«Возвращение Средневековья»: как это было

Российская государственная библиотека и Arzamas провели вечер, посвященный Средним векам. Ученые-медиевисты спорили про Средневековье, музыканты играли музыку XV века, всем желающим наливали пунш. Вот как это выглядело: видеорепортаж и краткие тезисы выступавших

18+

 

О возвращении Средневековья

Антон Долин*, кинокритик, модератор вечера:

«У многих людей моего поколения все началось с Умберто Эко и его книги „Имя розы“ — или с одноименного фильма (к которому сам Эко, кстати, относился презрительно). Гениально найденное им сочетание современного постмодернизма со Средневековьем так нас и сопровождает с тех пор. А то увлечение кошмарной конспирологией, в которой мы сейчас живем, Эко давным-давно описал в „Маятнике Фуко“.

Нынешнее возвращение Средневековья для многих связано с кино. Последние 15–17 лет — бум разного рода кинофэнтези: „Гарри Поттер“, „Нарния“, „Властелин колец“ — и так далее, вплоть до „Игры престолов“, самого популярного сериала в мире. Очевидно, этот средневековый фэнтези-сериал довольно точно описывает мир, в котором мы живем сегодня. Для меня особенно ценна та парадоксальная точка, в которой это сверхпопулярное произведение смыкается со сверхнепопулярным и даже элитарным, как принято считать, фильмом Алексея Юрьевича Германа „Трудно быть богом“. Который тоже, конечно, говорит о Средневековье и в то же время врет о Средневековье, потому что говорит о нас и о современности. Почему-то для этого ему оказалось нужно придуманное арканарское Средневековье. 

И нельзя не вспомнить сорокинскую „Теллурию“. Перед выходом „Теллурии“ я брал у Сорокина интервью и напомнил, что „День опричника“ многие считали совершенной выдумкой, а потом все это буквально стало происходить вокруг нас. И что теперь, спросил я его, все будет, как в „Теллурии“: войны княжеств, люди с песьими головами? Он пожал плечами и сказал: я не знаю, я пишу то, что ко мне приходит. Буквально через месяц начались события на Украине, потом Крым, ДНР, ЛНР, и от чувства абсолютного узнавания феодальных мини-княжеств, описанных Сорокиным, я не могу отделаться до сих пор».

*Признан иностранным агентом.

О том, как найти Средневековье в московском метро и сталинских высотках

Олег Воскобойников, историк-медиевист:

«На Курский вокзал обычно едешь не для того, чтобы вспоминать о Средне­вековье. Но когда выходишь из метро „Курская“, то оказываешься в удиви­тельном пространстве сталинского ампира — и только лет десять назад я вдруг понял, что это римский Латеранский баптистерий IV–V веков. А сейчас я живу недалеко от „Новокузнецкой“ и в Средневековье оказываюсь фактически каждый день, потому что „Новокузнецкая“ — это римский Пантеон. Это не вполне Средневековье, конечно, но ведь именно в начале VII века Пантеон был превращен в церковь Санта-Мария-ад-Мартирес, которой и является по сей день. А метро „Смоленская“ — это София Константино­польская. „Кропоткинская“ мне всегда напоминает королевскую усыпальницу Алко­басу — самое красивое цистерцианское аббатство конца XII — начала XIII века. Витражи на „Новослободской“, мозаики на „Новокузнецкой“ — это все средневековое. Да и само понимание метро как своеобразного подземного храма, в котором ты парадоксальным образом обретаешь небо…

Самая же средневековая станция — это, конечно, „Площадь Революции“. Там, как вы знаете, стоят бронзовые статуи, которые в нашей московской метрополитеновской мифологии положено, проходя мимо, слегка натирать. Несколько раз мне посчастливилось бывать около статуи апостола Петра в базилике Святого Петра в Ватикане. Это бронзовая статуя конца XIII века, и у нее ножка в сандалии совершенно стерта поцелуями — одним 800-летним непрекращающимся поцелуем. Не все знают, что за этим жестом стоит и реальность: папе римскому в определенных ситуациях целовали ногу, был такой ритуал. Но сам этот жест, желание потереть, поцеловать статую, конечно, средневековый. 

И даже сталинские высотки напоминают о Средневековье. В готическом Средневековье ведь все соревновались, у кого собор выше, потому что всем хотелось быть ближе к небу. Наши проекты высоток или проект Дворца Советов, самого высокого здания в мире, — они тоже все про это. Кстати, статуя Ленина, которой этот проект венчается, должна была быть высотой 100 метров. Тоже неслучайно: в „Божественной комедии“ сто глав… Небоскреб — это мечта о небе. Как говорил наш учитель и гуру Жак Ле Гофф (кстати, консультант фильма „Имя розы“): что такое средневековые города? Это же средневековые Манхэттены! 

Далее, что такое компьютер? Это computus, то есть средневековая система вычисления основных праздников и сведения в единую систему координат праздников христианских по лунному и солнечному календарям. Вся формаль­ная логика идет от схоластики. Парламент тоже родился в Средние века. Льюис и Толкин, которых мы вспоминали, выросли кто-то на католической, кто-то на протестантской версии нового Средневековья. Они как-то чувствовали, что сказка взрослым нужнее, чем детям. Средневековье, конечно, никогда не вернется. Но, как сказал Умберто Эко в „Имени розы“, Средневековье — это наше детство, в которое мы должны возвращаться per fare un anamnesi. Анамнез по-русски, конечно, строго медицинский термин, но по-итальянски этот грецизм под пером Эко обозначает как бы Воспоминание с большой буквы — пусть Средневековье будет нашим Воспоминанием».

О двух Средневековьях

Михаил Майзульс, историк-медиевист:

«Мне кажется, что параллели между сегодняшним днем и Средневековьем мало что могут дать и скорее запутывают, чем разъясняют. В массовом сознании есть два Средневековья, два совершенно разных набора ассоциаций. Первый — Средневековье рыцарей, турниров, готических соборов, благородных дам, менестрелей и ярких миниатюр, к которым пишутся забавные комментарии. Это подростково-этнографическое Средневековье в духе „Айвенго“. Второе Средневековье — это Арканар в его германовском воплощении: ультрарелигиозность, культ традиции и инквизиция; это „новое Средневековье“, о котором вспоминают, когда отец Всеволод Чаплин изречет какой-нибудь очередной призыв к православию с кулаками или призовет воспитывать духовность через коллективное страдание.

И эти два образа Средневековья пересекаются лишь по касательной. Один превратился в источник для фэнтези, пространство для реконструкторов, увлекающихся доспехами и мечами, а порой и в коммерческий бренд. Второй — „новое Средневековье“ — существует в публицистическом пространстве. О нем вспоминают, когда хочется объяснить, „как жить нельзя“ и что нас пугает в современной политико-церковной повестке дня.

Однако к самим Средним векам, тем более к западным, о которых мы сейчас говорим, это имеет очень опосредованное отношение. Когда сегодня, например, после очередного обвинения в оскорблении чувств верующих говорят о Средних веках, это лишь яркая, но неточная аналогия. Точнее было бы вспомнить, например, об эпохе Александра III — консерватизм, верноподданичество и бюрократизм. Но она в отличие от Средневековья не превратилась в мем».

О моде на медиевистику 

Ольга Тогоева, историк-медиевист: 

«Когда мой учитель Юрий Львович Бессмертный почти 30 лет назад уговаривал меня поступить на кафедру Средних веков Московского университета, он мне говорил: „Олечка, ну это же такая прекрасная эпоха, и вы совершенно не будете связаны с сегодняшним днем — это же самое лучшее!“ Если бы он увидел вот эту толпу, которая здесь собралась и свешивается с балкончиков, как на какой-нибудь средневековой мистерии, он бы реально обалдел. И ведь это все произошло буквально на наших глазах: еще десять лет назад, и даже пять, мы — ученые, занимающиеся Средними веками, — не были никому интересны. И начальники наших учебных заведений медиевистов не любили, скорее терпели. А теперь ничего, попритихли и даже начали привыкать к тому, что у них сотрудники постоянно на телевидении и на радио. Мне все это и самой удивительно».

О «Страдающем Средневековье»

Михаил Майзульс:

«В чем прелесть паблика „Страдающее Средневековье“? В контрасте — между содержанием миниатюр, где много сакрального и много насилия, и вчитанным в них, часто бытовым, комментарием. Для нынешнего зрителя средневековые изображения — это одновременно другая планета и что-то до боли знакомое. В отличие, скажем, от ассирийских или майянских рельефов, их визуальный словарь нам интуитивно понятен, даже если мы не знаем конкретный сюжет и не можем назвать по имени ни одного персонажа. Благодаря такой смеси экзотики и узнавания средневековые картинки превратились в идеальное пространство для проекции юмора.

Интересно, что в ту эпоху, когда их создавали, они тоже могли нести комический заряд. Что мы видим на тех изображениях, которые отбирают в „Страдающем Средневековье“? Святое, страшное и смешное. Если открыть сами средневековые рукописи, откуда берутся эти миниатюры, мы часто увидим там в центре листа какой-нибудь сакральный сюжет: скажем, шествие на Голгофу или Богоматерь с Младенцем. А на полях — мельтешащих монстров, рыцарей, сражающихся с улитками, монахов с огромными фаллосами, играющих обезьян. Сцены и фигуры, которые на церковный взгляд Нового времени кажутся абсолютно несовместимыми с сакральностью основного сюжета. Однако в готических манускриптах это долго было вполне допустимо. „Страдающее Средневековье“ отчасти возвращает сакральному тот потенциал визульной игры, который в Средние века с ним был вполне совместим».

О Средневековье в зале суда

Ольга Тогоева:

«Я очень люблю не только „Игру престолов“, но сериалы про юристов. И судьи, которых мы видим там, ну или в нашем здании суда, выглядят совершенно средневековым образом. Внешний вид современного судьи придуман в Средние века. Он един в двух лицах: есть судья — физическая личность и судья-функция. Так было и с королями, помните „Два тела короля“  «Два тела короля» (1957) — книга немецкого и американского историка Эрнста Канторовича.? Человек, который сидит за трибуной, отделен от всех остальных: у него красивая мантия, которая скрывает его обычный костюм. В английском суде — парики, в современных немецких судах — шапки, еще в торжественных облачениях судей бывают специальные перчатки. Взгляните на средневековые миниатюры — вы увидите точно таких же персонажей. Они не меняются веками — как, собственно, не меняется и сама судебная процедура, которую мы унаследовали у Средних веков. 

Есть и не менее забавные вещи. Я 25 лет занимаюсь историей права, и мне даже в голову не могло прийти то, что я поеду на телевидение комментировать приговор, вынесенный в Екатеринбурге компьютерной мыши. Это абсолютно Средние века! Или вот недавно Россельхознадзор арестовал партию из 28 миллионов насекомых, завезенных к нам из Великобритании и Северной Ирландии, заподозрив, что они нас заразят неизвестной болезнью. Раньше такими вещами занималась Католическая церковь: она тоже охраняла граждан от насекомых, полевых мышей, крыс, саранчи и так далее. В общем, могу пожелать одного: чтобы Средними веками мы любовались, спускаясь в метро, рассматривая паблик „Страдающее Средневековье“, наслаждаясь сериалами, но ни в коем случае не наблюдая их возвращение в зале суда».

См. также:

Курс Ольги Тогоевой «Преступление и наказание в Средние века»

Курс Ольги Тогоевой «Жанна д’Арк: история мифа»

Олег Воскобойников — о том, кто такой средневековый человек

Опрос «Любимые герои медиевистов»

микрорубрики
Ежедневные короткие материалы, которые мы выпускали последние три года
Архив