13 ноября 2015

Зомби, мумии, тантра и Рембрандт

Зачем европейцы ели мумии, откуда взялись мифы о зомби, как Крестовые походы повлияли на европейскую моду и другие любопытные статьи

Подготовил Николай Вокуев

Рембрандт как первый модернист

Интернет-журнал о литературе и искусстве Public Books опубликовал эссе Джона Берджера о Рембрандте. Британский писатель и арт-критик рассуждает о том, что роднит художника с кальвинизмом и Бенедиктом Спинозой, и называет автора «Ночного дозора» первым современным живописцем:

«Как только мы отбросим привычку смотреть на картины с точки зрения формы, станет ясно, что Рембрандт был первым художником-модернистом. Он первый выбрал трагическую изолированность индивида постоянной темой своих работ и первый среди великих художников испытывал сравнимое отчуждение от собственного общества. Именно эта тема преподнесла ему этическую проблему, которую он, говоря попросту, решил состраданием».

Эстетика контркультуры

Бунтарская молодежная культура 1960-х породила как новые формы протеста, так и новые эстетические практики. Куратор Эндрю Бловелт на сайте Walker Art Center подробно исследует эстетику контркультуры, попутно разбираясь, почему ею часто пренебрегают историки искусства и что роднит психодели­ческие постеры, мультимедийные пространства и альтернативную архитектуру с нетрадиционными формами политики:

«Психоделия сулит отнюдь не формальное переупорядочивание воспринимаемых цвета и формы (как это делал, например, пуантилизм), а доступ к глубоко скрытым истинам реальности и альтернативным граням внутреннего опыта. Подобное озарение, разумеется, достигалось за счет употребления психоделиков, но могло случиться и при так называемых ненаркотических трипах, вроде духовного пробуждения через медитацию. Роль художника в психоделии — свидетельствовать или вызывать в других подобные откровения: его основным методом было изображение — воссоздание эффекта после трипа, отчет о собственном опыте, — и эти образы достаточно различимы и уникальны, чтобы выделить их в отдельную эстетику».

Радикальная философия тантры

Восточные духовные практики, столь ценимые контркультурой, при заимст­вовании нередко выхолащивались. Не обошла эта участь и тантру, которая чаще всего ассоциируется с тантрическим сексом. Между тем половые отношения в ней связаны с эзотерической и весьма радикальной философией, где через плоть, в других религиях укрощаемую как источник греха, лежит путь к просветлению. Тантра сама была своего рода контркультурой, протестом низших каст и неприкасаемых против ортодоксального индуизма. Подробности читайте в журнале Intelligent Life.

«Никто не знает, сколько лет философии тантры, хотя намеки на нее встречаются в древнейшей литературе Индии. Корнями она уходит в анимистические верования и деревенские культы по преимуществу женских божеств. С самого начала тантра процветала на периферии, вдали от центров иерархического контроля. К Средним векам она была хорошо известна в Бенгалии, Кашмире и районах Южной Индии. С ее акцентом на могущественной женской энергии, или шакти, она всегда была не в ладах с патриархальными религиями и в конце концов, с распространением ислама, ортодоксального индуизма и христианства на субконтиненте, оказалась в маргинальном положении».

Откуда в Квебеке пагоды?

Восток влиял на западную культуру задолго до хиппи. «Начиная с 1565 года испанские галеоны и португальские каракки пересекали мир — от Манилы до Акапулько, от Бразилии до Лисса­бона, от Гаваны до Бостона, — в этом головокружительном процессе преобразуя не только мировую экономику, но и местные художественные практики. То, что изначально было обменом американского сырья, вроде серебра и золота, на азиатские специи (особенно перец) и чай, быстро стало чем-то более существенным: экзотические азиатские ремесла захватили воображение западных элит».

О том, как в перуанские тканые покрывала XVII века проникали китайские мотивы, а урсулинские монахини в Квебеке изображали на декоративном алтарном покрытии пагоды, читайте в The New York Review of Books.

Как Крестовые походы повлияли на европейскую моду?

На пути в Святую землю крестоносцы открывали для себя мир богатых тканей и одежд. Роскошные шелка Багдада, Константинополя, Александрии и Дамаска произвели революцию в аристократической моде: от них стало во многом зависеть признание французских придворных дам. А бедному рыцарству и простолюдинам богатые исламские одежды дарили возможность социальной мобильности. Носить их значило подрывать привычные для средневековой Европы иерархии. Подробнее о культурном обмене, спровоцированном Крестовыми походами, читайте в статье историка искусства Даниеллы Петерсон Сирлс для журнала Lapham’s Quarterly.

«Ткани, попадавшие в Европу, без особых проблем и противоречий использовались в литургии. Христианские церкви изобилуют надписями во славу Аллаха, превращенными в искусно вышитые декоративные полосы или вставки в церковных облачениях. Ткань с вышитыми или сотканными арабскими надписями во всю длину, цитирующими Коран, могла провозглашать Мухаммеда посланником Божьим или объявлять имя правящего халифа и королевскую мануфактуру, где она была произведена, и одновре­менно служить погребальным саваном для христианского святого».

Зачем европейцы ели мумии?

Прежде чем проникнуть в поп-культуру, египетские мумии не одно столетие вызывали интерес у европейцев, и интерес этот проявлялся в весьма неожи­данных формах. Так, к XVI веку, рассказывает на сайте The Conversation археолог Кэролайн Тулли из Мельбурнского университета, их стали экспортировать в Европу в качестве лекарства: мумии измельчали, прикла­дывали к ранам и проглатывали. Нашлось им применение и в искусстве. Стертые в порошок, мумии становились основой для коричневого пигмента, которым живописцы (среди них — Эжен Делакруа и Эдвард Берн-Джонс) пользовались вплоть до XX века.

«Когда Берн-Джонс узнал, что пигмент действительно содержит измельченную мумию, он торжественно похоронил тюбик с краской в саду. Несмотря на широкое применение, пигмент этот в конце концов вышел из моды, чему причиной были отвращение художников к его происхождению и чисто технические проблемы, вроде склонности трескаться».

Трагичная история зомби

Еще один персонаж поп-культуры, зомби, сегодня переживает свой триумф. В образе живых мертвецов находили свое воплощение самые разные страхи западного общества. Теперь же истории о зомби, похоже, полностью превра­тились в развлечение и утратили связь с общественными проблемами, с прискорбием констатирует журнал The Atlantic. Между тем миф о зомби самим своим происхождением связан с социальным неравенством. Впервые они появились в XVII–XVIII веках на Гаити, тогда еще известном как Санто-Доминго, где на сахарных плантациях трудились африканские рабы. Половина из них под начальством французских колонизаторов погибла в течение нескольких лет.

«Изначально зловещий поедатель мозгов был рабом своей собственной плоти, а не других. Архетип зомби, каким он появился на Гаити, отра­жая существовавшую там с 1625 по 1800 годы бесчеловечность, был проекцией беспрестанного страдания и подчинения африканских рабов. Гаитянские рабы верили, что смерть вернет их в lan guinée — буквально Гвинею или Африку в целом, своего рода загробную жизнь, где они снова станут свободными. Хотя самоубийства нередко случались среди рабов, тот, кто сводил счеты с собственной жизнью, не мог вернуться в lan guinée. Самоубийцы были обречены вечно скрываться на планта­циях Эспаньолы живыми мертвецами, не владея собственным телом и в то же время находясь в плену у него — бездушными зомби».