоло­ги­ческая трактовка «Поклонения волхвов» подразумевала, что Босх заложил в этот радостно-триумфальный сюжет мощный антиеврейский посыл.

Шлем

Вокруг похожего на чалму шлема старика обернуты тернии. Одна из сухих ветвей, пройдя сквозь стеклянную трубку, оживает и на ее конце распускается синий цветок. Если перед нами действительно Антихрист, эта веточка напо­минает об одном из его пагубных чудес: чтобы соблазнить род человеческий, он заставил зацвести мертвое дерево  Эту историю можно найти в иллюстри­ро­ван­ных «житиях» Антихриста, которые неодно­кратно печатали во второй половине XV века.. Сами тернии, возможно, пародия на терновый венец Христа. Но если Христу он был надет прямо на голову как орудие пытки, то у Анти­христа колючие ветви безопасно обернуты вокруг тюрбана.

Однако возможно и другое объяснение. Похожий терновый венец украшает воротник и наплечник чернокожего волхва в белом одеянии, стоящего чуть левее. В «Искуше­нии святого Антония» Босх изобразил стол, вокруг которого собралась демоническая компания. Одна из участниц странного действа (в нем обычно видят некий колдовской ритуал или пародийную антимессу) — женщи­на с белой кожей и в белых одеждах, напоминающих облачение третьего волх­ва. А ее головной убор точно так же обвит терниями. Терновый венец Христа, помещенный в совершенно другой контекст, мог символизировать еретиков, пребывающих вне Церкви  Так, на одной из миниатюр во французском Часослове Рогана (1430–1435) праведники, одетые в живые венки с райскими цветами, противопоставлены понурым грешникам в венках из мертвых колючек.. 

Колокольчик, атланты и жаба

Из-под красного плаща старика свисает зеленоватая лента с колокольчиком на конце. На ней изображена вереница «атлантов» с шарами в руках — они очень похожи на жаб. Это сходство явно не случайно, так как на левой створке триптиха, над воротами двора, где одиноко сидит Иосиф, в той же позе с раз­двинутыми передними и задними лапами изображена жаба — существо не­чистое и олицетворявшее силы тьмы. Трудно сказать, вкладывал ли Босх в это украшение какой-то конкретный смысл, но оно почти наверняка указывает на демоническую природу своего обладателя.

Круглая рана

На правой ноге старика Босх изобразил круглую рану, которая заключена в стеклянный сосуд. В ней часто видят указание на проказу, сифилис, который как раз в 1490-х годах был занесен в Европу из Нового Света, или другие кож­ные болезни. При этом дело, конечно, не столько в самом недуге, сколько в пред­ставлении о язвах как о Божьей каре и разложении плоти как свиде­тель­стве разложения души. Не случайно в Средневековье ересь, которая поражает организм Церкви, часто уподобляли заразной болезни, называли проказой, сравнивали со зловонными язвами и т. д.

Похожие раны появляются у Босха не раз. В «Саде земных наслаждений» такой же белый кровоточащий кружок (только уже прикрытый бинтом, а не заключенный в стеклянный сосуд) изображен на ноге так называемого Человека-дерева, растущего посреди преисподней. А на его «Страшном суде» такая же круглая язва видна на ноге у синего колченогого демона, который тащит в корзине душу грешника, осужденного на вечные муки.

Английский историк Дебра Стрикленд, интерпретируя старика как Анти­христа, предположила, что кровоточащая рана тоже могла быть навеяна средневеко­выми антиеврейскими стереотипами. Еще в античном Риме возникло пред­ставление о том, что евреи, по сравнению с другими народами, особо подвер­жены проказе. В средневековой астрологической теории, которая приписывала различные физические и психические свойства влиянию кон­кретных светил, считалось, что евреи, для которых так характерна алчность, духовная слепота и меланхолия, — дети зловещей планеты Сатурн, которую в позднее Средневе­ковье часто изображали в облике хромого или одноногого старика. На одной из многочисленных гравюр с его астрологическими детьми мы видим нищего в язвах, паломника-калеку на деревяшке, колодника и иудея (его можно узнать по специальному знаку — кружку, пришитому к одежде).

Тем не менее круглая белая рана, из которой стекает кровь, слишком похожа на гос­тию  Гостия (от лат. hostia — «жертва», «жертвен­ное животное») — хлебец из пресного теста, который используется на литургии. Католи­че­ская церковь учит, что в таинстве евха­ри­стии он пресуществляется в Тело Христово (а вино — в его кровь). — Тело Христово. Во множестве историй о чудесах, распро­стра­нившихся в позд­нее Средневековье, гостия — в ответ на физическую атаку со стороны еретиков или иноверцев — начинала кровоточить. Не случайно на внешних створках «Поклонения волхвов» Босх изобразил самое известное в его время евхаристи­ческое чудо — видение израненного Христа, восстающего из гробни­цы. По пре­данию, оно было явлено над алтарем, когда папа Григорий Великий (590–604) служил мессу в римской церкви Санта-Кроче-ин-Джеруса­лемме. Видение должно было развеять сомнения одного из мирян, который не верил в то, что кусок хлеба реально становится телом Бога. Стеклянная трубка в золотом обрамлении, которая надета на ногу старика, очень напоми­нает специальный реликварий (монстранцию), куда в позднее Средневековье помещали Святые Дары. Так что рана на ноге Антихриста, возможно, своего рода антигостия, антитело Христово.

Кто такие волхвы

В Евангелии от Матфея, единственном, где упоминаются волхвы, их число не указано. Тем не менее в христианской традиции со времен греческого теолога Оригена (около 185–254) считалось, что их было трое. Кроме того, возникла идея, что один из них был стариком, второй — средних лет, а тре­тий — юношей (волхвы таким образом воплощали три возраста человека). В латинском переводе Нового Завета они названы «магами», и первые хри­стианские богословы на волне полемики с язычеством порой описывали их как чародеев, прорицателей и обманщиков. Позже, однако, их репутация была восстановлена. Их стали считать благоче­сти­выми мудрецами, которых вовсе не стоило путать с колдунами на службе демонов  Часто трех волхвов — вслед за раннехри­сти­ан­ским богословом Тертуллианом (около 160–230) — называли королями тех далеких земель, откуда они пришли за зве­здой. Потому в средневековой иконографии они часто предстают в коронах. С XI века за тре­мя магами окончательно закрепились име­на — Каспар, Мельхиор и Бальтазар. Их мощи, как считалось, сначала хранились в Милане, а в 1164 году император Фридрих Барбаросса передал их в Кёльн, где культ трех королей приобрел особый размах..

Уже в раннее Средневековье волхвов стали называть потомками трех сыновей Ноя: Сима, Иафета и Хама. Они представляли три части света, которые те за­селили: Азию, Европу и Африку, — а их приход в Вифлеем означал, что весь мир признал в новорожденном Мессию. Именно поэтому третий волхв, при­шедший из Аравии или Эфиопии, был чернокожим.

Однако в иконографию волхв-мавр — его называли то Бальтазаром, то Кас­паром — пробился не сразу. Хотя отдельные изображения известны уже в XII–XIII веках, они становятся вездесущи лишь в позднее Средневековье и в эпоху Возрождения. Скорее всего, это было связано с расово-колористи­че­скими стереотипами. В средневековой культуре черный цвет ассоциировался с дья­волом (не случайно бесов называли «эфиопами») и воспринимался как знак внутренней греховности и черноты души. Потому палачей Христа, то есть римлян или иудеев, чтобы подчеркнуть их злобу, порой представляли черноликими  Несмотря на то что в католическом пантеоне встречались чернокожие святые (например, мученик Маврикий), черный долго оставался цветом враждебной инаковости: иных рас и иных вер. И для святого волхва, видимо, казался неуместен..

Когда изображения третьего мага в облике мавра стали в Европе обычным делом, на некоторых из них ​иногда ​появлялись детали, напоминавшие о его языческом прошлом. Например, в «Поклонении волхвов» Ульриха Апта Стар­шего у мо­лодого чернокожего короля из широкого рукава выглядывает черный кот — животное, ассоциировавшееся с миром тьмы.

Босх пошел еще дальше. Третий, самый молодой волхв у него — как и у многих других художников — отделен от первых двух. Со своим подарком он стоит в от­далении, за Иродом или Антихристом, тогда как двое других преподносят дары Младенцу. Их одеяния и дары наполнены христианской символикой — его облик (золотое ожерелье на шее, жемчужные серьги  В западной иконографии Богоявления серьги встречаются только у чернокожих волхвов. Такое украшение считалось неподобающим для мужчины или чем-то экзотическим, ино­культурным и иноверным. Здесь проколотые уши явно указывали на то, что третий волхв пришел из далеких земель, где нравы совсем иные. в ушах и т. д.) макси­мально экзотичен.

Почему волхвы так одеты

Вышивка 

У чернокожего волхва по нижнему краю белоснежного одеяния вышиты пти­цы. Они клюют зерна, вываливающиеся из плодов. Рядом изображена пара сирен: мужчина и женщина с телами птиц. Похожие плоды с птицами появ­ляются у Босха и в других работах: в «Саде земных наслаждений» и «Иоанне Крестителе в пустыне». Историки предполагают, что сирены и плоды симво­лизировали плотские искушения и мирские радости, отвлекавшие святых от по­мыш­лений о горнем. Еще более подозрительно выглядит вышивка на красном одеянии чернокожего слуги — там Босх изобразил раненых и пожирающих друг друга монстров, похожих на рыб. Эти украшения плохо совместимы с представлением о третьем волхве как о святом и скорее пред­ставляют его как язычника, все еще пребывающего в экзотическом мире зла.

Наплечник

А вот второй волхв одет в ортодоксально-христианском духе. На его тяжелом наплечнике Босх изобразил царицу Савскую, пришедшую с дарами к царю Соломону  3 Цар. 10:1–13.: этот сюжет считался одним из ветхозаветных типов, т. е. про­образов поклонения волхвов. Ниже, видимо, жертвоприношение, кото­рое совершили Маной и его жена, когда ангел им возвестил, что у них родится долгожданный сын (Самсон). Им было обещано, что он спасет Израиль от фи­листимлян  Суд. 13:2–24.. В этом эпизоде христианские богословы видели один из типов грядущего Рождества Христова.

Какие подарки волхвы принесли младенцу

Как сказано в Евангелии от Матфея  2:11, волхвы принесли Божественному младенцу свои сокровища: золото, ладан и смирну  Смирна, или мирра, — ароматическая смола, которую добывали из африканских и ара­вийских деревьев. В Евангелии от Иоанна (19:39) упоминалось, что Никодим, один из тайных учеников Христа, принес смесь из смирны и алоя, чтобы умастить его мертвое тело.. В этих дарах богословы видели своего рода дань — язычники покорились христианскому Мессии, земные цари — Царю царей, Царю Небесному.

Но почему они принесли именно такие подарки? Христианские авторы считали, что этот набор символизировал троякость природы Христа: смирна была преподнесена ему как человеку, золото — как царю, а ладан — как Богу. Иаков Ворагинский в популярнейшей «Золотой легенде» (около 1260) привел множество разных трактовок. Золото долж­но было облегчить бедность Девы Марии, ладан — наполнить ясли бла­гоуханием, смирна — укрепить тело ре­бенка и защитить его от вредоносных червей. Золото означало любовь, ладан — молитву, а смирна — умерщвление плоти. Под золотом понималась божест­венность Христа, под ладаном — обра­щенная к Богу душа, а под смирной, которая хранит плоть от порчи, — его непорочное тело. И так далее.

Обычно дары волхвов изображали в виде золотых кубков, чаш или сосудов, однако у Босха подарки старшего и младшего (чернокожего) волхвов выглядят совершенно иначе.

Золотая скульптура и три жабы

Старший волхв, стоя на коленях перед младенцем и Марией, преподносит золотую скульптуру. На ней изображен Авраам, готовящийся принести в жертву Исаака. Эта сцена в христианской традиции символизировала крестную смерть Христа и здесь указывает на муку, ожидающую новорож­денного.

Однако под диском, на котором закреплены фигуры, почему-то сидят три жабы. Некоторые историки пишут, что внешне благочестивый дар опирается на нечистых жаб, а значит, Босх стре­мился изобличить и дарителя. Но более вероятно, что он изобразил жаб, придавленных тяжелой скульптурой. Тогда перед нами символ грядущего искупления, победы Христа над грехом и дьяволом.

Смирна и птица с красным плодом в клюве

Чернокожий волхв держит в левой руке белый шар со смирной. Снаружи на нем изображены два воина и человек, преподносящий дар государю, воссе­дающему на престоле. Возможно, это Авенир — полководец царя Саула. Как рассказывается во Второй книге Царств  2 Цар. 2, 3., после гибели своего господина он стал враждовать с наследником престола Давидом. Возможно, Босх изобра­зил, как Авенир явился к Давиду, чтобы заключить с ним союз и передать под его владычество все земли Израиля. Средневековые богословы видели в этом эпизоде один из ветхозавет­ных прообразов поклонения волхвов.

Гораздо сложнее понять, что означает сидящая на шаре птица с красным пло­дом в клюве. Можно было бы подумать, что это феникс, который, сгорев, вос­стает из пепла и олицетворяет воскресение Христа. Или пеликан: эта птица самоотверженно кормит птенцов собственной кровью, а потому напоминает о крестной жертве Христа. Однако у птицы на шаре нет ни птенцов, ни крова­вой раны. Ее не окружают языки пламени.

Такие же маленькие плоды зажаты в клювах у птиц, украшающих шлем стар­шего волхва, и еще один более крупный фрукт — на голове у чернокожего слуги. Также красные ягоды в огромном количестве встречаются на цент­раль­ной створке «Сада земных наслаждений», где сотни нагих фигур предаются странным играм и любовным утехам. Там люди вгрызаются в колоссальные ягоды клубники — здесь черный волхв держит в руках «брелок» в форме клуб­ничины. В обеих ягодах исследователи Босха чаще всего видят оли­цетво­рение земных искушений и радостей плоти  Одно из первых упоминаний «Сада земных наслаждений» принадлежит испанскому монаху Хосе де Сигуэнсе, который видел его в монастыре Эскориал. В своей «Истории ордена Святого Иеронима» (1605) он писал, что ягоды клубники — чей вкус и запах про­ходят так быстро — олицетворяют мимолет­ность суетных радостей. Потому центральная панель «Сада», расположенная между раем на левой створке и адом на правой, изобра­жает человечество, погрязшее в грехах.. А такая символика выглядела не слиш­ком благочестиво. Вероятнее всего, Босх с помощью этих деталей хотел под­чер­кнуть экзотическую природу даров, принесенных младенцу Христу язычниками.

Как выглядит хижина, в которой родился Иисус

По свидетельству Евангелия от Луки  2:7, 12, Спаситель родился в яслях в Виф­лееме, потому что для Святого семейства не нашлось места на постоялом дво­ре. На про­тяжении столетий богословы прославляли смирение Царя Небесного, которому, по словам Августина, «мягким ложем стали грубые ясли, а золотым узорным потолком — закопченная соломенная кровля». Соответственно, и худож­­ники — например, Робер Кампен — чаще всего изображали ясли, где появился на свет Иисус, как простое, часто очень ветхое строение с дырами в стенах.

Так же сделал и Босх, но у него скромная хижина обрастает зловещими дета­лями. Под крышей в черной дыре сидит сова, а рядом с ней внутрь заползает ящерица. Еще одна сова выглядывает из дыры в стене высоко над головой чер­нокожего волхва. Сова как ночная птица в средневековых бестиариях и других аллегорических сочинениях регулярно выступала как олицетворение различ­ных сил тьмы (от еретиков до иудеев). И Босх активно использовал эту симво­лику — например, в «Искушении святого Антония» сова сидит на голове демонического музыканта со свиным рылом.

Где сидит Иосиф

На левой створке триптиха во дворе, примыкающем к яслям, у огня одиноко сидит Иосиф, которому не нашлось места в сцене поклонения. Престарелый кормилец Святого семейства (за его спиной висит топор — орудие его плот­ницкого ремесла) заботливо сушит над костром пеленки Младенца. Как уже было сказано, над развали­вающимися воротами кувыркается жаба. Внизу по обе стороны от проема изображены жестикулирующие или танцующие фигуры, а сверху установлена небольшая статуя в длиннополой одежде и ост­роконечной (еврейской) шапке. Эти детали, которые встречаются только у Босха, судя по всему, маркируют пространство, где сидит приемный отец Спасителя, как иноверное и нечистое.

В Средневековье существовало представление о том, что хижина, где родился Христос, была построена на руинах дворца Давида в Вифлееме  Оно возникло под влиянием пророчества, которое звучит в ветхозаветной Книге пророка Амоса (9:11): «В тот день Я восста­новлю скинию Давидову падшую, заделаю трещины в ней, и разрушенное восстановлю, и устрою ее, как в дни древние».. Мессия из ро­да Давидова родился там, где стоял дворец его предка, — Новый Завет был заключен на руинах Ветхого. Первое пришествие Христа стало исполнением древних еврейских пророчеств, но, поскольку евреи не признали Христа Мессией, они утратили статус избранного народа и превратились в изгоев.

Потому некоторые историки, например Дебра Стрикленд, подозревают, что у Босха разваливающаяся хижина, в которой гнездятся совы, могла означать Ветхий Завет и весь иудейский мир, который, в отличие от язычников, так и не принял Христа  В таком визуальном решении для того времени не было ничего невозможного. Например, в Малом часослове герцога Беррийского (ок. 1375–1390) эстафета избранности от Ветхого Завета к Новому, от иудеев к христианам изображена в серии сцен, где ветхозаветные пророки демонти­руют здание Синагоги, передавая камень за камнем апостолам, так что в конце от зда­ния еврейского закона остаются одни руины..

Что означают осел и вол

На тысячах изображений Рождества и поклонения волхвов мы видим в яслях осла и вола. В Евангелиях о них нет ни слова. В новозаветный сюжет они при­шли из ветхозаветного пророчества: в III веке христианские богословы решили, что слова пророка Исайи  1:3 «Вол знает владетеля своего, и осел — ясли госпо­ди­на своего; а Израиль не знает Меня, народ Мой не разумеет» на самом деле предвещали грядущее воплощение Христа.

В средневековой иконографии Рождества вол и осел, как правило, вместе поклоняются Младенцу или мирно щиплют сено на заднем плане. Однако у некоторых мастеров осел, как может показаться, недовольно ревет (так что Иосифу приходится отгонять его палкой), отворачивается от новорожденного или даже пытается сожрать его пеленки.

Историки предполагают, что дело в «конфессиональном» разделении ролей. Средневековые богословы иногда писали о том, что вол, защищавший Младен­ца своими рогами, олицетворял язычников, которые признали его Мессией, а осел — упрямых иудеев, отказавших ему в признании.

У Босха в его мрачной хижине, откуда выглядывают слуги Ирода или Анти­христа, в окне виден только осел, а вола почему-то нет. Дебра Стрикленд и Джозеф Кёрнер сочли это очередным доказательством того, что ветхая хижина олице­творяет еврейский мир, который противостоит Спасителю. Однако недавняя реставрация показала, что Босх все-таки изобразил и вола — просто со вре­менем пигмент потемнел и его стало не видно.

Что происходит на дальнем плане

Как и во многих работах Босха, сакральное действо разворачивается на фоне бескрайнего пейзажа, в котором историки тоже ищут ключи к основному сюжету.

Фантастический Иерусалим

На центральной панели вдали возвышается город с башнями и храмами самых причудливых форм. Это, конечно, не маленький Вифлеем, где родился Иисус, а Иерусалим. Нидерландские мастера того времени обычно изображали его, как и все древние города, в тогдашнем североевропейском стиле — с готиче­скими шпилями и черепичными двускатными крышами. Порой там появля­ются здания, похожие на реальный храм Гроба Господня, или строения, с круг­лыми куполами и другими неготическими элементами, напоминающими о мусульманской архитектуре Востока.

Босх придал многим зданиям странные (похожие на перевернутые колокола или полусферические) формы  Такая же фантастическая архитектура у него встречается и на других работах, например в «Искушении святого Антония» и «Мучени­честве святой Вильгефортис».. Историк Лоринда Диксон, которая предлагает читать многие образы Босха через призму позднесредневековой алхимии, показала, что эти дома очень похожи на изображения химической посуды, какие встречаются в рукописях XV–XVI веков. В частности, они напоминают сосуды, стоящие на печи. В алхимической метафорике того времени печи и сосуды называли «домами», в которых ингредиенты «живут» в ходе транс­мутации, а процесс появления философского камня уподобляли Рождеству Христа.

Однако, несмотря на явное сходство, более вероятно, что Босх, который мог видеть купола и округлые формы на гравюрах с видами Иерусалима и других городов Востока, решил придать своим зданиям максимально экзотический облик. Для этого он действительно мог скрестить архитектуру с формами химической посуды. Из этого, впрочем, не следует, что его странные города означали печи, в которых готовится философский камень.

Идол, полумесяц и кресты

В пустынном пространстве между яслями, где родился Иисус, и Иерусалимом сосуществуют христианские (придорожные кресты) и языческие символы. Посреди песчаной полосы стоит колонна, на которую водружен идол с шестом на голове, увенчанным полумесяцем. Полумесяц — это, конечно, символ исла­ма и прежде всего османской угрозы. Однако его значение было шире — во вре­мена Босха он мог олицетворять все враждебное иноверие, включая иудаизм. Потому на панели «Се человек» («Ecce homo») на первом плане изображена толпа иудеев, которые требуют у Пилата распять Христа, а вдалеке над иеруса­лим­­ской «ратушей» реет красное знамя с полумесяцем.

Три армии

С трех сторон в долину перед Иерусалимом наступают отряды вооруженных всадников. Слева воины одеты в разноцветные тюрбаны, а на флажке, висящем у трубача, тоже изображен полумесяц. Воины в армии, движущейся справа, носят остроконечные шляпы с широкими полями. В таких головных уборах европейские художники, современники Босха, часто изображали турок, так что эти армии, несомненно, ассоциировались с Востоком.

Но кто перед нами? На многочисленных «Поклонениях волхвов», которые создавались в XIV–XV веках, вслед за тремя королями движется их свита, состоявшая из слуг и вооруженного эскорта. А раз маги представляли далекие царства, то и воины часто были одеты на неевропейский, чаще всего восточ­ный манер, а на знаменах, которые они несли, изображались полумесяцы, звезды или фигуры мавров.

Однако, поскольку у Босха сцена поклонения волхвов полна зловещих знаков, а у порога хижины, вероятно, стоит Антихрист, то Лотте Бранд Филип, Дебра Стрикленд и некоторые другие историки пришли к выводу, что и войска, выдвинувшиеся к Иерусалиму, — это не просто свита Каспара, Мельхиора и Бальтазара. По их гипотезе, Босх изобразил «царей земли всей вселенной»  Откр. 16:14., которые в конце времен соберутся, «чтобы сразиться с Сидящим на коне и с воинством Его», то есть с Христом и его Церковью»  Откр. 19:19.. Возможно, это демо­нические воин­ства Гога и Магога, которые по зову Антихриста выйдут «на ши­роту земли» и окружат «стан святых и город возлюбленный» — Небесный Иерусалим  Откр. 20:8.. Во времена Босха, когда вся Европа со страхом следила за стре­мительной экспансией Османской империи, в наступлении турок часто видели Божью кару за грехи христианского мира или прямо отождествляли их с Гогом и Магогом  На гравюре в одном из печатных «антижи­тий» Антихриста, опубликованном в 1495 го­ду, отряды Гога с Магогом стоят по обе сто­роны от престола, на котором сидит Сын погибели. Гог — под флагом с полумесяцем и звездой, а Магог — под флагом с драконом..

При этом в самих армиях, сходящихся под Иерусалимом, нет ничего особого зловещего  В некоторых вариациях на тему «Поклонения волхвов», написанных учениками или имита­торами Босха, зловещая природа «турецко­го» войска порой становится заметнее. На панели, созданной неизвестным мастером в стиле Босха в 1515–1535 годах, вся правая створка занята иноверным отрядом под свет­лым флагом с желтым полумесяцем. Посреди на белом коне, видимо, восседает его пред­во­дитель — человек с негроидными чертами лица, в остроконечном колпаке, похожем на воронку, и со скипетром в руках. Это точно не чернокожий волхв, а скорее какой-то са­мо­стоятельный — и, видимо, демониче­ский — персонаж.. Их интерпретация как воинства зла, которое в конце времен обрушится на христианский мир, а не как отрядов волхвов, съезжающихся с трех концов земли, зависит только от того, видим ли мы в загадочном старике Антихриста или кого-то другого.

Крестьянские танцы и волки

На левой створке, за стенами двора, где Иосиф сушит на огне пеленки при­емного сына, под звуки волынки пляшет пара крестьян. Те же персонажи появляются у Босха на внешней стороне триптиха «Стог сена». Там седой путник бредет по миру, охваченному грехом и раздором. Слева от него разбой­ники грабят другого прохожего, а справа пара крестьян танцует под волынку. Скорее всего, и в «Стоге сена», и в «Поклонении волхвов» эта сцена символи­зировала мирские удовольствия и греховную суетность.

Мир, в который явился Спаситель, у Босха также охвачен насилием — на пра­вой створке, над изображением Агнес де Грамме со святой Агнессой, жен­щина спасается бегством от хищного волка, а другой волк пожирает путника, кото­рый, пытаясь спастись, втыкает ему в спину нож.

Как во всем этом разобраться

В христианской иконографии и в христианской традиции в целом поклонение волхвов — радостное торжество, явление Бога народам, которых он обратит и спасет ценой своей крестной смерти. Однако мир, который изобразил Босх, вовсе не радостен и наполнен смутным ощущением угрозы. Историки спорят о том, откуда исходит эта опасность и кого в первую очередь изобличает Босх-моралист. Древних иудеев, а заодно их потомков, которые, как без устали повторяли католические проповедники, несут на себе проклятие богоубийц? Дурных христиан, ведь они, продолжая грешить, вновь и вновь истязают Христа, который в таких страданиях умер за них? Всех иноверцев во главе с магометанами, которые в конце времен под эгидой Антихриста поведут тотальную войну против Церкви? Мы этого точно не знаем. Возможно, как раз потому, что Босх просто не собирался давать ответ и хотел показать, что зло многолико.

Объясняя иконографические аномалии, которые отличают «Поклонение волхвов» Босха от тысяч версий того же сюжета, историки часто приходят к различным теориям двойного дна, однако они не всегда работают. Как было сказано выше, немецкая исследовательница Лотте Бранд Филип считала, что старик, стоящий в дверях хижины, — это Антихрист. Если так, то волхвы с их странными атрибутами тоже могут быть с ним как-то связаны. Она предположила, что Босх представил их как «царей земли», которые в послед­ние времена будут искушены Антихристом и обру­шатся на христиан­ский мир. Эта версия подразумевает, что Босх взломал изнутри всем знакомый сюжет, поменял знак волхвов с плюса на минус или парадоксальным образом совмес­тил в них оба знака. Зритель видит трех королей, принесших дары Христу, но понимает, что они одновременно означают нечестивых царей на службе Антихриста.

Однако столь радикальный разрыв с традицией, столь очевидное двоемыс­лие выглядит все же малоправдоподобно. Мир Босха причудлив, но многие толкования, которые историки предлагают его работам, у него самого явно вызвали бы изумление. Вряд ли он собирался изобразить антипоклонение волхвов. Скорее Босх противопоставляет двух первых (белых, благочестивых) магов их третьему спутнику — экзотическому язычнику, который, возможно, дей­ствительно связан с Иродом или Антихристом  Неслучайно у обоих на одежде изображены тернии и оба носят идентичные жемчужные серьги: только у волхва украшение вставлено в ухо, а у загадочного старика — в ногу..

Расшифровать загадочные образы Босха, как и любое послание, где слиш­ком много неизвестных, непросто. Для этого требуется сначала разобраться в зна­чении отдельных деталей. Однако многие из них почти невозможно понять, если не знать, какой смысл Босх вкладывал в целое. И стоит допустить ошибку в начале пути, как следующие толкования повисают в воздухе. Так, если ста­рик, стоящий в дверях ветхой хижины, — это Антихрист, то восточные армии, соби­рающиеся под Иерусалимом, действительно могут символизиро­вать не свиту волхвов, а Гога с Магогом. Если же перед нами царь Ирод или кто-то еще, то Гогу с Магогом и другим злодеям из эсхатологического мифа там делать нече­го. По облику самих воинов, кто они и зачем явились, определить, к сожале­нию, невоз­можно. Значение одних и тех же деталей зависит от кон­текста, и при расшифровке творений Босха, с его причудливой символикой, об этом точно нельзя забывать.