История

Берестяные грамоты — 2019: кто украл бобров? Орки?!

Репортаж с лекции Алексея Гиппиуса об археологических находках года

В понедельник, 28 октября, в МГУ состоялась традиционная лекция о берестяных грамотах из находок текущего года. Второй год подряд лекцию читал лингвист Алексей Гиппиус. За несколько недель до внезапной смерти в декабре 2017 года академик Андрей Анатольевич Зализняк, читавший эти лекции много десятилетий, сказал Гиппиусу, посмотрев запись одного из его докладов: «На ближайшие тридцать лет я за эти лекции спокоен». Эта лекция сильнее напоминала времена Зализняка, чем дебют Гиппиуса в прошлом году: докладчик гораздо больше писал мелом на доске и задавал вопросы, приглашая слушателей читать тексты грамот в интерактивном режиме, а легендарный подоконник девятой поточной аудитории был снова занят слушателями.

2019 год принес «берестологам» одиннадцать находок. Девять грамот нашлось в Новгороде, и две — в Старой Руссе. В Новгороде находки были сделаны на Троицком 15-м раскопе и раскопе на улице Литвинова-Лукина (в обоих случаях первая половина XII века), Троицком 16-м раскопе (это начало XIV века), а в Руссе — на Пятницком (вторая половина XIII века). Как и в прошлом году, нашлось четыре целые грамоты, по одной с каждого раскопа. Однако качество их куда хуже, самая длинная — это всего 16 слов (причем в одной из целых грамот нет ни одного слова, только несколько букв), и общий объем гораздо скромнее: замечательных писем и драматических жизненных ситуа­ций вроде «проданного сына» и злой мачехи, ругающей падчерицу «вражи­ной», как в прошлом году, не нашлось. Тем не менее кое-что любопытное и в историческом, и в лингвисти­ческом отношении в новых грамотах имеется.

Более того, были найдены не только грамоты, но и еще один объект, содержа­щий текст. Археологи довели до конца работы на «Дубошине-II», раскопе в Новгороде, начатом в 2017 году и принесшем последние грамоты, с которыми работал академик Зализняк. Это один из самых глубоких раскопов в истории новгородской археологии. Здесь в самых нижних слоях (3-я четверть XI века) обнаружили костяное навершие для рукоятки плети с владельческой надписью «ги помози рабѫ своемѫ Пѣтрови» и красивую монограмму некого Дмитра (Дъмитръ)  Интересный вопрос, как соотносятся между собой «раб Божий Петр» и Дмитр. Можно только гадать: возможно, плеть переходила по наследству от одного владельца к другому.:


Таких монограмм было известно уже немало (примерно 15 штук) — правда, пока только в надписях на стенах новгородского Софийского собора. Этому повальному увлечению предавались дьяки XI века, кодируя так свои имена. Например, в 1998 году была найдена резная рукоять ковша XI века с изуми­тельной по сложности резьбой и таким текстом:


Здесь переплетены буквы из записи «Гаврилъко пъсалъ». Аналогичная монограмма «Радко псал» есть в Софийском соборе.

Но это еще не все. Чуть ниже монограммы Дмитра на нашей рукояти можно различить еще одну монограмму:


Хочется прочесть «Витофт» (имя литовского князя конца XIV — начала XV века Витовта) — это, конечно, ерунда (в частности, в XI веке в этом имени не могло быть никакого «ф»), но мы пока не знаем, что это такое; это загадка для буду­щих исследователей.

В этом году новгородские археологи работали совсем рядом с изученным в 2010-е годы «берестяным Клондайком» — усадьбой Ж Троицкого раскопа, той самой, где было найдено почти 100 грамот, в том числе 37 писем легендарного Якима (вторая половина XII века), а также живших раньше братьев-купцов Луки и Ивана. Такого изобилия грамот на новом участке нет, зато есть несколько фундаментов печей. В новгородской летописи упоминается пожар, начавшийся с печного двора (как в свое время предположил лингвист Вадим Борисович Крысько, это обозначено словом «печъне»), и именно такие печные дворы, скорее всего, перед нами.

 
Взлет и падение Новгородской республики
Историк Павел Лукин — об источниках процветания и причинах гибели русской средневековой республики, а также о том, была ли у России демократическая альтернатива

На этом участке есть грамоты, связанные с людьми, уже нам известными по усадьбе Ж: тут и Яким, и брат Луки Иван. В этом году найдена (вернее, вывалилась из стенки раскопа) грамота № 1114, где упоминается еще один персонаж с соседней усадьбы Словята. По необычной форме буквы «к» исследо­ватель Савва Михеев смог отождествить почерк с рукой писца еще нескольких раньше найденных грамот. Позже нашлась написанная тем же почерком грамота № 1116, а почерк грамоты № 1115 отождествился с № 1050. То есть все три грамоты, найденные на этом участке в 2019 году, написаны уже известной нам рукой.


Вот грамота № 1115 — целый документ. Всего два слова:

сьдославе присълале 

Некую вещь прислал некто Сьдослав. А может быть, перед нами верительная грамота человеку, который пришел от Сьдослава с некоторым сообщением?

Это имя интересно лингвистически: в ранее известных берестяных грамотах встретились Содослав и Сьдеслав, тут несколько иной вариант. Изначально это имя или Съ-дѣ-славъ, от глагола «сделать», «содеять», или Сь-дѣ-славъ, от той же основы, что в слове «здесь». Между тем былинный Садко (Содко) не кто иной, как носитель того же имени Съдеслав. 

В фрагментарной грамоте № 1114 речь идет о том, что надо заплатить за сукна, а жеребца не продавать:

… (∙)[з](∙) (=7) на ∙ӏ∙ (=10) [cть л]оу[к]ън (ъ)
жицемъ на соукънѣхъ 
а жеребъка не продаите 

Жицемъ, казалось бы, конец какого-то имени на -жич (вряд ли слова «княжич»; торговать сукнами для княжичей мелковато). Первая строка читается сложнее, но там можно разобрать «7 на 10-сть лукон», то есть 17 лукошек (вероятно, меда). Но что же такое «жицемъ»? Это «житьце», уменьшительное от «жито»; рано пал редуцированный гласный «ь», и соче­тание -тц- упростилось. Смысл получается идеальный: «заплатите 17 лукошек зерном, а жеребца не продавай­те»: практика таких натуральных выплат вместо денежных очень хорошо известна. «Ну, так житом давай, коли денег нет», — сказано в рассказе «Питерщик» писателя-этнографа XIX века Сергея Максимова. В сербских источниках «лукна жита» приравниваются к одному динару. 


Грамота № 1116. Текст также сохранился не полностью:

… къ новидоу продаже то ти в (ъ) …
… не даи же скота никомоу[ж](е) …
…же то ти въ въръвонѣ— …


«Къ Новидоу» — это ошибка вместо «къ Съновидоу»; Сновид — хорошо извест­ный нам персонаж с соседней усадьбы (возможно, отец братьев-купцов Ивана и Луки). Перед нами первая строка грамоты, адресованной этому человеку. Получается, что основной текст письма начинается со слова «прода­же» — «штраф». Надо предположить, что это еще одна ошибка, вместо «про прода­же» — «а что касается штрафа». Такую структуру текста мы знаем по берестя­ной грамоте № 6 из Пскова, где каждая рубрика письма начинается со слов «про то-то и то-то». Дальше просто — «не давай денег („скот“ в значении „деньги“ — скандинавское заимствование) никому». А что это за «въръвонѣ» в последней строке? Сейчас мы знаем (хотя далеко не все, встретить это слово многие могут разве что у Жюля Верна или в «Моби Дике») слово «ворвань» — «жир, вытоплен­ный из сала морских млекопитаю­щих». Это тоже скандина­визм, родственник слова «нарвал», получившийся путем сложной цепочки ассимиляций и диссимиляций (др.-исл. náhvalr, др.-швед. narhval > *norvon- > ворвон-).

В древнерусском слово «ворвонъ» обозначало не жир, а самих морских животных, как засвидетельствовано в единственном — красивом, почти стихотворном — примере из «Александрии» (якобы Александр Македонский это видел в Индии): «ворвwни многи и велики видѣхомъ ходяща по земли» (в греческом тексте стоит «тюлени»)  Нельзя умолчать о такой курьезной вещи, как перевод этого места в современном роскош­ном издании «Лицевого свода»: написано «о ворвонах» и в скобках прибавлено: «о мор­мо­нах». В нашем тексте речь идет о тюленьих кожах: скорее всего, о какой-то сумме за них («в ворвонѣхъ»).

На Троицком 16-м раскопе нашлись грамоты XIV века. Вот полный маленький документ № 1117:

демен[т]-‐
и ꙗково и‐
леꙗ захаре‐
ꙗ туфтѣи 
балины


Дементий, Яков, Илья, Захарья — все просто и скучно, полные христианские имена. Но вдруг финал: «Туфтей Балины»! Это уже сложнее.

С Туфтеем мы еще не встречались: есть целый ряд диалектных неодобритель­ных слов типа «тюхтей» — неповоротливый человек, который «одно сломает, другое разобьёт», — или «тюфтяй», есть фамилия Тюфтеев. Вариант с началом ту- встречается гораздо реже; в Бородинском сражении в 1812 году погиб прапорщик 6-го Егерского полка Туфтеев. А вот знаменитое слово «туфта» к нашему Туфтею/Тюфтею отношения, скорее всего, не имеет: вариант «тюфта» для этого слова неизвестен, само слово «туфта» довольно позднее.

Фамильное прозвище Балины отмечено с XVII века; автор этимологического словаря Александр Аникин сравнивает это имя с «обаляй» — то есть «рохля, разиня, ротозей» (от «обвалять»), примерно то же, что и Туфтей. Получается, что Туфтей Балин — достойный сын своего отца, и в нем угадывается персонаж фольклорного масштаба. Очевидно, перед нами список пяти братьев Балиных: «Было у Бали пять сыновей, / Четверо умных, а пятый Туфтей».

А зачем составлялся этот список? Ответ нам может дать следующая грамота, лежавшая буквально рядом. Грамота № 1118 — самый большой физически и по количеству слов документ этого года. В этом почерке очень много зер­каль­ных (повернутых вокруг своей оси) букв, почти как у знаменитого автора грамот Якима. Это реестр некоторого сбора:

…ть взѧлѣ с Лазоремъ другъ полъ семѣ бѣлѣ,
оу Боткова сына :з: (=7) бѣлъ,
оув Олекси полъ семѣ бѣлѣ,
оув Обакши :s: (=6) бѣлъ, 
оу Дорофѣѧ гривна,
оу Нездилѣ на дву :г:и: (=13)  


Что такое «Ботков сын», мы еще недавно не поняли бы, но теперь понятно, что это «Болтков», от слова «болтать» (известная фамилия Боткин объясняется так же). В последней грамоте Зализняка (№ 1102) слово «полтина» два раза напи­сано как «потина»; этот замечательный диалектный рефлекс Андрей Анатольевич в своей последней работе назвал «эффектом Лукерьи», по имени женщины, писавшей это письмо. Такой переход (например, он есть в слове «солнце») сейчас продолжают находить в грамотах: так, загадочный «кобяжанин» из грамоты № 831 — это, скорее всего, слово, родственное названию колбягов, хорошо известной категории древнерусского населения скандинавского происхождения.

На -ть в начале первой строчки грамоты кончается то, что «берут», — скорее всего, «подать». Интересно, что платят они примерно одинаковые суммы в белках — семь, шесть, шесть с половиной («пол семь») или на двоих 13 (то есть 6,5 дважды). Половина белки имела, как известно, одно ушко на шкур­ке (полная белка называлась «обеушная»). Пять раз по семь белок — это гривна. Не исключено, что Дорофей заплатил 1 гривну за пять человек, точно так же, как пять братьев Балиных.

Интересно, что такое «другъ». Вероятно, это редкое интересное наречие со значением «вместе с кем-нибудь» (ср. у Блока «Мы сам-друг над степью в полночь стали»), «в рамках общего дела», отмеченное в немногочисленных древнерусских источниках.

Грамота № 1122 представляет собой фрагментик либо того же, либо анало­гичного документа с таким же зеркальным ятем:

…[г/т/б]омъ шесть бѣл[ъ] … 


Соблазнительно думать, что здесь в начале фрагмента — «с другомъ», еще один вариант той же формулировки. В грамоте № 601 есть запись: «…а Станиславоу со дроугмо 7 гривено …» Раньше переводили «с товарищем», но лучше видеть здесь смысл «с еще одним человеком, с напарником».

На раскопе на улице Литвинова-Лукина (Лукина — древнее название, Литвино­ва — советское) найдено три грамоты. Одна, № 1119, — несколько букв, хаотич­но разбросанных по бересте, а две представляют собой небезынтересные документы. В грамоте № 1120 читается:

(ѿ)         [н]а къ или не съли отрока шъле …
…лони товаръ[ц]а [възло]жити на [мѧ] … 


Это письмо к Илье: «Не шли отрока (то есть не направляй ко мне судебного исполнителя для взыскания долга). Я пошел…» (то есть «сейчас отправляюсь»). Во второй строке можно прочесть «товарца возложить». В пергаменной Смоленской грамоте есть место, где товар «вскладывают» на волок, то есть грузят на специальную переправу между реками.

Грамота № 1121 была в древности уничтожена очень тщательно. Тот, кто ее рвал, еще и расслоил, оторвав верхний слой бересты. Это, видимо, фрагмент протокола судебного дела, последовательные записи об эпизодах кражи (ср. официальную формулу «а се…», то есть «а вот…»). Это древнейший образец древнерусской судебной документации: для ранних веков (XII–XIII) у нас почти нет записей такого рода.

… [: и ѧ]з[ъ] крале бебрꙑ : про дан[ь] :и: (=8) гриве :
въ беб[ръ]хъ : а се крали :к: (=20) мѣ[х]ъ ѫ мило‐
            мъ тать въ… … (грв)[ноу] .:


«Бебры» — это, конечно, «бобры» (такая форма слова часто встречалась на Руси — она есть в том числе в «Слове о полку Игореве»). Для начала грамоты напрашивается чтение «князь», но князь, ворующий бобров, — не более вероятная фигура, чем княжичи, торгующие сукном. 

Скорее всего, написано «язъ», то есть «я». Выясняется, что в начале перед нами не что иное, как чистосердечное признание грабителя, который крал бобров. Похожие показания есть в поздних документах XVII века, где выявляется целая организованная преступная группировка, разумеется, с участием официального стража порядка:

«Да в нынешнем же во 156-м году (то есть 1648 году) ноября в 29 день пойман тать Тимошка с поличным. И тать Тимошка пытан, а в распросе и с пытки винился: Яковлева человека Нелединского грабил, а товарищи с ним были Ивашко Гончей, Федка Куроедка, Микитка Тулещик, Судного Московского приказу пристав Логинко, да гулящей человек Игнашко». 

Далее в грамоте упоминаются «8 гривен за бобров», слова «про дань» — возможно, конспективная запись дальнейших показаний вора или заголовок следующей части. Потом речь идет о краже 20 мехов у Мило… (Милонега, Милоста) и упоминается «сам тать».

В заключение Гиппиус рассказал о двух грамотах из Старой Руссы. В последней прошлогодней грамоте из этого города, № 49 (в каждом городе — своя нумера­ция грамот), был длинный список розмир — мер соли, взятых у разных людей. Юбилейная грамота № 50 очень похожа, здесь упоминаются тоже «розмеры» (более древняя форма того же слова) и «берковцы», несомненно, все той же соли, производством которой Русса славилась. Должников зовут Борис, Твердята и Иван: 

(ꙋ бо)риса две розмере : ꙋ твер‐ 
[д]ѧте розмьра ꙋ евана по‐
(л)[ъ] [берковеска ꙋ] (-)[р]  н- 


Грамота № 51 — это полный документ из 16 слов (вторая половина XIII века):

ѿ маѯима къ онании 
поведи кони :г: (=3) соловои 
боурꙑи орка ï седла възмï 
а спроста поѥди 


Максим приказывает Онании привести трех коней. Нужно взять седел и ехать к автору тут же («с проста»). «Поведи» и «поеди» называют одно и то же событие, но первое, если угодно, с перспективы коней, а второе — с точки зрения человека.

Первые два коня названы по мастям («соловóй и бурый»; под ударением — -ой, без ударения — -ый, как в современном языке). Третий — какой-то «орка». Что это за «орки» в XIII веке? Оказывается, сильный боевой конь назывался «орько», уменьши­тельное от «орь». Интересно, что именно этот, самый главный конь, с максимальным «социальным статусом», — одушевленный, а двое, названных мастями, нет. Скорее всего, Орько — это его собственное имя, кличка, как Сивка-Бурка.

См. также репортажи с предыдущих лекций

Исследование берестяных грамот ведется в Институте славяноведения РАН за счет гранта Российского научного фонда (проект № 19-18-00352)

микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив