16 июня 2017Литература

Как читать «Двух капитанов»

Историк культуры Мария Майофис рассказывает о том, как устроены самые популярные советские книги, которые все читают в детстве

«Два капитана» — пожалуй, самый известный советский приключенческий роман для юношества. Он многократно переиздавался, входил в знаменитую «Библиотеку приключений», был дважды экранизирован — в 1955 и в 1976 го­­ду  В 1992 году Сергей Дебижев снял абсурди­­­ст­скую музыкальную пародию «Два капи­­тана — 2», в сюжете не имевшую ничего об­щего с ро­маном Каверина, но эксплуатиро­вавшую его название как общеизвестное.. Уже в XXI веке роман стал литературной основой мюзикла «Норд-Ост» и пред­метом специальной музейной экспозиции в Пскове, родном городе авто­ра.­ Героям «Двух капитанов» ставят памятники и называют их именами пло­щади и улицы. В чем же секрет литературной удачи Каверина?

Приключенческий роман и документальное расследование

На первый взгляд, роман выглядит просто соцреалистическим опусом, хотя и с тщательно проработанным сюжетом и использованием неко­то­рых не слиш­ком привычных для соцреалистической литературы модернист­ских приемов, например таких, как смена повествователя (две из десяти частей романа напи­саны от лица Кати). Это не так.­­

К моменту начала работы над «Двумя капитанами» Каверин был уже довольно опытным литератором, и в романе ему удалось соединить несколько жанров: приключенческий роман-путешествие, роман воспитания, советский истори­ческий роман о недавнем прошлом (так называемый роман с ключом) и, нако­нец, военную мелодраму. Каждый из этих жанров имеет свою логику и свои механизмы удержания читательского внимания. Каверин — внимательный читатель работ формалистов  Формалисты — ученые, представлявшие так называемую формальную школу в литерату­роведении, возникшую вокруг Общества изу­чения поэтического языка (ОПОЯЗа) в 1916 го­­ду и просуществовавшую до конца 1920-х. Формальная школа объединяла тео­ретиков и историков литературы, стиховедов, лин­гвистов. Самыми известными ее предста­ви­­телями были Юрий Тынянов, Борис Эй­хен­­­баум и Виктор Шкловский. — много размышлял о том, возможно ли жан­ро­вое новаторство в истории литературы. Роман «Два капитана» можно счи­тать результатом этих размышлений.

Сюжетную канву путешествия-расследования по следам писем капитана Тата­ринова, о судьбе экспедиции которого много лет никто ничего не знает, Каве­рин заимствовал из известного романа Жюля Верна «Дети капитана Гранта». Как и у французского писателя, текст писем капитана сохранился не полно­стью и место последней стоянки его экспедиции становится загадкой, которую на протяжении долгого времени отгадывают герои. Каверин, однако, усиливает эту документальную линию. Теперь речь идет не об одном письме, по следам которого ведутся поиски, а о целой серии документов, которые постепенно попадают в руки к Сане Григорьеву  В раннем детстве он по многу раз читает выброшенные на берег в 1913 году письма капитана и штурмана «Святой Марии» и бук­вально выучивает их наизусть, еще не зная, что письма, найденные на берегу в сумке уто­нувшего почтальона, рассказы­вают об одной и той же экспедиции. Потом Саня знакомится с семьей капитана Татари­нова, получает до­ступ к его книгам и разби­рает заметки на по­лях о перспективах поляр­ных исследо­ваний в России и мире. Во время учебы в Ленин­граде Григорьев тща­тельно штуди­рует прес­су 1912 года, чтобы узнать, что писали в это время об экспедиции «Свя­той Марии». Сле­дующий этап — находка и кро­потливая расшифровка дневника того самого штурма­на, которому принадлежало одно из энских писем. Наконец, в самых по­след­них главах главный герой становится облада­телем предсмертных писем капитана и вах­тен­ного журнала судна..

«Дети капитана Гранта» — роман о поисках экипажа морского судна, история спасательной экспедиции. В «Двух капитанах» Саня и дочь Татаринова, Катя, ищут свидетельства гибели Татаринова, чтобы восстановить добрую память об этом человеке, когда-то не оцененном современниками, а потом и вовсе забытом. Взявшись за реконструкцию истории экспедиции Татаринова, Григо­рьев принимает на себя обязательство публично разоблачить Николая Антоно­вича, кузена капитана, а впоследствии — Катиного отчима. Сане удается дока­зать его пагубную роль в снаряжении экспедиции. Так Григорьев становится как бы живым заместителем погибшего Татаринова (не без аллюзий к исто­рии принца Гамлета). Из расследования Александра Григорьева следует еще один неожи­данный вывод: письма и дневники нужно писать и хранить, поско­льку это способ не только собрать и сберечь информацию, но еще и рассказать потом­кам о том, что от тебя пока не готовы выслушать современники. Харак­тер­но, что сам Григорьев на последних этапах поисков начинает вести днев­ник — или, точнее, создавать и хранить серию неотправленных писем к Кате Тата­риновой.

Здесь и заключено глубокое «подрывное» значение «Двух капитанов». Роман утверждал важность старых личных документов в эпоху, когда личные архивы либо изымались при обысках, либо их уничтожали сами владельцы, опасаясь, что их дневники и письма попадут в руки НКВД.

Американская славистка Катерина Кларк назвала свою книгу о соцреалистиче­ском романе «История как ритуал». Во времена, когда история представала на страницах бесчисленных романов ритуалом и мифом, Каверин изобразил в своей книге романтического героя, восстанавливающего исто­рию как вечно ускользающую тайну, которую нужно расшифровать, наделить личным смы­слом. Вероятно, эта двойная перспектива стала еще одной причи­ной, по кото­рой роман Каверина сохранял свою популярность на протяжении всего ХХ века.

Роман воспитания

Вторая жанровая модель, использованная в «Двух капитанах», — роман воспи­тания, жанр, возникший во второй половине XVIII века и бурно развивавшийся в XIX и XX столетии. В фокусе романа воспитания всегда история взросления героя, формирование его характера и мировоззрения. «Два капитана» примы­кают к той разновидности жанра, которая рассказывает о биографии героя-сиро­ты: образцами явно стали «История Тома Джонса, найденыша» Генри Филдин­га и, конечно, романы Чарльза Диккенса, прежде всего «Приключе­ния Оли­ве­ра Твиста» и «Жизнь Дэвида Копперфилда».

По-видимому, последний роман имел решающее значение для «Двух капита­нов»: впервые увидев однокашника Сани — Михаила Ромашова, Катя Татари­нова, как будто предчувствуя его зловещую роль в своей и Саниной судьбе, говорит о том, что он страшен и похож на Урию Хипа — главного злодея из «Жиз­ни Дэвида Копперфилда». К роману Диккенса ведут и другие сюжет­ные парал­лели: деспотичный отчим; самостоятельное долгое путешествие в другой город, навстречу лучшей жизни; изобличение «бумажных» махина­ций злодея.

Впрочем, в истории взросления Григорьева появляются мотивы, не свойствен­ные литературе XVIII и XIX века. Личностное становление Сани — это процесс постепенного накапливания и концентрации воли. Всё начинается с преодоле­ния немоты  Из-за перенесенной в раннем детстве болез­ни Саня потерял способность гово­рить. Немота фактически становится причи­ной гибели Саниного отца: мальчик не может рассказать, кто на самом деле убил сторожа и почему нож отца оказался на месте пре­ступления. Саня обретает речь благодаря чудесному доктору — беглому каторжнику Ивану Ивановичу: буквально за несколько сеансов он показывает своему пациенту пер­вые и самые главные упражнения для трени­ровки произнесения гласных и коротких слов. Потом Иван Иванович исчезает, и даль­нейший путь к обретению речи Саня проде­лывает сам., а после этого первого впечатляющего волевого акта Григорьев предпринимает и другие. Еще учась в школе, он решает стать летчиком и начи­нает систематически закаляться и заниматься спортом, а также читать книги, имеющие прямое или косвенное отношение к авиации и самолетостроению. Одновременно он тренирует способности к самообладанию, так как слишком импульсивен и впечатлителен, а это очень мешает в публичных выступлениях и при общении с чиновниками и начальниками.

Авиационная биография Григорьева демонстрирует еще большую решимость и концентрацию воли. Сперва обучение в летном училище — в начале 1930-х, при нехватке оборудования, инструкторов, летных часов и просто денег на жизнь и еду. Потом долгое и терпеливое ожидание назначения на Север. Затем работа в гражданской авиации за полярным кругом. Наконец, в заключи­тельных частях романа молодой капитан борется и с внешними врагами (фа­ши­­­стами), и с предателем Ромашовым, и с болезнью и смертью, и с тоской разлуки. В конце концов он выходит из всех испытаний победителем: возвра­ща­ется к профессии, находит место последней стоянки капитана Татаринова, а потом и затерявшуюся в эвакуационных пертурбациях Катю. Ромашов разоб­лачен и арестован, а лучшие друзья — доктор Иван Иванович, учитель Кораб­лев, друг Петька — снова рядом.

За всей этой эпопеей становления человеческой воли прочитывается серьезное влияние философии Фридриха Ницше, усвоенной Кавериным из оригинала и из косвенных источников — сочинений авторов, ранее испытавших воздей­ствие Ницше, например Джека Лондона и Максима Горького. В этом же воле­вом ницшеанском ключе переосмысляется и главный девиз романа, позаим­ствованный из стихотворения английского поэта Альфреда Теннисона «Улисс». Если у Теннисона строки «бороться и искать, найти и не сдаваться»  В оригинале — «to strive, to seek, to find, and not to yield». описы­вают вечного странника, романтического путешественника, то у Каверина они пре­вращаются в кредо несгибаемого и постоянно воспитывающего себя воина.

Советский революционный исторический роман

Действие «Двух капитанов» начинается накануне революции 1917 года, а за­канчивается в те же дни и месяцы, когда пишутся последние главы романа (1944 год). Таким образом, перед нами не только история жизни Сани Григорь­ева, но и история страны, проходящей те же стадии становления, что и герой. Каверин пытается показать, как после забитости и «немоты», хаоса начала 1920-х и героических трудовых порывов начала 1930-х к концу войны она начи­­нает уверенно двигаться к светлому будущему, строить которое пред­стоит Григорь­еву, Кате, их близким друзьям и другим безымянным героям с та­ким же запа­сом воли и терпения.

В эксперименте Каверина не было ничего удивительного и особенно новатор­ского: революция и Гражданская война довольно рано стали предметом исто­ризирующих описаний в сложных синтетических жанрах, соединявших в себе, с одной стороны, черты исторической хроники, а с другой — семейной саги или даже квазифольклорного эпоса. Процесс включения событий конца 1910-х — на­чала 1920-х годов в исторические художественные повествования начался уже во второй половине 1920-х  Например, «Россия, кровью умытая» Артема Веселого (1927–1928), «Хождение по мукам» Алексея Толстого (1921–1941) или «Тихий Дон» Шолохова (1926–1932).. Из жанра исторической семейной саги конца 1920-х Каверин заимствует, например, мотив разделения семьи по идеологи­чес­ким (или этическим) причинам.

Но самый интересный исторический пласт в «Двух капитанах», пожалуй, свя­зан не с описанием революционного Энска (под этим названием Каверин изо­бразил свой родной Псков) или Москвы периода Гражданской войны. Интерес­нее здесь более поздние фрагменты, описывающие Москву и Ленинград конца 1920-х и 1930-х годов. И в этих фрагментах проявляются черты еще одного прозаического жанра — так называемого романа с ключом.

Роман с ключом

Этот старинный жанр, возникший еще во Франции XVI века для осмеяния при­дворных кланов и группировок, вдруг оказался востребованным в советской литературе 1920–30-х годов. Главный принцип roman à clef состоит в том, что реальные лица и события кодируются в нем и выводятся под другими (но часто узнаваемыми) именами, что позволяет сделать прозу одновременно и хрони­каль­ной, и памфлетной, но при этом привлечь внимание читателя к тому, какие трансформации переживает «реальная жизнь» в писа­тель­ском воображе­нии. Как правило, разгадать прототипы романа с ключом могут совсем немно­гие — те, кто очно или заочно знаком с этими реальными лицами.

«Козлиная песнь» Константина Вагинова (1928), «Сумасшедший корабль» Ольги Форш (1930), «Театральный роман» Михаила Булгакова (1936), наконец, ранний роман самого Каверина «Скандалист, или Вечера на Васильев­ском острове» (1928) — все эти произведения представляли современные события и реальных лиц действующими в вымышленных литературных мирах. Неслу­чайно большинство этих романов посвящены людям искусства и их кол­леги­альному и дружескому общению. В «Двух капитанах» основные принципы романа с ключом не выдерживаются последовательно — однако, изображая жизнь литераторов, художников или актеров, Каверин смело пользуется прие­мами из арсенала знакомого ему жанра.

Помните сцену свадьбы Пети и Саши (сестры Григорьева) в Ленинграде, где упоминается художник Филиппов, который «расчертил [корову] на маленькие квадратики и каждый квадратик пишет отдельно»? В Филиппове мы без труда узнаем Павла Филонова и его «аналитический метод». Саша берет заказы в ле­нин­градском отделении «Детгиза» — это значит, что она сотрудничает с леген­дар­ной маршаковской редакцией, трагически разгромленной в 1937 году  Каверин явно рисковал: он начал писать свой роман в 1938-м, уже после того, как редакция была распущена, а некоторые ее сотрудники арестованы.. Интересны и подтексты театральных сцен — с посещением разных (реальных и полувымышленных) спектаклей.

О романе с ключом применительно к «Двум капитанам» можно говорить весь­ма условно: это не полномасштабное использование жанровой модели, но пе­ре­­не­сение лишь некоторых приемов; большинство героев «Двух капитанов» не являются зашифрованными историческими лицами. Тем не менее ответить на вопрос о том, зачем в «Двух капитанах» понадобились такие герои и фраг­мен­ты, очень важно. Жанр романа с ключом предполагает разделе­ние чита­тель­ской аудитории на тех, кто способен, и тех, кто не способен подо­брать нужный ключ, то есть на посвященных и воспринимающих повество­ва­ние как таковое, без восстановления реальной подоплеки. В «артистических» эпизодах «Двух капитанов» мы можем наблюдать нечто подобное.

Производственный роман

В «Двух капитанах» есть герой, фамилия которого зашифрована только ини­циа­лом, но разгадать ее с легкостью мог любой советский читатель, и никакого ключа для этого не требовалось. Летчик Ч., за успехами которого с замиранием сердца наблюдает Григорьев, а потом с некоторой робостью обращается к нему за помощью, — это, конечно, Валерий Чкалов. Без труда расшифровывались и другие «авиационные» инициалы: Л. — Сигизмунд Леваневский, А. — Алек­сандр Анисимов, С. — Маврикий Слепнёв. Начатый в 1938 году, роман должен был подвести предварительный итог бурной советской арктической эпопее 1930-х, где в равной степени проявляли себя полярники (наземные и морские) и летчики.

Кратко восстановим хронологию:

1932 год — ледокол «Александр Сибиряков», первое плавание по Север­ному морскому пути из Белого моря в Берингово за одну навигацию.

1933–1934 годы — знаменитая челюскинская эпопея, попытка плавания из Мурманска во Владивосток за одну навигацию, с гибелью корабля, высадкой на льдине, а затем спасением всего экипажа и пассажиров с помощью лучших пилотов страны: спустя еще много лет имена этих пилотов мог перечислить наизусть любой советский школьник.

1937 год — первая дрейфующая полярная станция Ивана Папанина и первый беспосадочный перелет Валерия Чкалова на североамериканс­кий континент.

Полярники и летчики были в 1930-е главными героями современности, и то, что Саня Григорьев не просто выбрал авиационную профессию, но захотел связать свою судьбу с Арктикой, сразу же сообщало его образу романтический ореол и большую привлекательность.

Между тем если отдельно рассмотреть профессиональную биографию Григорь­ева и его неуклонные попытки добиться посылки экспедиции по поиску экипа­жа капитана Татаринова, то станет понятно, что «Два капитана» заключают в себе черты еще одного типа романа — производственного, получившего ши­ро­­кое распространение в литературе социалистического реализма в конце 1920-х годов, с началом индустриализации. В одной из разновидностей такого романа в центре оказывался молодой герой-энтузиаст, любящий свою работу и страну больше самого себя, готовый на самопожертвование и одержимый идеей «прорыва». В его стремлении совершить «прорыв» (внедрить какое-то техническое новшество или просто неустанно работать) ему обязательно будет чинить препятствия герой-вредитель  В роли такого вредителя может выступать руководитель-бюрократ (конечно, по натуре консерватор) или несколько таких руково­дителей.. Наступает момент, когда главный герой терпит поражение и его дело, как кажется, почти проиграно, но все-таки силы разума и добра побеждают, государство в лице самых разумных своих представителей вмешивается в конфликт, поощряет новатора и наказывает консерватора.

«Два капитана» близки этой модели производственного романа, наиболее памятной советским читателям по знаменитой книге Дудинцева «Не хлебом единым» (1956). Антагонист и завистник Григорьева Ромашов рассылает по всем инстанциям письма и распространяет ложные слухи — результатом его деятельности становится внезапная отмена поисковой операции в 1935 году и изгнание Григорьева с любимого им Севера.

Пожалуй, самая интересная сегодня линия в романе — это превращение гра­ждан­ского летчика Григорьева в летчика военного, а мирных исследователь­ских интересов к Арктике — в интересы военные и стратегические. Впервые такое развитие событий предсказывает посетивший Саню в ленинградской гостинице в 1935 году безымянный моряк. Потом, после долгой «ссылки» в поволжскую мелиоративную авиацию, Григорьев решает собственными силами изменить свою судьбу и уходит добровольцем на испанскую войну. Оттуда он возвращается уже военным летчиком, и дальше вся его биография, как и история освоения Севера, показана как военная, тесно связанная с безо­пасностью и стратегическими интересами страны. Неслучайно и Ромашов оказывается не просто вредителем и предателем, но и военным преступником: события Отечественной войны становятся последним и предельным испыта­нием и для героев, и для антигероев.

Военная мелодрама

Последний жанр, который воплотился в «Двух капитанах», — это жанр военной мелодрамы, которая в годы войны могла реализовываться как на театральной сцене, так и в кино. Пожалуй, самый близкий аналог романа — пьеса Констан­тина Симонова «Жди меня» и снятый на ее основе одноименный кино­фильм (1943 год). Действие последних частей романа разворачивается как будто бы вослед сюжетной канве этой мелодрамы.

В самые первые дни войны самолет бывалого летчика сбивают, он оказывается на оккупированной территории, а потом при невыясненных обстоятельствах надолго пропадает. Его жена не хочет верить в то, что он погиб. Она меняет старую гражданскую профессию, связанную с интеллектуальной деятельно­стью, на простую тыловую и отказывается эвакуироваться. Бомбежки, рытье окопов на подступах к городу — все эти испытания она переживает с достоин­ством, не переставая надеяться, что ее муж жив, и в конце концов дожидает­ся его. Это описание вполне применимо и к фильму «Жди меня», и к роману «Два капитана»  Конечно, есть и различия: Катя Татаринова в июне 1941-го живет не в Москве, как си­моновская Лиза, а в Ленинграде; ей прихо­дится пройти через все испытания блокады, и уже после ее эвакуации на Большую землю Григорьев не может выйти на ее след..

Последние части романа Каверина, написанные попеременно то от лица Кати, то от лица Сани, успешно используют все приемы военной мелодрамы. И по­скольку этот жанр продолжал эксплуатироваться и в послевоенной литературе, театре и кино, «Два капитана» еще долгое время точно попадали в горизонт читательских и зрительских ожиданий  Горизонт ожидания (нем. Erwartungs­horizont) — термин немецкого историка и тео­ре­тика литературы Ханса-Роберта Яусса, комплекс эстетических, социально-политиче­ских, психологических и прочих представле­ний, определяющих отношение автора к об­ще­ству, а также отношение читателя к про­из­ведению.. Юношеская любовь, зародившаяся в испытаниях и конфликтах 1920–30-х, прошла последнюю и самую серьезную проверку войной.

Что еще почитать о «Двух капитанах»:

Литовская М. А. Две книги «Двух капитанов» В. Каверина. Русская литература XX века (1930-е — середина 1950-х годов). Т. 1. М., 2014. 

Смиренский В. Б. Гамлет Энского уезда. Генезис сюжета в романе Каверина «Два капитана». Вопросы литературы. №  1. 1998.

Статья подготовлена автором в рамках работы над научно-исследовательским проектом ШАГИ РАНХиГС «Изоляционизм и советское общество: ментальные структуры, политические мифологии, культурные практики».