14 октября 2024История

Фактчек: 9 самых популярных легенд о Галилео Галилее

Бросил учебу в университете и хотел уйти в монастырь? Ниспроверг аристотелевскую физику, кидая пушечные ядра с Пизанской башни, и присвоил себе изобретение телескопа? Произнес знаменитое «И все-таки она вертится!»? Разбираемся, что из этого правда, а что нет

Автор Дмитрий Баюк

Легенда 1. В детстве Галилей хотел стать монахом и уйти в монастырь

Вердикт: скорее всего, это правда

О детстве Галилео Галилея известно мало. Он родился в семье человека весьма известного и уважаемого, но небогатого. Пока мальчик жил с матерью в Пизе, его отец, музыкант и композитор Винченцо Галилей, находился во Флоренции. Вместе с группой единомышленников, получившей известность как Флорен­тийская камерата, он сочинял музыку и разрабатывал музыкальные темы для театра. Встречи группы проходили в доме одного из членов семьи крупных флорен­тийских банкиров, Джованни Барди, и поэтому этот кружок иногда называют Камератой Барди.

Когда семья воссоединилась во Флоренции, Винченцо Галилей отправил сына послушником в аббатство Валломброза недалеко от города. С одной стороны, там была хорошая школа, а качественное образование и в те времена ценилось высоко. С другой стороны, злые языки поговаривают, что семейная жизнь тяготила композитора, именно поэтому он решил отослать старшего сына. В аббатстве Галилео пробыл, по одним данным, с 1573-го по 1578-й, по другим — 1575-го по 1578-й. Ему было пятнадцать, когда отец наконец забрал его домой. Почему? Тут снова появляется почва для спекуляций. Ранние биографы Галилея, Винченцо Вивиани и Никколо Герардини, ссылаются на развившуюся у мальчика болезнь глаз, которая очень обеспокоила отца. Со временем у Галилея действительно начались серьезные проблемы с глазами, и к старости он ослеп, но точно указать момент, когда они начались, не пред­ставляется возможным.

Более поздние биографы подозревают и другую причину: юный Галилей слишком увлекся монашеской жизнью и теологическими вопросами, что не нравилось Винченцо. Проверить эту гипотезу сложно, но выглядит она правдоподобно: достаточно вспомнить, как часто в свои более поздние годы Галилей обращался к вопросам богословия. Даже папа римский Иоанн Павел II в своем обращении к Папской академии наук по случаю столетнего юбилея Эйнштейна в 1979 году, призывая к созданию комиссии по критическому пересмотру дела Галилея, указывал, что в вопросах богословия Галилей оказался более сведущ, чем осуждавшие его теологи Римской курии  Saint John Paul II. Address for the Commemoration of Albert Einstein. The Pontifical Academy of Science. 10 November 1979..

Легенда 2. Он бросил учебу, не окончив университет

Вердикт: это правда.

Винченцо Галилей хотел, чтобы его старший сын учился медицине в лучшем университете Тосканы, расположенном в его родной Пизе, но этот план не сработал. Непре­стижная и гораздо менее перспективная математика   В среднем профессор математики в Пизан­ском университете получал в десять раз меньше, чем профессор права или медицины. привлекала молодого Галилео значительно больше. Деталь, которую приводят ранние биографы, трудно проверить, но она очень красноречива: из-за чуть приоткрытой двери он подслушивал уроки, которые по книгам Евклида проводил для пажей придворный математик великого герцога Тосканы Остилио Риччи.

Почему именно Галилео прервал свое обучение медицине, сказать сложно. Биографы ссылаются на неназванные семейные обстоятельства. Возможно, это были финансовые сложности. Винченцо было уже за шестьдесят, ему остава­лось менее пяти лет жизни. Чтобы держать семью на плаву, он торговал сукном, и, вполне возможно, эта работа стала для него слишком трудной. Возможно, вскрылся обман: родители обнаружили, что сын не так успешен в изучении медицины, как они думали. В любом случае университетское образование не пропало даром: позже Галилей выступал в Академии архитектуры и искусств с лекциями о disegno — особой возрожденческой дисциплине, которая изучала примерно то же, что и современный дизайн. Вершиной его академической деятельности того периода можно назвать две лекции, прочитанные в 1588 году во Флорентийской академии и посвященные геометрии дантовского ада  Текст этих лекций сохранился до наших дней, и они даже были переведены на русский язык отечественным переводчиком Юлием Даниловым. Этот перевод был включен в план издательского дома «Наука» на 1991 год. Разного рода тревоги и волнения того времени порушили «Науке» ее планы, и лекции так и не вышли из печати. В 2003 году Юлия Данилова не стало, и судьба выполненных им переводов малых произведений Галилея теперь неизвестна..

Среди многих академий Флоренции Флорентийская академия занимала в XVI веке особое место. Созданная между 1540 и 1541 годом, позже она включила в себя другие академии и, благодаря Козимо Медичи, второму герцогу Флоренции и первому великому герцогу Тосканы, полностью перешла на государственное содержание. Некоторые историки называют ее первой государственной академией. Неизвестно, каким образом Галилео мог получить приглашение прочитать свои лекции в столь высоком собрании. По всей вероятности, у него уже был довольно высокопоставленный патрон. Система научного патронажа была весьма развита в Италии того времени, и Галилео умело ею пользовался: описывая карьерную тактику Галилео Галилея, социолог Марио Бьяджоли использует термины «рынок труда», «клиент» и «брокер» — последний выполняет посреднические функции между продавцом и покупа­телем. Галилео требовалась такая работа, которая соответствовала его запросам на проведение научных исследования и обеспечивала бы достаточное мате­риальное благополучие. При этом большинство математиков того времени проводили свои исследования на деньги родителей, то есть их профессио­нальная деятельность не только не приносила никакого дохода, но, напротив, оказывалась объектом весьма рискованных инвестиций.

Первая самостоятельная попытка получить место профессора математики в университете Болоньи, предпринятая в 1587 году (а по другим данным — в 1588-м), окончилась для Галилео неудачно. Впоследствии он выходил на рынок труда через своих брокеров-патронов и уже в 1589 году при покровительстве маркиза Гвидобальдо дель Монте благопо­лучно вернулся в родной Пизанский университет, который он совсем недавно покинул, не получив степени, — теперь уже в качестве профессора.

Легенда 3. Он открыл изохронизм колебаний маятника, наблюдая за люстрой в Пизанском соборе

Вердикт: это неправда.

Открытие того факта, что при изменении амплитуды колебаний маятника период колебаний не изменяется, или изохронизм колебаний маятника, — одно из первых существенных открытий Галилея в области механики. Все его биографы, включая и первых двух, знавших его лично, рассказывают историю о люстре в кафедральном соборе Пизы, которая долго раскачивалась над голо­вами собравшихся к мессе студентов, после того как ее отводили в сторону, чтобы зажечь свечи, а потом возвращали на место. Галилей (видимо, уже забыв, что еще совсем недавно хотел стать монахом и посвятить жизнь Церкви) во время мессы рассеянно наблюдал, как люстра качается справа налево и слева направо и как эти качания постепенно затухают. Тогда ему в голову и пришла мысль, что при сокращении пути слева направо или справа налево скорость движения люстры замедляется в точности в той пропорции, чтобы потра­чен­ное на прохождение этого пути время оставалось неизменным. Он убедился в справедливости своей догадки, измеряя это время по ударам своего пульса. Действительно: сколь ни короток становился путь из крайнего левого поло­жения люстры в крайнее правое, на его преодоление приходилось одно и то же количество ударов сердца.

В этой истории сразу несколько нестыковок. Во-первых, когда Галилей был студентом, люстры в соборе еще не было. Во-вторых, когда она появилась, ее не требовалось отводить в сторону, чтобы зажечь свечи, а значит, во время мессы она не качалась. Но даже если предположить, что люстра могла качаться из-за сквозняка, есть еще одно, самое, наверное, важное обстоятельство, опровергающее эту легенду. Оно заключается в том, что колебания люстры не могут быть точно изохронными, о чем Галилей хорошо знал.

В 1602 году Гвидобальдо дель Монте посетовал в письме Галилею, что пробует изготовить желобок достаточно правильной формы, чтобы металлический шарик скатывался точно по дуге окружности, но эти попытки заканчиваются неудачей. В ответном письме Галилей объяснил, что не обязательно скатывать шарик по желобку — достаточно подвесить на тонкой нити, и он будет дви­гаться по идеальной дуге окружности. Но ему, Галилею, удалось устано­вить, что изохронизм дуг окружности лишь приблизителен, а вот для хорд этот закон будет точным. Иначе говоря, по каждой хорде, соединяющей произ­вольную точку вертикально стоящей окружности с нижней точкой этой окружности, шарик скатится за одно и то же время. Галилей назвал свое открытие «законом хорд» и хотел взять его в качестве постулата своей новой теории de motu locali, то есть «о местном движении», которая может считаться прообразом современной кинематики, раздела теоретической механики. Через тридцать лет герои галилеевского «Диалога о двух главнейших системах мира, Птолемеевой и Коперниковой» (1632)  Главную посмертную славу — и как ученому, и как философу, и как литератору — Галилео Галилею принесли два его крупных произ­ведения, написанных в форме диалога: «Диалог о двух главнейших системах мира, Птолемеевой и Коперниковой» (1632) и «Беседы и математические доказательства, касающихся двух новых отраслей науки» (1638).,  три любителя науки (Сальвиати, Сагредо и Симпличио), будут обсуждать трактат с таким названием, автора которого они называют просто «Академиком» или иногда «нашим Акаде­миком». Но к моменту появления этого сочинения Галилей уже изменил свое решение и в основу теории положил «закон падения», гласящий, что за равные промежутки времени скорость свободно падающего тела изменяется на одну и ту же величину, то есть свободно падающее тело движется равноускоренно. При этом он показал, эти два «закона» вполне взаимозаменяемы: из первого следует второй, а из второго — первый.

Историю про люстру он, скорее всего, придумал, чтобы развлечь своих учеников. Но ее мог придумать и один из них, Винченцо Вивиани, автор «Жизни Галилея», самой первой биографии, написанной в 1654 году и опубли­кованной в 1717-м. Зато теперь экскурсоводам, проводящих туристов по пьяцца деи Мираколи, площади Чудес, которая прилегает к кафедральному собору, есть о чем рассказать. Они показывают и ту люстру, что освещает собор сегодня электрическими лампочками, и якобы ту самую люстру, на которую смотрел Галилей, скучая во время мессы, и которая теперь висит в Кампосанто, крытой усыпальнице, расположенной по соседству.

Легенда 4. Бросая мушкетную пулю и пушечное ядро с Пизанской башни, он ниспроверг аристотелевскую физику

Вердикт: это неправда. 

И эту историю тоже если не сочинил, то изрядно приукрасил Винченцо Вивиани. Никакими историческими документами эта акция Галилея не подтверждается. А в своем знаменитом «Диалоге» Галилей и вовсе утверждает, что не надо бросать ни пулю, ни ядро, чтобы убедиться, что они, падая, должны проделать одинаковый путь за совершенно одинаковое время. 

Пизанская башня расположена на той же самой пьяцца деи Мираколи, что и кафедральный собор с Кампосанто. Как и многие другие башни в Италии, со временем она сильно накренилась и вот уже несколько веков грозит упасть. Сейчас, чтобы этого не случилось, ее удерживают стальными тросами. Из всех падающих башен Италии Пизанская, безусловно, самая известная.

Демонстративность самого эксперимента вызывает большие сомнения. Принимая во внимание высоту башни, можно утверждать, что Галилею, стоящему наверху, сложно было бы разглядеть, насколько одновременно приземлятся брошенные им пуля и ядро, а собравшимся внизу зрителям сложно увидеть, одновременно ли два эти предмета начали движение. И вообще — стоять внизу, когда сверху летит пушечное ядро, стараясь оказаться поближе к месту его падения, наверное, не лучшая идея.

В «Диалоге» Галилей решает проблему с помощью изящного и ясного рассу­ждения. Давайте считать вслед за Аристотелем, что тяжелое ядро должно падать быстрее легкой пули. Если мы каким-то образом соединим эти два тела — например, приклеим пулю к ядру, то получившееся соеди­ненное тело будет тяжелее, чем каждое из двух по отдельности, и поэтому должно падать быстрее каждого из них. Но если пуля сама по себе падает медленнее, чем ядро, то, будучи прикрепленным к нему, она должна передать эту свою «медлен­ность» ядру, тормозить его, и ядро с приклеенной к нему пулей должно падать быстрее пули, но медленнее ядра. Это проти­воречие снимается, если признать, что ядро и пуля падают с одинаковой скоростью.

Подобные рассуждения, получившие уже в XIX веке название «мысленные эксперименты», очень характерны для Галилея. Они настолько убедительны, что некоторые историки даже пытались отрицать проведение каких-либо реальных экспериментов Галилеем. По их мнению, Галилей во всем ограничивался мысленными экспериментами. Он не только ничего не бросал с Пизанской башни, но и не скатывал шарики по наклонной плоскости, не смачивал их тушью, бросая вдоль листа бумаги, чтобы они оставляли там, пролетая, красивые параболы. Но во второй половине ХХ века благодаря внимательному изучению его архива удалось не только надежно установить, какие именно эксперименты Галилей ставил, но и выяснить, что они сопровождались необычно точными для того времени измерениями.

Легенда 5. Он присвоил себе изобретение телескопа

Вердикт: это неправда.

Соответствие этого мифа реальности очень сильно зависит от того, что именно мы называем телескопом и что именно мы называем изобретением. С одной стороны, зрительные трубы, позволявшие лучше разглядеть что-то находя­щееся где-то вдали, были хорошо известны в Нидерландах в XVI веке. Между голландскими оптиками даже иногда случались судебные тяжбы, в которых они оспаривали патенты друг друга. Нельзя исключить и того, что какая-то из зрительных труб попала в руки Галилею, хотя ничто, кроме очень смутных намеков, в пользу этой гипотезы не говорит. С другой стороны, Галилей признавал свое невежество в оптике, и экспери­ментировать с оптическими стеклами он начал, можно сказать, вслепую, после того как узнал о существовании зрительных труб.

Принципиальную роль сыграли два обстоятельства: во-первых, Галилей изначально стремился создать оптический инструмент для небесных наблюдений, чего до него, похоже, никто делать не собирался; во-вторых, его технические навыки позволили ему быстро достичь уникального мастерства в шлифовке линз. Даже достигнув его, Галилей тратил много сил и времени на каждый свой телескоп. По его собственному признанию, на изготовление одного телескопа у него уходило 60 линз, 58 из которых шли в отходы. Свои телескопы он по большей части дарил европейским монархам, как бы пригла­шая их принять участие в расширении сети его патронов. Одно из наиболее важных открытий, сделанных Галилеем с помощью его первого телескопа, — он обнаружил четыре самых крупных спутника Юпитера, которые назвал Меди­цейскими звездами в честь семьи великого герцога Тосканы Козимо II Медичи. Юпитер считался небесным покровителем семьи, а Козимо II как раз в 1609 году — именно тогда, когда Галилей проводил свои первые астрономи­ческие наблюдения, — стал великим герцогом. И, разумеется, обладателем одного из галилеевских телескопов. Уже в 1610 году Галилео Галилей стал придворным философом и математиком, а также профессором Пизанского университета, освобожденным от педагогической нагрузки.

Таким образом, мы можем утверждать, что первый телескоп был придуман и сконструирован Галилео Галилеем, который затем неоднократно улучшал его конструкцию и приспосабливал для наблюдений разного рода (например, для наблюдения поверхности Солнца). При этом он действовал наугад, методом проб и ошибок. Первую теорию, правильно описывающую ход лучей и их пре­ломление линзами телескопа, построил Иоганн Кеплер, современник Галилея. Кеплер, узнав об открытии Галилея, захотел лично убедиться, действи­тельно ли на небе дело обстоит именно так, как описал Галилей. Кеплер был придворным астрономом самого императора, но телескопа от Галилея так и не получил. Он пользовался телескопом, которым с ним поделился архиепископ Кёльна Эрнст Баварский, но зато теоретически объяснил ход световых лучей в телескопе и в глазу и предложил, как телескоп можно усовершенствовать. Именно телескоп Кеплера сегодня применяют в наблюдательной астрономии, а телескоп Галилея вернулся на землю: тот же принцип используется в подзорных трубах и, например, в перископах подводных лодок.

Тем не менее мы не можем быть уверенными в том, что никому до Галилея не приходила в голову мысль посмотреть на окружающий мир не через одну линзу, а через две, установив их друг за другом. Такие гипотезы то и дело появляются в научной периодике. Но эти открытия, а они наверняка имели место, не повлекли за собой никаких существенных последствий. А телескопы Галилея и Кеплера открыли новую эпоху в астрономии — эпоху инстру­мен­тальных наблюдений.

Легенда 6. Галилей страдал не столько от преследований Церкви, сколько от клеветы коллег

Вердикт: это неправда

У этой легенды много красноречивых сторонников, в их числе значится даже поэт Евгений Евтушенко, написавший в 1957 году такие строки:

Конечно, Евтушенко никого конкретно здесь в виду не имел, даже последние строки стихотворения совсем не про Галилея:

Галилей очень внимательно, даже трепетно относился к выстраиванию своей карьерной траектории, отводя в своей тактике немалое место риску. 

Тем не менее в стихах считывается исторический прецедент. Сделав свои открытия, Галилей с 1609 по 1611 год довольно активно их пропаганди­ровал, предлагая разным людям — в их числе и венецианский дож, и папа римский — лично убедиться существовании и четырех спутников Юпитера, и гор на Луне, и мириад звезд в составе Млечного Пути. Но один из коллег Галилея по Падуанском университету, Чезаре Кремонини, которого Галилей считал своим другом, отказался смотреть в телескоп. Разные авторы по-разному реконструируют причины этого отказа. Например, автор биографии Галилея в серии «ЖЗЛ» Альфред Штекли утверждал, что, по мнению Кремонини, от оптической трубы нечего ждать, кроме обмана зрения. А Леонардо Ольшки в своей книге «История научной литературы на новых языках» (1927) давал совсем другую трактовку: Кремонини считал себя несведущим в астрономии и потому не имеющим права судить об увиденном, каким бы оно ни было.

За этим скрывается довольно сложный философский вопрос о том, как в истории науки эволюционировало доверие к увиденному, и, несомненно, для многих современников Галилея «просто увидеть» было недостаточно. Для Галилея, строго говоря, тоже, но он придерживался мнения, что истина, однажды обнаруженная, становится очевидной. 

Так или иначе, слова Евтушенко о «предательстве» неслучайны. В научно-популярной литературе того времени ответственность за донос на Галилея в инквизицию нередко возлагалась именно на Кремонини — ученого коллегу, отказавшегося смотреть в телескоп. Но сейчас хорошо известно, что в инкви­зицию обратились два монаха-доминиканца Томмазо Каччини и Никколо Лорини, которых точно нельзя считать коллегами Галилея.

Легенда 7. Папа римский Урбан VIII считал Галилея своим другом и инициировал инквизиционный процесс, когда счел, что тот его предал

Вердикт: это наполовину правда

В расхожей формулировке этого мифа содержатся два разных утверждения, одно из которых верное, а второе нет. Урбан VIII действительно был сильно возмущен (возможно, даже был в ярости), когда ознакомился с «Диалогом» Галилея. Он прямо говорил, что Галилей его предал, и, более того, он утвер­ждал, что Галилей прекрасно понимает, в чем именно заключалось это предательство. Сейчас, когда обстоятельства инквизиционного процесса 1633 года подробно исследованы и описаны в десятках солидных исторических книг на разных языках, мы можем сказать, что у Урбана VIII были основания так думать и он никак не мог уклониться от инициации процесса.

Но вот первое утверждение — что Урбан XVIII считал Галилея своим другом — неверно, хотя оба состояли в Академии деи Линчеи, или, как ее еще иногда называют, «Академии рысеглазых», и кардинал Маффео Барберини еще до того, как был избран папой под именем Урбана VIII, высоко ценил острый ум и литературный дар Галилея. Их гуманистические идеалы были во многом общими — они даже в значительной мере придерживались одинаковых взглядов относитель­но необходимой трансформации Католической церкви. Будущий папа был недоволен политикой, проводимой иезуитами, и остро­умные нападки на них в сочинениях Галилея очень ему импонировали. Но социальные страты, в которых существовали эти два человека, слишком сильно различались между собой. Для дружбы слишком велико было их неравенство. Маффео Барберини был для Галилея могущественным покровителем и потенциальным патроном. Вся «Академия рысеглазых» праздновала избрание Барберини папой, понимая, что его покровительство распространится на всех. В каком-то смысле так и произошло, и нынешняя Папская академия наук ведет свою истории от Академии деи Линчеи — 17 августа 2003 года она отметила свое 400-летие.

Легенда 8. До суда Галилея держали в тюрьме и пытали

Вердикт: это неправда.

Ничего подобного не было. Галилей прибыл в Рим в великогерцогской карете и расположился в резиденции тосканского посла на вилле Медичи, где провел все то время, что шел процесс. Но это, конечно, исключение. Оно объяснялось и высоким положением обвиняемого, и его широкой известностью, и заступ­ничеством великого герцога, у которого в это время отношения с Ватиканом были довольно натянутыми. В Европе вовсю шла Тридцатилетняя война, и Урбан VIII не хотел портить отношения с Тосканой. Уж тем более речи не могло быть о пытках, хотя в соответствии с протоколом и сложившимися традициями, скорее всего, Галилея провели через пыточную перед началом допроса и показали ему, какие инструменты в ходу у инквизиторов. Впрочем, с этим согласны далеко не все историки: некоторые считают, что пыткой Галилею только угрожали — то есть ему был зачитан определенный текст, предупреждающий о том, что при недостаточной откровенности на допросах к нему могут быть применены и такие методы.

Тему пыток любили педалировать и европейские историки в XIX веке, и советские историки в ХХ веке. И дело здесь не только в том, что и для тех и для других было важно встроить «миф о Галилее» в общую мифологию «христи­анского мракобесия», хотя это было, безусловно, важно и для буржу­азно-демократической идеологии Европы, и для коммунистической идеологии Советского Союза. Дело было еще и в том, что после Наполеоновских войн многие ценные исторические документы из архивов Ватикана были либо утеряны по дороге в Париж, куда их везли для изучения, либо надолго пропали из-за воцарившегося там беспорядка. 

Легенда 9. Зачитав текст отречения, Галилей поднялся с колен и сказал: «И все-таки она вертится!»

Вердикт: это неправда.

Самая знаменитая и наименее подтвержденная из легенд о Галилее утверждает, что по окончании процесса, в ходе которого ему требовалось не просто раска­яться в совершенных грехах, но и убедить суд в отсутствии у него еретических взглядов, он вдруг, поднявшись с колен, проговорил: «И все-таки она вертится».

Стоя на коленях, Галилей зачитывал текст отречения, в котором признавал еретическим мнение, что Солнце находится в центре мира и не движется, а Земля вращается вокруг него  При этом комиссия считала безусловно еретическим только утверждение, что Солнце неподвижно и пребывает в центре мира (так как видела в этом прямое противоречие Священному Писанию), по поводу движения Земли суждения были менее категоричными.. Текст отречения составлен так, чтобы в нем утверждалось, будто доказательство этого еретического мнения не было намерением Галилея. Да и сам он в ходе процесса пытался убедить судей, что он хотел прямо противоположного — показать ошибочность учения Коперника. Конечно, заявление, что Земля все-таки вертится, в такой ситуации было бы совер­шенно нелогичным и никак бы не вписывалось во всю стратегию защиты Галилея на процессе.

У этой истории есть и другая трактовка. После осуждения Галилея надлежало наконец отправить в тюрьму, но этого не случилось. За него продолжал хода­тайствовать флорентийский двор, а кроме того, за него вступился сиенский архиепископ из семьи гуманиста Пикколомини  В 1458 году Эней Сильвий Пикколомини (1405–1464) стал римским папой Пием II.. Под его поручительство Галилей отправился в Сиену, но он пробыл там всего пять месяцев: архи­епископ, по мнению Ватикана, слишком многое позволял своему дорогому узнику. Галилею было предписано вернуться в свое имение под Флоренцией, где в роли электронного браслета выступали постоянно контролирующие его иезуиты. 

Отправляясь из Сиены домой в Арчетри, Галилей якобы произнес: «И все-таки она вертится», имея в виду, что Земля заставляет живущих на ней людей перемещаться с места на место. Эта версия менее красивая, чем первая, и хуже соответствует жизненным обстоятельствам ученого. Дома его ждали дети, у него была возможность вернуться к работе со своими рукописями, в чем ему помогали его верные ученики. У Галилея осталось время, чтобы подготовить и издать в протестантских Нидерландах латинский перевод своего главного «Диалога», уже находящегося в «Индексе запрещенных книг». Появление этого перевода Галилей с еще большими основаниями бы мог приветствовать словами «И все-таки она вертится!», но такой легенды пока никто не придумал.