Литература

Чтение на 15 минут: «Бегущая строка» (18+)

Тараканы. Срочно! Женю татар! Лишу живота! В издательстве «НЛО» вышла последняя книга Льва Рубинштейна «Бегущая строка» — о причудливых новостных заголовках, их поэтике и близости к фольклору. Мы публикуем отрывок

Лев Рубинштейн. Париж, 2004 год © Ulf Andersen / Getty Images

Мне уже не раз и не два приходилось говорить о том, что меня с давних пор интересуют, интригуют, вдохновляют так называемые маргинальные жанры словесности.

В годы поздней перестройки я пережил недолгое, но сильное увлечение текстами газетных объявлений. Своеобразная поэтика этих маленьких шедевров была обусловлена чисто экономическим фактором: размещение объявления стоило недешево, поэтому они должны были быть максимально краткими. Что-то вроде: «Тараканы. Срочно».

Какие-то из них я выписывал в тетрадочку. Какие-то я подвергал творческой переработке. Какие-то — дополнял «от себя». Так, например, к объявлению «Женю татар» мое воображение прибавило: «Развожу евреев», где слово «развожу» заиграло всеми своими значениями одновременно.

Особняком там стояли многочисленные объявления, гарантирующие стремительное и радикальное похудение. Моя жена, например, обнаружила однажды душераздирающее объявление, предлагающее за какие-то пару-тройку недель «похудеть до 8 кг».

А кто-то из знакомых и вовсе нашел где-то поразившее его своей суровой лапидарностью объявление, в силу явно не предусмотренных авторами стилистических особенностей звучавшее скорее как недвусмысленная угроза: «Лишу живота».

Но сильнее и дольше всех прочих завораживает меня особая поэтика новостных текстов. Они, без преувеличения, служат неиссякаемым источником вдохно­вения и бесперебойно работающим механизмом безбрежного фантазерства.

Эти тексты, увы, не отличаются сугубым стилистическим разнообразием. Но типологические различия все же есть.

Когда-то мне особенно нравились тексты, явно сочиненные людьми, когда-то что-то прочитавшими и теперь не знающими, что с этим прочитанным делать и куда его девать.

Одно время я любил развлекать сам себя такими «новостными» текстами, где новожурналистская суховатость кентаврическим способом соединялась с квазибеллетристической «задушевностью» и «образностью». 

Примерно так:
«По мнению большинства экспертов, заходящее солнце позолотило верхушки деревьев».

Впрочем, эта милая моему сердцу стилистика ушла в прошлое. Ее победила лапидарная — немногословная, непременно косноязычная и торопливая стилистика то ли медицинских заключений, то ли полицейских протоколов, то ли СМС-сообщений. Примерно так же в 20-е годы прошлого столетия так называемый телеграфный стиль новой журналистики и беллетристики победно потоптался на поверженном и грубо осмеянном вязком многословии литера­турного «старья» с его «образами», «туманами», «безднами» и «очисти­тельными бурями».

Сейчас все другое. Но привычка повсюду обнаруживать следы поэзии, прозы и драматургии, как бы они ни прятались, никуда не девается.

Газетный киоск. Москва. 1970-е годы © Виктор Кошевой / ТАСС

Сами тексты, как это часто бывает, вовсе не так искрометны, как их заголовки. Они, заголовки, часто бывают столь невероятны в своей последней прямоте, что не нуждаются ни в какой конкретизации. Более того — какая-либо их связь с профанной реальностью только вредит их первозданной хрупкой прелести.

«Преподаватель военной академии съел рабочего», — читаю я, например, и воображение, как это ни странно, не столько фиксируется на макабрическом «съел», сколько из последних сил пытается изобразить хотя бы условный портрет этого незадачливого рабочего — промасленный комбинезон, торчащий из нагрудного кармана гаечный ключ, обтирочная тряпка в натруженных руках.

Ну как тут можно удержаться и не схарчить такую соблазнительную вкусняшку, сами подумайте! Особенно если ты преподаватель военной академии, и к тому же — как это особенно часто случается именно с преподавателями военных академий — ты не ел полторы недели.

Все подобные новостные заголовки никак не могут восприниматься нами именно как новостные в силу своей нарочитой дерзкой фантасмагоричности. Поэтому мы просто не можем не воспринимать эти тексты как тексты исключительно художественные. И это ощущение художественности необычайно усиливается именно тем, что она как бы вовсе не заявляет о себе. Чем меньше претензий на художественность, тем отчетливее и рельефнее проступает она на пластиковой поверхности каждого такого текста.

Многие из них непостижимы, как дзенский коан.

Вот мы, допустим, читаем: 
«Самарец отрезал голову своей матери и уехал жить в Петербург». 

В этой «новостной» фразе, которую разум, из последних сил цепляющийся за наши базовые представления об основах жизнеустройства, отказывается воспринимать как нечто имеющее отношение к реальности, почему-то сильнее всего прочего, и даже гораздо сильнее, чем «отрезал голову», бросается в глаза вот это вот «уехал жить».

Или узнаем мы вдруг о том, что «в Подмосковье стая лабрадоров загрызла грузина». 

Согласитесь, что едва ли нам с вами придет в голову воспринимать этот леденящий душу сюжет именно как сюжет, именно как ситуацию. Гораздо интереснее здесь не ключевой, казалось бы, глагол «загрызли» — ну загрызли и загрызли, с кем не бывает, — а, разумеется, «стая лабрадоров».

Сама минималистская поэтика этого жанра, как бы убогая и как бы скупая на выразительные средства и при этом нагруженная определенным, хотя и не слишком богатым набором обязательных элементов, пренебрегающая фактором авторства, наглядно демонстрирует свое близкое родство с фольклором.

Фольклорным этот жанр, в общем-то, и является. И, лишь ясно осознав это и приняв это как данность, можно его по-настоящему понять и полюбить.

 
«А это я...» Лев Рубинштейн читает свои тексты
Второй выпуск проекта «Автор среди нас»
 
Книжная полка Льва Рубинштейна
Первый выпуск рубрики, в которой ученые, искусствоведы, поэты рассказывают о своих любимых книгах