Расшифровка

Мы будем говорить про экономический рост, а начнем наш разговор с Пушкина, который писал про Евгения Онегина: «…Зато читал Адама Смита / И был великий эконом, / То есть умел судить о том, / Как государство богатеет…» Действительно, некоторые государства богатые, некоторые бедные, некоторые богатеют быстро, некоторые не очень или не богатеют вовсе — и теория экономического роста изучает как раз это.

Измеряя экономический рост, мы используем понятие ВВП — валовой внутренний продукт. Это cтоимость всех товаров и услуг, произведенных за год во всех отраслях экономики одной страны, измеренная, допустим, в рублях.

Есть тонкость: чтобы считать реальный ВВП, нам надо учитывать рост цен. Например, если наша экономика растет в номинальном исчислении на 10 % в год, а цены растут на 12 % в год, то это означает, что реальный ВВП падает на 2 % в год.

Есть вторая тонкость. Мы можем сравнивать ВВП двух стран с помощью обменного курса — например, пересчитать ВВП России в долларах. Но если вдруг рубль резко упадет, то и наш ВВП резко уменьшится. Хотя, скорее всего, количество продукции, которое страна произведет, не уменьшится так же сильно, как упадет рубль. И поэтому иногда используют другой показатель — ВВП по паритету покупательной способности. Это ВВП с учетом уровня цен: мы смотрим, сколько страна производит продукции, и делим выпущенную продукцию в рублях на уровень цен. Например, мы знаем, что ВВП Норвегии очень большой в номинальном исчислении. Но точно так же мы знаем, что там цены очень высокие. И поэтому мы его немножко подкорректируем — и будем измерять ВВП страны по паритету покупательной способности.

Когда мы говорим про экономический рост, мы еще должны понимать, что ВВП страны растет как в абсолютном исчислении, так и на душу населения.

Вот таблица с данными о ВВП на душу населения в 2014 году по обменному курсу и по паритету покупательной способности.

Мы видим, что, например, в Макао на душу населения по паритету покупа­тельной способности производится продукции больше, чем на 100 тысяч долларов в год. Для сравнения, в Соединенных Штатах Америки — лишь 54 тысячи долларов в год на человека. Но и это примерно в 100 раз больше, чем в Центрально-Африканской Республике (ЦАР). И мы как экономисты должны понять, почему так происходит.

На этом графике изображен рост экономики некоторых стран за последние 35 лет. Мы видим, что ВВП на душу населения в Китае растет со скоростью более 8 % в год. США растут примерно со скоростью 1,5–2 % в год. А есть страны, в которых ВВП на душу населения просто падает, например Либерия.

Посмотрим на другой график, на котором показана динамика ВВП двух стран — Швеции и Аргентины. Мы видим, что примерно до 1930 года ВВП на душу населения в этих двух странах был одинаковый. А потом что-то изменилось — и последние 85 лет Швеция растет чуть быстрее, чем Аргентина. Аргентина демонстрирует темп роста примерно 1 % в год, а Швеция — примерно 2 % в год.

Разница — всего 1 % в год. Казалось бы, разве это важно? На самом деле очень важно: если ВВП страны растет со скоростью 1 % в год, то в течение 72 лет — за время жизни одного поколения! — он увеличится в размерах в два раза. А если страна растет со скоростью 2 % в год, то она удвоит свой ВВП за 36 лет. То есть небольшие величины дают очень большой эффект на обозримом промежутке времени.

На следующем графике изображено изменение темпа роста мировой экономики за последние две тысячи лет. Мы видим, что примерно до начала XVIII века экономического роста почти никакого не было. И только где-то начиная с конца XVIII — начала XIX века возникло то, что называется экономическим ростом. То есть, хотя мы живем во времена, когда почти все страны растут, надо понимать, что экономической рост — это совсем недавний феномен с точки зрения человеческой истории.

Может возникнуть впечатление, что теперь мы растем всё быстрее и быстрее. Но не нужно обольщаться: нет никаких оснований считать, что такие темпы роста мировой экономики продолжатся и дальше. Экономисты подозревают, что через некоторое время темпы экономического роста станут замедляться. Что это для нас значит, мы точно не знаем. Но мы должны понимать, что экономический рост совершенно необязательно будет вечным.

Очень важно понимать, что далеко не всегда рост ВВП означает рост нашего благосостояния. На наше благосостояние влияет не только ВВП, но и многие другие факторы — и экономисты пытаются их учитывать.

Чтобы объяснить это, расскажу историю о том, как я пытался изучать экономический рост в Советском Союзе. В СССР все время пытались обеспечить большие темпы экономического роста, большие темпы роста ВВП. Например, производили большое количество вооружения. Делало ли это вооружение людей более счастливыми? Да вряд ли. Помимо этого, строили много заводов, выпускали огромное количество чугуна и стали на душу населения. Делали ли эти сталь и чугун нас более счастливыми? Да нет, наверное. И где-то к 1980 году получилось так, что страна производила сталь, чтобы производить станки, чтобы строить сталеплавильные заводы, чтобы выплавлять сталь, чтобы опять производить станки. Производили много, выпуск продукции все время увеличивался, а кушать было нечего.

Другой пример: сравним США и Францию. Во Франции ВВП на душу населения поменьше, чем в Соединенных Штатах. Но следует ли из этого, что французы менее счастливые, чем американцы? Необязательно. Да, высокий уровень ВВП обеспечивает высокий уровень потребления — но ценим мы не только потребление, но и, допустим, свободное время. И цифры показывают, что французы отдыхают гораздо больше, чем американцы.

Экономисты пытаются каким-то образом построить индексы благосостояния, которые бы учитывали не только ВВП на душу населения, но и другие показатели. Для этого они учитывают, например, продолжительность жизни, количество свободного времени, долю потребительских товаров в ВВП

Вот таблица, в которой сравниваются ВВП и уровень благосостояния в разных странах; уровень США взят за 100 %. Мы видим, что ВВП на душу населения в Германии составляет всего лишь 74 % от американского уровня, а уровень благосостояния — 98 %. А вот Франция: 70 % от американского уровня по ВВП, зато по благосостоянию примерно 97 %. А, например, в Сингапуре ситуация совершенно иная: ВВП на душу населения там 83 % от американского уровня, а благосостояние только 43 %. Это потому, что в сингапурском ВВП доля потребительских товаров существенно ниже, чем в других странах.

Экономисты пытаются не только построить индексы благосостояния, основанные на статистических данных, но и просто спросить людей: «Счастливы ли вы?» И пытаются ответить на вопрос, делает ли экономический рост людей счастливыми.

На этом графике точками обозначены страны, по горизонтальной оси отложен уровень ВНП  ВНП — валовый национальный продукт. Высчитывается по следующей формуле: ВНП = ВВП + (первичные доходы, полученные резидентами страны за границей) – (первичные доходы, полученные на территории страны нерезидентами). на душу населения, а по вертикальной — уровень удовлетворенности жизнью. И мы видим, что если страна очень бедная, то она не очень счастливая. Однако начиная с некоторого момента увеличение выпуска продукции на душу населения перестает вести к увеличению субъективного ощущения благополучия и счастья. Экономисты насчитали, что пороговым уровнем является доход примерно в полторы-две тысячи долларов на человека.

Допустим, если у тебя доход 500 долларов, а потом он увеличился до полутора тысяч долларов, то ты стал существенно счастливее. А вот если у тебя был уровень дохода примерно две тысячи долларов, а потом стал пять тысяч долларов, то ты, может быть, и стал чуть-чуть счастливее, но, безусловно, не в два с половиной раза. Из этого мы извлекаем урок, что экономический рост и ВВП на душу населения не всегда делают людей счастливыми. Хотя бедность, конечно, делает людей несчастными.

Вот картинка про Японию. На ней показан уровень выпуска на душу населения с 1959 по 1989 годы — и показатель удовлетворенности жизнью, субъективного ощущения счастья. Мы видим, что уровень выпуска растет, и растет, и растет довольно быстро, но ощущения, что они становятся счастливее, у людей не возникает.

Безусловно, счастье людей зависит не только от потребления, но и от многих других факторов. Например, субъективное ощущение счастья зависит от того, работаешь ты или нет: если ты безработный, то, даже если ты не очень беден, ты чувствуешь себя очень несчастным. Если ты работаешь, а в стране высокий уровень безработицы, то ты тоже чувствуешь себя менее счастливым, чем в ситуации, когда все вокруг тебя работают. Оказывается, способность людей ощущать себя счастливыми зависит от множества свобод: от экономической, от индивидуальной и даже от политической. Чем больше этих свобод, тем люди чувствуют себя более счастливыми.  

Расшифровка

Надо признать честно, что экономисты далеко не в полной мере понимают, почему некоторые страны богатые, а некоторые бедные, почему в одних ВВП большой, а в других маленький. И более того, наше понимание меняется с течением времени.

Еще лет 50–60 тому назад все казалось очень простым; казалось, что для того, чтобы выпуск продукции рос, достаточно увеличить количество используемых факторов производства. Факторы производства — это труд и капитал.

Лет 60 тому назад казалось, что для того, чтобы обеспечить экономиче­ский рост, достаточно накопить как можно больше капитала, то есть построить побольше заводов и станков. Достаточно вовлечь как можно больше людей в процесс производства, и будет обеспечен экономический рост.

Еще в середине 1970-х годов великий экономист Пол Самуэльсон в своем учебнике писал, что Советский Союз демонстрирует очень высокие темпы экономического роста и вот-вот по выпуску продукции на душу населения обгонит Соединенные Штаты Америки. И действительно, Советский Союз демонстрировал большие темпы накопления капитала и высокие темпы экономического роста. Однако все оказалось совсем не так, как думал Пол Самуэльсон.

Дело в том, что есть еще один фактор экономического роста кроме труда и капитала — технический прогресс. И экономисты даже придумали некоторый показатель вклада технического прогресса в экономический рост — он называется «остаток Солоу». За последние 60 лет в мировой экономике мы наблюдаем рост примерно в 2 % в год — и на технический прогресс приходится примерно 1 % роста. То есть половину экономического роста обеспечивает технический прогресс.

В свое время я попытался посчитать, чему равен этот самый остаток Солоу в советской экономике. Считал, считал и вдруг обнаружил, что остаток Солоу в СССР оказался отрицательным. Получается, что, с одной стороны, мы построили космический корабль, человека в космос запустили, соорудили атомную бомбу, водородную бомбу, еще много что создали. А технический прогресс у нас если какой-то и был, положительного влияния на экономи­ческий рост не оказывал.

Почему так? Размышляя об этом, стоит обратить внимание на то, сколько в разных странах тратится на исследования и разработки. В среднем в развитых странах на них тратится 2,5 % валового внутреннего продукта — а у нас чуточку поменьше.

Еще один фактор экономического роста — накопление человеческого капитала. Что это такое, мы знаем не очень точно, но связываем это понятие с образо­ванием. Чтобы люди накапливали человеческий капитал, у них должны быть стимулы к этому, и во многих странах так и есть: люди более образованные получают зарплату выше, чем люди менее образованные. А у нас профессор зачастую получает зарплату меньше, чем секретарша в офисе. Значит, нет никаких стимулов для того, чтобы накапливать человеческий капитал. А поскольку государство не вкладывает деньги в образование, то нет оснований считать, что в нашей стране человеческий капитал будет быстро накапли­ваться. И в результате экономисты опасаются, что экономический рост в нашей стране будет не таким высоким, как нам бы всем хотелось.

Еще один фактор экономического роста — неравенство в распределении национального дохода. В процессе экономического роста неизбежно происходит деление общества на бедных и богатых. Но и наоборот: это деление оказывает влияние на экономический рост. Причем и очень высокий уровень неравенства плох для экономического роста, и очень низкий уровень неравенства плох точно так же.

Дело в том, что строить заводы, фабрики, пароходы, вкладывать деньги в исследования и разработки могут богатые люди. А если все люди равны и среди них нет богатых, то некому вкладывать деньги в исследования и разработки. При этом высокое неравенство ведет к социальной и политической нестабильности, и в этой ситуации у людей пропадают стимулы вкладывать свои деньги в развитие производства. И значительная часть национального дохода идет на содержание полиции, секретных служб и на борьбу с бедностью. Полу­чается, что низкий уровень неравенства плох, высокий уровень неравенства плох, и для экономического роста идеален промежуточный.

Все причины, которые я назвал, лежат на поверхности — а экономисты пытаются добраться и до глубинных причин бедности и богатства, до самых глубинных причин высокого и низкого темпа экономического роста. Среди этих причин обычно указывают две — географию и институты.

Есть такое правило, в целом, что чем дальше страны находятся от экватора, тем они богаче. Но имеются и исключения. Например, Сингапур — довольно богатая страна, хотя находится практически на экваторе. Или Россия, которая находится на севере, но далеко не самая богатая страна на свете.

Сейчас экономисты склоняются к тому, что есть еще более важный фактор экономического роста — институты. Это несколько расплывчатое понятие, но в целом это некоторые правила игры, которые существуют в обществе. Они могут быть писаными, а могут быть неписаными: например, это могут быть законы, а могут быть традиции.

И самым важным из этих институтов, безусловно, является институт частной собственности. Если частная собственность священна и неприкосновенна, то ты можешь спокойно распоряжаться своим имуществом, ты можешь построить и завод, и фабрику, вложить деньги в исследования и разработки, и эти вложения тебе принесут прибыль. Если же ты боишься, что за твоей собственностью придут, отберут у тебя ее или конфискуют, то ты сто раз подумаешь, прежде чем вкладывать свои денежки в развитие производства.

Ну и последний фактор. Экономисты много размышляют о том, как связан экономический рост и демократия. Конечно, очень бы хотелось доказать, что чем больше демократии, тем больше экономический рост. Надо признать честно, что только самые последние статистические исследования показывают, что все-таки такая связь, видимо, существует. Чем страна демократичнее, тем более высокие темпы роста она демонстрирует. Но результаты эти еще не окончательные, и пример того же Китая показывает, что необязательно быть демократической страной для того, чтобы показывать высокие темпы экономического роста.  

Расшифровка

Сейчас мы поговорим о том, как природные ресурсы влияют на экономический рост. В прежние времена основными факторами производства были труд и природные ресурсы, и именно они определяли, богатая страна или бедная.

На этой табличке мы видим, что в конце XVII века доля земли составляла 64% национального богатства в Англии. В конце XVIII века — 55%. А во второй половине XX века только 3%. То есть роль земли как таковой уменьшилась в экономической жизни страны. До конца XIX века именно те страны, где было много земли, были самыми богатыми. В конце XIX века в таких странах, как США, Канада и даже Аргентина, средняя заработная плата была выше, чем в Европе. Там было много земли, туда приезжали колонисты, можно было привлекать большое количество труда, этот труд притягивал капитал, и страны бурно экономически развивались.

Многие экономисты считают, что промышленная революция началась в Англии именно потому, что Англия была богата теми природными ресурсами, которые были для нее необходимы, — там был уголь, и там были залежи железной руды.

Однако картина не так проста, как можно подумать. И в старину бывали страны, богатые природными ресурсами, но не столь успешные в экономи­ческом отношении. Ярким примером является Испания. Она была мировой державой с колониями, где добывали огромное количество золота и серебра. Казалось бы, это золото и серебро должны были сделать Испанию богатой и быстроразвивающейся страной. Однако получилось совсем не так: к XIX веку Испания стала одной из самых слаборазвитых стран Европы.

Другой пример, уже из современности. В 1973 году случилась война между арабскими странами и Израилем. В результате этой войны арабские страны наложили эмбарго на поставку нефти в некоторые другие страны, и цены на нефть сильно выросли. С точки зрения здравого смысла мы могли бы ожидать, что нефтедобывающие страны станут богатыми и станут развиваться гораздо быстрее, чем другие. А получилось все наоборот: после того как цены на нефть выросли, ВВП на душу населения во многих нефтедобывающих странах упал. В то же время в других развивающихся странах, которые были бедны природными ресурсами, экономический рост составил примерно 2% в год.

И экономисты даже придумали понятие «проклятие природных ресурсов», или «ресурсное проклятие».

Мы видим, что природные богатства далеко не всегда приносят счастье и благополучие странам, в которых они есть, и тому много ярких примеров. Один из них — Нигерия. Страна богата нефтью, однако развивается очень медленно, не говоря уж о том, что там постоянно идет гражданская война. Есть опасения, что Россия тоже является примером страны, которой природные богатства счастья не приносят.

Давайте подумаем, почему так происходит? Здесь может быть много разных объяснений, и единого мнения у экономистов нет. Первое объяснение — очень простое. Если на вас постоянно капает золотой дождь, зачем вам работать? Это снижает стимул к труду. Как мы помним, не только выпуск продукции на душу населения, не только уровень потребления, но и свободное время является благом. И оттого, что у нас много природных богатств, мы начинаем работать меньше и менее интенсивно.

Другая причина: экономический рост очень сильно зависит от экономической политики правительства. И часто бывает, что внезапно свалившиеся природные богатства плохо влияют на эту политику. Правители обычно не склонны осознавать, что природные богатства приносят только временные доходы. Они думают, что так будет вечно. И поэтому они начинают проводить неразумную экономическую политику. Например, в 1970–80-е годы, когда цены на нефть резко возросли, правительство Венесуэлы проводило не самую разумную политику — и внешний долг страны увеличился в девять раз. Государственный сектор разбух до невообразимых размеров. В результате темп роста венесуэльской экономики стал отрицательным.

Еще одно объяснение — так называемая голландская болезнь. Допустим, к нам притекает много нефтедолларов. Тогда они становятся дешевыми, а рубль становится дорогим. А раз рубль становится дорогим, то всё, что у нас производится, становится дорогим по отношению к иностранным товарам — ведь зарплату надо платить в рублях, покупать ресурсы внутри страны приходится в рублях. А раз рубль дорогой, то в долларах наша продукция оказывается тоже очень дорогой — и неконкурентоспособной.

Почему болезнь голландская? В конце 1950-х годов на шельфе в Северном море недалеко от Голландии обнаружили большое количество запасов нефти. На Нидерланды пролился нефтяной дождь, гульден (национальная валюта Нидерландов в то время) подорожал. Многие секторы промышленности стали неконкурентоспособны, и произошло то, что называется деиндустриализацией. Голландия производила много нефти, газа, развивала сектор услуг. А секторы экономики, которые могли бы обеспечить долгосрочный экономический рост и технический прогресс, перестали развиваться.

Голландской болезнью болеют не только слаборазвитые страны. Голландская болезнь наблюдалась и в Великобритании, когда нашли нефть в Северном море, и даже в Норвегии, которая может показаться очень благополучной страной.

Возникает вопрос: а страдает ли Россия голландской болезнью? Еще семь‑восемь лет назад исследования показывали: вроде бы нет. А как только наступил кризис, резко упали цены на нефть, возникло впечатление, что у нас тоже голландская болезнь есть — и, может быть, не скоро кончится. Рубль долгое время был слишком крепким, мы слишком хорошо жили, и многие секторы экономики не развивались, потому что были неконкурентоспособны. И сейчас, когда цена на нефть упала, мы видим, что импортозамещение идет не такими быстрыми темпами, как нам всем бы хотелось.

Есть еще одна причина — политэкономическая. Она называется «борьба за ренту». Дело в том, что природные богатства находятся очень близко от нас, чтобы их добывать, не нужно много трудиться — и возникает соблазн только это и делать. Это приводит к тому, что очень многие люди и группы людей, которые могли бы трудиться и направлять свою энергию на что-то полезное, начинают тратить свою энергию на то, чтобы получить доступ к природным ресурсам. Возникает социальная и политическая напряженность, что, безусловно, замедляет экономический рост.

Мы видим это на примере уже упоминавшейся Нигерии. Та же самая история была в Судане: когда на юге Судана обнаружили большое количество нефти, там началась гражданская война, и в результате Судан развалился. Тот же самый пример представляет собой Сьерра-Леоне, которая оказалась богатой алмазами. Словом, часто природные богатства ведут к политической нестабильности, к социальной нестабильности и даже к гражданским войнам.

Но есть и положительные примеры. Одним из удивительнейших таких примеров является Ботсвана. Она богата алмазами — и, казалось бы, обладает всеми условиями для ресурсного проклятия. Однако вопреки всему страна развивается очень хорошо, и за последние 50 лет она растет больше чем на 5% в год. Ботсвана — экономическое чудо: сейчас она по уровню ВВП на душу населения богаче Сербии или Черногории и недалеко отстает от России.

Почему на Ботсвану не распространяется ресурсное проклятие? Есть гипотеза, что там хорошо функционируют институты. Институты — это правила игры. И сейчас многие экономисты считают, что проблема проклятия — это не проблема ресурсов, это проблема с институтами. Если институты слабые, то природные ресурсы приводят к неприятностям для экономического роста. А если институты сильные и хорошо работающие, то природные ресурсы только помогают экономическому росту страны.

Есть еще одна причина, по которой природные ресурсы могут оказывать отрицательное воздействие на экономический рост. Иногда правительства, на которые сваливается золотой дождь или нефтяной дождь, просто забывают проводить реформы, которые необходимо проводить. В качестве примера мы можем вспомнить Советский Союз в 1960-е годы. Тогда все прекрасно понимали, что нужно проводить экономические реформы. И вдруг были открыты большие месторождения нефти в Западной Сибири. Ее стали продавать на Запад, получать доходы — и реформы затормозились.

И последняя, тоже очень важная причина, по которой природные ресурсы оказывают негативное воздействие на экономический рост. Цены на природные ресурсы очень изменчивы — то они больше, то они меньше. И получается, что наше благополучие в значительной степени зависит не от того, как мы трудимся, а от того, скачут ли цены на ресурсы. Мы живем в стране, где все знают цену на нефть. То есть мы прекрасно понимаем, что наше благополучие зависит не от того, как мы трудимся, а от того, какова цена на нефть. А если все зависит от цены на нефть, то зачем же нам работать и трудиться?

Более того, есть опасения, что волатильность цен на природные ресурсы оказывает влияние не только на экономический рост, но и на другие стороны нашей жизни. Например, если все в нашей жизни зависит от цен на нефть, то зачем нам нужна демократия? Она нам просто не нужна, ибо от наших действий ничего не зависит — все зависит от цен на нефть. То есть даже спрос на демократию может уменьшиться из-за того, что цены на природные ресурсы так изменчивы.