История, Литература

Чтение на 15 минут: «Клокочущая ярость. Революция и контрреволюция в искусстве»

«Скелет-Гулливер — руки и ноги в крови, — оскалив пасть, остервеневшей тварью меряет Москву тяжелыми шагами». В «Новом издательстве» выходит новая книга Гриши Брускина «Клокочущая ярость: Революция и контрреволюция в искусстве». Arzamas публикует главу о художнике Борисе Кустодиеве и его близком друге Евгении Замятине

Рыжим татарином рыщет вольность,
С прахом ровняя алтарь и трон…
— Марина Цветаева. 1918

Персонаж с лицом-черепом

Борьба за знамя. Картина Бориса Голополосова. 1928 год © Борис Голополосов / Государственная Третьяковская галерея

Итак, на полотне «Борьба за знамя» (1928) Борис Голополосов изобразил восстание. Сражающихся революционеров. Но вместо привычной в таких случаях «Свободы, ведущей народ на баррикады» мы видим другую аллегорию. А именно: персонажа с лицом-черепом в темном одеянии.
     Произведение носит контрреволюционный характер — показывает революцию как бессмысленное кровавое месиво. Где Злой Рок правит бал.
     Зритель узнает классический сюжет «Пляски смерти».
     Известны ли нам другие произведения с подобным сюжетом? С подобным подтекстом? Или даже открытым текстом? Где революция показана как беда?
     В отечественном искусстве это картина Бориса Михайловича Кустодиева «Большевик» (1920).

«Благой мат» или «Адская почта»

После опубликования 17 октября 1905 года Высочайшего манифеста об усовершенствовании государственного порядка, даровавшего народу гражданские свободы (свободу совести, свободу слова, свободу собраний, свободу союзов, неприкосновенность личности), контроль цензуры над прессой практически был утерян.
     И страну захлестнул поток сатирических журналов с красноречивыми названиями вроде «Благой мат» или «Адская почта»  В 1905–1907 годах в стране издавалось более 300 сатирических журналов..
     Не удовлетворившись дарованным, журналы и газеты продолжали обличать царя и царский режим. Пресса надрывалась: «Добейте гадину!», «Граждане, жертвуйте на гроб Николая II»…
     Печатали картинки, героем которых был Скелет.
     Например: Скелет сидит на земном шаре. На черепе шапка Николая II.
     Или: чистое поле. Череп. Разрушенная корона. Подпись: «Все, что остается от тирана».
     Или: Скелет крадется в тишине по России. Белый снег. Кровавая река. Алое небо.
     Или: Скелет неутомимый трудяга-пахарь. Взрыхляет русскую землю, усеивая ее черепами и костями…

Остервеневшая тварь

Вступление. Рисунок Бориса Кустодиева. 1905 годГосударственная Третьяковская галерея

В том злопамятном году Кустодиев написал акварель «Вступление», которая была опубликована во втором номере сатирического журнала «Жупел».
     И представляла собой аллегорию: один из эпизодов «Пляски Смерти». Скелет-Гулливер — руки и ноги в крови, — оскалив пасть, остервеневшей тварью меряет Москву тяжелыми шагами. За спиной тянутся баррикады. Революционная бойня. Гремят выстрелы, мелькают красные знамена, занимаются пожарища. Море убитых.
     Работа явилась прообразом будущей картины «Большевик», где художник использовал ту же композицию и тот же образ шагающего через револю­цион­ный город чудовища. В новом произведении автор превратил пожарище в красное знамя. И заменил одного монстра на другого.
     «Большевик» — оборотень Смерти.

Страшный дядька

Большевик. Картина Бориса Кустодиева. 1920 год Государственная Третьяковская галерея

В картине уже не Скелет, а рыжий, как Ленин, страшный дядька ведет народ на баррикады.
     Огромный, как небоскреб, безмозглый, как Голем, в ступоре, не замечая мира вокруг, одержимый сологубовской Недотыкомкой, шагает семимильными шагами с бесконечным знаменем-шлейфом в руках. Стяг охватывает страну кровавым пленом восстания. Выгоняя революционные толпы на улицы. На смерть. На погибель страны.
     Монстр вот-вот раздавит возникший на его пути храм, то есть своего создателя, автора произведения. «Церковь на моей картине — моя подпись», — объяснял Кустодиев  А. И. Кудря. Кустодиев. М., 2006..
     Слово «большевик» образовано от слова «большой». Художник обыгрывает этимологию слова. И делает человека-большевика гигантом. Логично и остроумно превращая своего героя в неожиданную метафору.
     В неожиданную метафору чего?
     В метафору Смерти, само собой.
     Разбоя, несвободы и террора.

Черный год

Портрет Ф. И. Шаляпина. Картина Бориса Кустодиева. 1922 год Государственный Русский музей

Идеи Французской революции увлекали русское просвещенное общество с давних времен. Кто из соотечественников не помнит пушкинское: «Товарищ, верь: взойдет она, / Звезда пленительного счастья…»
     В 1830 году шестнадцатилетний мальчик Михаил Юрьевич Лермонтов написал строки, которые звучат как экфрасис к картине Кустодиева «Большевик».
     «Настанет год, России черный год. / Когда царей корона упадет; / Забудет чернь к ним прежнюю любовь. / И пищей многих будет смерть и кровь… / И зарево окрасит волны рек: / В тот день явится мощный человек, / И ты его узнаешь — и поймешь, / Зачем в руке его булатный нож…»
     В 1921 году Федор Иванович Шаляпин позировал Кустодиеву.
     Рассказывали, что когда прославленный певец увидел в мастерской худож­ника свеженького «Большевика», потрясенный, он воскликнул: «Ну, пора уезжать!» И покинул страну, захватив в эмиграцию свой блистательный портрет. На память о Родине.

Долгожданные свободы 

Кустодиев был настроен критически по отношению к самодержавию, болезненно реагировал на подавление московского восстания 1905 года. Печатал обличительные карикатуры в сатирических журналах тех лет. С восторгом наблюдал за революционными событиями в стране.
     У ху­дож­ника был близкий приятель — писатель Евгений Иванович Замятин.
     В молодые годы Евгений Иванович вступил в большевистскую партию, сидел в царских тюрьмах, мечтал о революции.
     Оба приняли Октябрьский переворот как обещание Свободы, Равенства, Братства. «Такой толпы мы ждали веками!» (Кустодиев)
     Но сразу же после 1917-го грянули Несвобода, Неравенство, Всеобщая ненависть. Жесткая цензура. Красный террор. Попытки новой власти осуществить всеобщий контроль над населением.
     Иллюзии развеялись.
     Уже весной 1918-го художник писал: «…здесь же всюду дерутся, кто-то кого-то побеждает, накладывает один на другого контрибуцию или в тюрьму сажают. Жена хотела бы отправиться хотя бы в деревню, но я ее не пускаю. Нашу соседку помещицу только что посадили в тюрьму и требуют 10 тысяч р. выкупа! И вот она сидит сейчас в Кинешме (жена профессора университета!) в камере в обществе „воровки и двух проституток“, как она пишет в письме на днях из тюрьмы… Вот во что выродились наши долгожданные свободы… <…> Правда, мы так привыкли ко всяческим не только трагическим случаям, но и сверхтрагическим, особенно в наше милое время пролетарско-крестьян­ско-коммунистического рая… Но все-таки известия такого рода о близких людях особенно больны»  Там же..
     Откровеннее высказался Замятин в статье «О лакеях» в том же 1918-м: «Настоящий момент — [момент] новой эпидемии расстрелов советскими войсками рабочих, арестов советской полицией рабочих, закрытия советской цензурой газет…»  Е. И. Замятин. Я боюсь. Литературная критика. Публицистика. Воспоминания. М., 1999.  Называл большевиков новыми рабовладельцами. Недоумевал, как мог Блок увидеть во всем этом «зубодробительную красоту» «усмирения рабынь строптивых».
     В другой статье писатель иронично добавлял: «Представители рабоче-крестьянского правительства ради свободы и блага русских рабочих и русских крестьян готовы пожертвовать всем — даже русскими рабочими и крестьянами»  Там же..

Два шедевра

Портрет Е. Замятина. Рисунок Бориса Кустодиева. 1923 год Collection René Guerra, Paris

Кустодиев и Замятин прекрасно знали творчество друг друга. Затевали общие проекты  Кустодиев проиллюстрировал отдельные издания повести Замятина «Русь» и рассказов «О том, как исцелен был отрок Еразм» и «Житие блохи», а также был автором декораций и костюмов к двум постановкам замятинской пьесы «Блоха».. Проводили вместе лето на родине Замятина в «городишке» Лебедянь Тамбовской губернии.
     Художник засвидетельствовал свои чувства в написанном с любовью портрете друга  На фоне портрета Замятина Кустодиев изобразил фантастическую архитектуру. Город будущего из романа писателя «Мы».. Писатель, в свою очередь, оставил задушевные мемуары о Кустодиеве. Вспоминал: «Говорили обо всем: о людях, о книгах, о странах, о театре, о России, о большевиках»  Е. И. Замятин. Указ. соч..
     В 1920 году Замятин работал над знаменитым романом-антиутопией «Мы».
     Одновременно, в том же самом году, Кустодиев создал «Большевика».
     И в одном и в другом произведении большевистская Россия предстала параноидальным кошмаром. Однако судьбы этих шедевров оказались разными.

 
Курс Arzamas про роман «Мы»
Что смешного в страшной антиутопии Замятина, издание которой привело к «коллективизации литературы»
 
Как «Мы» повлияли на литературу XX века
10 тем из романа Замятина, вдохновившие антиутопистов и фантастов
 
7 секретов романа «Мы»
Портрет Пушкина, волосатые руки главного героя и другие важные детали

Отчаяние 

Кустодиев три года не решался выставить свой opus magnum, справедливо предполагая, что советская критика охáет работу как антисоветскую  Впервые картина была показана в 1923 году на выставке в честь пятилетия Красной армии..
     Боялся за свою жизнь и судьбу близких.
     Предчувствовал, что эта картина — смертный приговор и ему, и всем родным.
     Перед глазами стоял пример друга, книгу которого запретили к печати. Писателя затравили как антисоветчика. В 1922 году имя Замятина было включено в список деятелей культуры, подлежащих высылке из Советской России. В том же году автора «Мы» арестовали.
     В феврале 1927 года Кустодиев обратился в Народный комитет с просьбой дать ему возможность выехать в Германию на лечение. Положительное решение было получено в марте. А загранпаспорт — в мае. Спустя десять дней после смерти художника.
     В то время отъезд из страны означал эмиграцию. До какой степени отчаяния нужно было дойти Кустодиеву, чтобы решиться покинуть родину. Вне которой немыслимо представить его творчество.

Спустя 68 лет

Обложка сборника произведений Евгения Замятина, включающего роман «Мы». Москва, 1989 год © Издательство «Правда»

В июне 1931 года Замятин, следуя примеру покойного друга, решается покинуть Россию. И пишет письмо Сталину, которое начинается следующим образом: «Уважаемый Иосиф Виссарионович, приговоренный к высшей мере наказания — автор настоящего письма — обращается к Вам с просьбой о замене этой меры другою. Мое имя Вам, вероятно, известно. Для меня как для писателя именно смертным приговором является лишение возможности писать, а обстоятельства сложились так, что продолжать свою работу я не могу, потому что никакое творчество немыслимо, если приходится работать в атмосфере систематической, год от году все усиливающейся травли».
     Далее Замятин, как и Кустодиев, ссылается на необходимость лечения за границей  Е. И. Замятин. Указ. соч..
     Благодаря ходатайству Горького в 1931 году «антисоветчику» разрешили покинуть родину.
     Роман «Мы» стало возможным опубликовать в России лишь в 1988-м, спустя 68 (!) лет после написания. Книга не утратила актуальности и в наши дни. Так как отразила в гротескной сатирической форме не только процессы, происхо­дившие в молодой советской республике, но и провидела стремление совре­менного общества к глобализации и тотальному контролю за населением.

В «правильном» духе

Удивительно, что красные товарищи не упекли автора «Большевика» в тюрьму, не сослали на Соловки. Не расстреляли.
     Парадоксальным образом в советское время произведение висело в посто­янной экспозиции Третьяковской галереи. Репродуцировалось в альбомах по искусству. Воспроизводилось на плакатах и почтовых марках.
     Демагоги-искусствоведы интерпретировали картину в «правильном» духе искусства социалистического реализма.
     И Контрреволюция под их «золотыми перьями» волшебно превращалась в Революцию.
     Писали, что «Большевик» выражает волю революционного большинства, что он «неотделим от народа» и «силен величием идей, владеющих умами всех». Что художник «в аллегорической форме рассказал о жестоком подавлении рабочего восстания в 1905 году». Что он «был премного благодарен большевикам за их помощь в его труде и оценку его таланта» и что «его благодарность легла в основу данного полотна»…
     Поистине глупость и сила слова не имеют границ!

 
Книжная полка Гриши Брускина
Френсис Йейтс об искусстве памяти, Андрей Белый о Петербурге и другие важные книги и авторы
микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив