26 августа 2019Искусство, Литература

Что такое концептуализм в поэзии

Как устроены язык и речь, почему слова значат то, что значат, и какова природа человеческой коммуникации? Ответы на эти вопросы пытались найти художники, писатели и поэты, чье творчество пришлось на конец 1970-х — 1990-е годы. Рассказываем о том, что такое московский концептуализм, на примере пяти произведений пяти разных поэтов

Автор Кирилл Корчагин

Концептуализм  От англ. conceptual art. — первое международное движение, возникшее после Второй мировой войны не только в литературе, но и в других искусствах. Само понятие  У слова «концептуализм» есть два важных предшественника. Первый — это консеп­тизм (conceptismo) в литературе испанского барокко, для которого было характерно остроумное сближение предметов, не имею­щих прямого сходства. Второй — концептуа­лизм (conceptualismus) европейской схола­стики, предполагающий, что познание действи­тельности осуществляется благо­даря общим понятиям, концептам. Кроме того, в русской философии языка учение о концеп­тах разрабатывал Юрий Степанов, работы которого читали многие концептуалисты. появилось во второй половине 1960-х годов, когда художники и теоретики заговорили о том, что идея, или концепция, в искусстве важна не меньше, чем традицион­ные художественные средства. Особенно концептуа­листов интересовало, как устроены язык и речь, почему слова значат то, что значат, и какова природа человеческой коммуникации.

В России концептуалисты появились в конце 1970-х. В 1979 году в парижском журнале «А — Я» выходит эссе философа Бориса Гройса «Московский роман­тический концептуализм», а в 1983 году другой философ, Михаил Эпштейн, называет концептуализм и метареализм двумя самыми значимыми направле­ниями в новой советской литературе. Размышляют о собственном творчестве и тщательно документируют его и художники. Так, возглавляемая Андреем Монастырским группа «Коллективные действия» с 1980 года ведет подробную хронику акций из серии «Поездки за город». Материалы неофи­циальных встреч и семинаров фиксируются в самиздатских папках МАНИ  МАНИ расшифровывается как «Московский архив нового искусства»., а затем в «Сборниках МАНИ». Составляется Словарь терминов московской концептуальной школы. Младшее поколение (Павел Пепперштейн, Сергей Ануфриев и другие) сочиняет многотомный свод бесед и материалов «Пустотный канон». 

Русский концептуализм — очень широкое движение, к которому относятся разные авторы и практики. Это поэзия Дмитрия Александровича Приго­ва и акции «Коллективных действий», живопись Ильи Кабакова и Виктора Пивоварова, романы Владимира Сорокина, конкретная поэзия Всеволода Некрасова и соц-арт Михаила Сухотина, работы Виталия Комара и Александра Меламида, проза и живопись группы «Инспекция „Медицинская герменев­тика“», наконец, песни и хэппенинги Егора Летова и группы «Гражданская оборона». 

И хотя не все эти авторы согласились бы принадлежать к одному направлению, а отношения между ними иногда доходили до неприятия и вражды, все они старались преодолеть границы между разными видами искусств и интересо­вались тем, как работает язык. Ниже подборка из пяти произведений пяти разных поэтов, каждый из которых по своему понимал концептуализм.

Дмитрий Александрович Пригов — именно так, с отчеством, он предпочитал подписываться — наверное, самый известный русский концептуалист. Его сочинения лучше всего изданы (собрание сочинений в пяти томах), выставки его художественных работ проходят в ведущих музеях, ему регулярно посвя­щаются научные конференции, книги и статьи. Действительно, среди русских поэтов второй половины ХХ века это одна из наиболее заметных и противоре­чивых фигур. Как и авангардисты начала века, Пригов пытался устранить разрыв между литературой, изобразительным искусством и жизнью. Однако если в историческом авангарде это превращало художника в героя, вызываю­щего на сражение весь остальной мир, то в концептуализме Пригова худож­ник — своего рода аскет, впитывающий и перерабатывающий все сигналы мира и с помощью тяжелого повседневного труда превращающий их в искусство. Такой труд сам Пригов называл промыслом, и уже в этом определении скрыта непременная для него насмешка: все его творчество одновременно и серьезно, и шутливо, и утверждает некую истину, и насмехается над ней.

Количество произведений Пригова огромно: тысячи стихов (он стремился написать больше всех русских поэтов, вместе взятых), несколько романов, эссе, пьесы, рисунки, картины, перформансы. Вернее всего было бы рассматривать их вместе — как Gesamtkunstwerk  Это немецкое слово буквально означает «общее произведение искусства». Обычно его связывают с практикой немецкого композитора Рихарда Вагнера, который стремился к тому, чтобы его оперы сочетали в себе черты разных искусств — поэзии, музыки, живописи и других., произведение искусства, включающее в себя все другие виды искусств. 

В середине 1980-х годов появились стихи о Милицанере, воспринимавшиеся как тотальная ирония над советской действительностью. Пригов работал с официальной советской речью, которую его современники-интеллектуалы чаще всего презирали: будто за ритуальными формулами и шаблонами скрывался какой-то смысл.

В процитированном стихотворении в бытовую ситуацию вторгается официальная речь и тут же меняет обыденную реальность. Обращение к курице («товарищь») влечет за собой ответ-фразеологизм: «Тамбовский волк тебе товарищ». Курица говорит «дрожащими» губами (хотя губ у птиц не бывает). При этом остается непонятным, кто такой Авеналах (имя составлено из половин древнееврейского имени Авенир, «отец света», и арабского «Аллах» и напоминает имена средне­вековых демонов), при чем здесь «аравийский прах» и к каким последствиям приведет общение героя с мертвой курицей. 

В этом стихотворении можно увидеть и иронию над расхожими, лишившимися смысла выражениями, и над человеком, который не задумываясь использует их. Абсурдное и бессмысленное выражение меняет мир непредсказуемым образом, а границы между предметами и явлениями размываются. В рамках привычного языка и рутинной реальности Пригов обнаруживает присутствие потустороннего мира, и курица из супа, обернувшаяся древним демоном, намекает читателю на то, что с языком стоит быть поаккуратнее.

Всеволод Некрасов — старший из поэтов в этой подборке: он начинал еще в 1950-е годы как участник Лианозовской группы  Лианозовская группа — группа российских художников и поэтов, первоначально собиравшаяся в барачном доме на станции Лианозово, где в 1950-е годы жил художник Оскар Рабин., выработавшей многие приемы, позднее взятые концептуалистами на вооружение (использование раскавыченных цитат, буквальное прочтение пропагандистских штампов и многое другое). Если в 1980-е годы стихи Некрасова и концептуалистов появлялись в одних и тех же журналах, то в 1990-е он резко критиковал их.

Поэзия Некрасова почти всегда состоит из служебных слов и многочисленных повторов. В чем-то его стихи напоминают творчество шестидесятников — прежде всего, Булата Окуджавы, которого Некрасов очень ценил. То же разочарование в социальных утопиях ХХ века, сосредоточенность на личных переживаниях, желание одиночества и уединения. И все же стихи Некрасова совсем другие: оставив темы и интонацию поэзии 1960-х годов, он убирает оттуда все, с его точки зрения, лишнее: ритм, размер, риторику, а иногда и слова. 

В стихотворении, приведенном выше, обычное поэтическое размышление о скоротечности жизни сведено к набору служебных слов. Полнозначное слово здесь только «живу», и поэту его хватает, чтобы задать тему. Развивает же он ее при помощи нанизанных друг за другом «ну и ну», передающих сбивчивость и прерывистость размышления о жизни. 

Каждый текст Рубинштейна предполагает своего рода спектакль или перфор­манс, в рамках которого что-то разыгрывается. У такого текста всегда есть зритель — или, по крайней мере, он подразумевается. Тексты гибридны: стихи смешаны с прозой, а течение речи постоянно прерывается внешними вторже­ниями, похожими на ремарки в пьесах, — неслучайно один из самых первых текстов называется «Каталог комедийных новшеств».

Эти довольно длинные тексты разбиты на небольшие нумерованные части, набранные на библио­теч­ных карточках: Рубинштейн долго работал в библиотеке. На публичных выступлениях поэта карточки перебирались или бродили по рукам среди слушателей. 

Цитируемый здесь текст сокращен в пять раз (целиком поэму можно прочи­тать здесь), но и выбранный отрывок дает представление о структуре всего стихотворения. Оно начинается как поток строчек (всего их 94), написанных четырехстопным ямбом — самым популярным размером русской поэзии. При этом каждая строка подчеркнуто непоэтична: это бытовые фразы, случайно совпавшие с поэтическим ритмом. Автор возвращает их в контекст поэзии, заставляя внимательнее к ним прислушаться, увидев, как сквозь привычные речевые шаблоны говорит сам язык  Такой же прием уже использовал Генрих Сапгир в стихотворении «Разговоры на улице».. 

Во второй, прозаической части поэмы мы видим размышляющего ученика и можем прочитать его мысли. Они движутся по кругу: ученик постоянно подбирает новые формулировки, и каждый раз они обрываются, чтобы начаться заново (вспомним Всеволода Некрасова). Почему так происходит, подсказывает название поэмы — «Появление героя»: мы видим, как из потоков речи, из общих слов и шаблонных фраз постепенно возникает мыслящий человек, осознающий отличия себя от других  Неслучайно три десятилетия спустя историк Андрей Зорин, большой ценитель творчества Рубинштейна, так же назвал свою книгу, повествующую о том, как человек начала XIX века конструирует свою личность из окружающих его мнений и идей.. Так из гула голосов рождается личность, нащупывает свое место в мире, постепенно отделяясь от других и становясь собой. 

Огромная поэма «Поэтический мир», из которой взят этот отрывок, написана в 1976 году, и хотя московский концептуализм еще не оформился в отдельное направление, его характерные черты представлены в этом тексте. Во второй половине 1970-х Андрей Монастырский основывает арт-группу «Коллективные действия». Ее перформансы, так называемые «Поездки за город», напоминают поэтический текст, вынесенный в пространство подмосковной природы: некоторые тексты Монастырского использовались в рамках акций — например, в акции «Лозунг-1977» использована цитата из «Поэтического мира».

«Поэтический мир» — это пять книг общим объемом в тысячу строф. По сути, это пейзажная лирика, в которой изображен не мир, а язык, которым можно его описать. В начале каждой главы задается формульная конструкция, кото­рая затем повторяется и варьируется. Поэт монотонно повторяет одни и те же формулы и перечисляет разные предметы, объявляя каждый из них пустым, лишая привычных качеств, монотонно употребляя одни и те же языковые конструкции, и через какое-то время читателю начинает казаться, что окру­жающий мир лишается смысла.

Тысяча строф поэтического мира не только рассказывает о том, что природа — это, по сути, пустота, но позволяет увидеть ее сквозь язык, ничего не выражаю­щий и, следовательно, прозрачный для взгляда наблюдателя. 

Cтихи Михаила Сухотина, написанные в 1980-х годах, во многом определили облик русской поэзии, восходящей к концептуализму, но сам он предпочитал держаться от движения в стороне. 

Первый заметный цикл стихов Сухотина — «Великаны» (1984–1985), где расхо­жие сюжеты советской пропаганды вроде истории о 26 бакинских комиссарах или о Сакко и Ванцетти превращаются в фантастические бурлескные поэмы  Позже этот прием Сергей Ануфриев и Павел Пеппер­штейн доведут до предела в романе «Мифогенная любовь каст».. В следующем цикле, «Центоны и маргиналии» (1985–1995), Сухотин делает подчеркнуто личные заметки на полях канонических текстов (Торы, китай­ского романа «Путешествие на Запад» и других), чтобы нащупать границу между языком и индивидуальным опытом. Наконец, «Стихи о первой чечен­ской кампании» (декабрь 1999 — январь 2000), напоминающие журналистское расследование, становятся первым примером новой документальной поэзии, получившей широкое распространение уже в конце 2000-х.

Если Пригову или даже Монастырскому важно было указать на то, что речь представляет собой замкнутую систему, не связанную с миром и человеком, то Сухотин воспринимает механическую и тоталитарную природу речи как данность, с которой надо бороться, чтобы отвоевать у нее пространство свободы для опыта конкретного человека.

Процитированное стихотворение стоит в стороне от больших циклов Сухотина, но в нем представлены все характерные черты его поэзии. Оно напоминает небольшой каталог, в котором находится место и некому Алексееву, и Биб­лиотеке иностранной литературы (ВГБИЛ). Каждое описание предметов составлено из речевых шаблонов («чему быть, тому не миновать»), лишенных смысла знаков советской реальности («26», то есть 26 бакинских комиссаров) и цитат («в сердечной смуте…»). А фраза «О… мне нечего сказать», завершаю­щая каждую строфу, напоминает строфы «Поэтического мира» с их непремен­ным указанием на пустоту внутри вещей. Из этих узнаваемых концептуалист­ских элементов Сухотин создает текст совсем другого рода — лиричный, в чем-то беззащитный, показывающий, как человек маневрирует между языковыми и идеологическими знаками, стремясь оградить себя от них и вырваться за пределы языковой системы в мир непосредственных переживаний. 

И обязательно послушайте лекцию Arzamas о том, что такое концептуализм в искусстве. 

микрорубрики

Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года

Мозаика дня

Чаша с голубями

Топоним дня

Кирибати

Подкаст дня

О потусторонних силах

Архив